На Темной Стороне - Юрий Никитин

Валентин покачал головой:

– Жестоко мы его. Чересчур.

– Жестко, – согласился Тарас. – Но не выслеживать их всех, а потом к каждому вот так? Лучше прижечь язвочку, а то потом на ампутацию!

– Гм. – проговорил Валентин, – Язвочку жалко.

Тарас жизнерадостно захохотал, а Дмитрий мстительно подумал, что Валентин, несмотря на его аристократический вид и манеры лорда, наверняка и от компа шарахается, как от вредной причуды технофилов. А то и облучиться боится. Тупой, хоть и знает как держать вилку.

А Тарас неожиданно сказал в спину Валентину:

– Ничего, Валя... Нас еще призовут на настоящее!

– Когда? – спросил Валентин скептически.

Тарас ответил очень серьезно, настолько серьезно, что Дмитрий посмотрел на него с удивлением, будто на месте боевого десантника вдруг оказался другой человек:

– Россия сосредотачивается, Валентин. Мы им такое унижение не простим.

Глава 14

На телефонные звонки Дмитрий не отвечал, и Филипп, полный недобрых предчувствий, позвонил Славе. Вдвоем прошлись сперва по Тверской, а когда свернули в Козицкий, сразу заметили каких-то личностей, что чересчур часто шастали по двору. Да и чужие машины во дворе, а здесь уже всех знают как облупленных. В машинах кто просто сидел и слушал радио, кто читал газету. И хотя машины далеко, к тому же поставлены так, чтобы никому не мешать, но по тому, как не давали себя «запирать» было ясно, что готовы в каждую минуту сорваться с места.

Слава бесцельно прохаживался по двору, заглянул в мусорный ящик и даже поковырялся: в Москве полно бездомных интеллигентного вида и не только бездомных, что не гнушаются заглядывать в мусорные баки, а Филипп бодро вбежал в подъезд, поднялся на этаж Дмитрия.

Все цело, дверь не отжимали, ни царапины, коврик на месте. Если бы отжимали домкратом, не говоря о выламывании, следы бы остались, а так, похоже, дверь последний раз открывали и закрывали ключом. Или же очень хорошо выбранной отмычкой.

Славка смотрел по сторонам, пока Филипп выходил из подъезда, и только когда они оказались рядом, спросил жадным шепотом:

– Ну что?

– Исчез, – ответил Филипп жестко. – Просто исчез.

– Будем заявлять в милицию?

– Смеешься? Им бы только бабок беспомощных штрафовать...

Слава повесил голову, их участковый был известен тем, что сшибал взятки всюду, где только мог, и с кого только мог, а при его должности и умишке двухнедельной лягушки мог обирать только беспомощных старух, торгующих редиской у станции метро.

Улица медленно двигалась навстречу, покачиваясь из стороны в стороны, совсем рядом, за бордюром шуршали шинами роскошные иномарки, толстые и сытые люди мчались прожигать жизнь, красивые женщины уютно балдели на задних сидениях, их ждали накрытые столы в ресторанах и расстеленные постели в задних комнатах... ну, или кого на роялях, если уж так надо с вывертами, а здесь холодно и зябко, в животах пусто, а в сердцах ненависть, что требует прямо сейчас выхватить пистолет и стрелять вот в этих, богатых, сытых, преуспевающих...

На перекрестке потоптались, чувствуя себя внезапно осиротевшими. Отсюда раньше сворачивали к Дмитрию, подолгу сидели в его уютном комнатке и разговаривали о России. А куда теперь?

Слава поднял зябко поводил плечами, несмотря на прокаленный воздух, а Филипп сказал тяжело:

– Пойдем ко мне.

– Пойдем, – согласился Слава мертвым голосом. – Купить по дороге что-нибудь?

Под всеобъемлющем «что-нибудь» в России всегда подразумевается только одно, конкретное, но Филипп покачал головой:

– Сейчас нам бы по чашке кофе.

– Горячего, – согласился Слава. – И покрепче.

Город казался чужим и враждебным. Хотя до Филиппа рукой подать, чуть ли не в соседнем доме, но они походили кругами, вдруг за ними хвост, чуть согрелись, но по-прежнему избегали смотреть на белые лица друг друга.

Уже от метро «Тверская» прошлось буквально проталкиваться в узком проходе между стеной и вылезшими на тротуар роскошными иномарками. И хотя от метро до Козицкого переулка только один квартал, оба разогрелись от злости и унижения, а в тесном Козицком между зданием Елисеевского и ювелирного все те же иномарки, что прижались одна к другой как хрупкие яйца в простой авоське, протискиваться можно только по одному, да еще по проезжей части, где то и дело проползают эти тупорылые подводные лодки с темными стеклами и бронированными дверьми.

Измучившись, они прошли мимо дома Филиппа, не поворачивая голов, дворами прошли к корпусу Дмитрия, тоже останавливаясь и оглядываясь, словно решали, не вернуться ли за бутылкой? Затем между мусоркой и гаражами пробрались обратной дорогой в Козицкий, где дом под номером двенадцать раскинулся на десяток корпусов, протиснулись между бесконечных иномарок к седьмому, наконец-то первый подъезд, Филипп открыл магнитным ключом, а пока открывал, на него и Славу холодно и бесцеремонно смотрели с разных сторон две телекамеры с мощной оптикой: кто-то из новых жильцов подъезда был то ли чересчур подозрителен, то ли чересчур любопытен.

Крыльцо выложено мраморными плитами, глупо и кричаще, к тому же зимой на этом скользком мраморе каждый из жильцов грохается за милую душу, зато виден размах современного купчика...

Филипп уже качнулся в сторону лифта, но взгляд зацепился за белеющий краешек в его почтовом ящике.

– Черт, – сказал он со злостью. – Опять напоминание о неуплате...

– За квартиру?

– Не за сотовый же телефон, – огрызнулся Филипп. – За простой... Да и за квартиру.

– Да ладно тебе. У меня в этом месяце даже за электричество не плачено, а за квартиру я уже полгода ни рубля не отстегивал.

Он вызвал лифт, в шахте загрохотало и через решетку было видно как неспешно задвигались тросы, противовесы, пошли поскрипывать огромные механизмы. Филипп открыл ящик пальцем, замочек давно сломан, небрежно достал пачку газет, рекламок, проспектов, буклетов, рекламных листов: от роскошных и на глянцевой бумаги, от самых простеньких, отпечатанных едва ли не на допотопной пишущей машинке или на матричном принтере. Их дом считался одним из самых богатых, а во все почтовые ящики каждый день бросали массу этой бумаги.

Лифт донес их на шестой этаж, оба держали руки в карманах, готовые стрелять при малейшем подозрении. На площадке пусто, хотя над дверью соседа напротив угрюмо и мрачно уставилась на них телекамера.

Не вынимая рук, Слава встал слева от Филиппа, тот настороженно вставил ключ в замочную скважину. Слава видел его побелевшие глаза и капли пота на лбу. Если с Дмитрием что-то не так, то сейчас может грохнуть взрыв, что разнесет их в клочья, в распахнувшуюся дверь могут выскочить крутые ребята с автоматами, что сразу начнут стрелять... да все может быть, а у него одна рука вынимает ключ, другая тянет за ручку дверь, Слава сумеет вмешаться позже, когда тут уже получит полсотни пуль в грудь и лицо...