Маморитаи - Posok Pok
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весна — романтичное время года, несущее сладкие, чарующие запахи и щемящие эмоции жителям, однако в этот раз ни единой улыбкой не мелькнуло на бледных лицах когда-то счастливых горожан. Даже не участвуя в военных действиях все ощущали неявное напряжение, сковавшее мышцы и страх, поселившейся в сердце. Ни для кого не было секретом те потери, которые понес весь мир шиноби, лишившийся значительной части военных сил. Дестабилизация сказалась на обществе временным затишьем и набирающим обороты натализмомПолитика поощрения роста рождаемости в обществе, как правило, в целях борьбы с депопуляцией., агитацией молодого поколения к обучению в военных структурах, дефицитом рабочей силы и продовольствия.
Простые люди ходили с опущенными от скорби головами, а действующие шиноби забыли про личную жизнь, окунувшись в служение родной деревни, погребенные под завалами миссий — нукенины, разбойники, прочие криминальные личности накинулись на мир стаей голодных гиен. Джонинов с чунинами не хватало, а генины возвращались либо мертвыми, либо критично раненые.
Атмосфера угнетения не давала вдохнуть полной грудью. Казалось, что несмотря на явные внутренние проблемы между Скрытыми Селениями бегали опасные искры. Все винили друг друга в неисчислимых потерях, а Даймё стран требовали прежней продуктивности.
В подобной ситуации не получалось достойно сопроводить погибших в последний путь. Шестого Хокаге выбирали второпях. Им стал доверенный Цунаде во время войны — Хатаке Какаши, приняв к себе в советники Сенджу Тобираму и Намикадзе Минато. Третий кандидат куда-то пропал почти сразу после прибытия в селение.
Поминальную службу удалось устроить по всем традициям лишь в первый день весны. То время, когда из года в год в Конохе царил рассвет жизни, сейчас теряется в тенях боли и смерти. Траур заставил одеться в чёрные одежды, горе распахнула двери для слёз, боль и страх окрасили улицы в блеклые, серые цвета. Плач трескал устоявшуюся трагичную тишину, поселившуюся на кладбище, вой упавшей на могильную плиту старухи, казалось, взывал ко всем богам, но те остались безмолвны к страданиям простых людей.
Мимо причитающей старухи прошел закутанный в дорожный плащ мужчина. Он бросил единственный взгляд на одинокую скрюченную фигуру и незамедлительно продолжил путь, свернув в закрытую часть кладбища. Даже оно оказалось заполнено под завязку остатками выживших кланов.
— …посмели оставить меня! — надрывался дрожащий женский голос.
Мужчине пришлось остановиться, прячась за оградой из цветущих дельфиниумов, чтобы его присутствие не заметили. Он выглянул и его цепкий взгляд наткнулся на истерящую вдову главы клана Нара. Её за плечи придерживал незнакомый седой мужчина, но это мало помогало рыдающей Йошино. Она кидалась на две надгробные, идеально белые плиты, словно решившая о них убиться головой, отправиться к потерянному мужу и единственному сыну.
Он глубоко вдохнул, рискнул пройти мимо и, как ожидалось, члены клана были чересчур зациклены на собственном горе, не заметили юркнувшего в заброшенную, всеми забытую часть клановых территорий.
Длинная, просторная площадка тонула в раскованной зелени, порабощалось въедливым мхом, заполонившим каждый корешок, тропинку и деревянный ствол. Памятники — безымянные, неузнанные и с выгрированными на них именами — давно впитали всю многолетнюю грязь, пыль, они разрывались сетками тонких трещин, в которых жили насекомые, а надгробные плиты оплетали толстые сорняки. Разруха навеивала отчужденность, шедшую об руку с одиночеством. Запустение затронуло каждый уголок кланового кладбища, подсказывая — никто не навещал здешние места. Даже воздух был особенно густ, туманен и неприятен в этой части кладбища, словно сюда сливали всю свою ненависть жители Скрытого Селения, как в потайной карман.
Чем дальше проходил путник, тем больше встречал безымянных, молодых могил, пустых холмиков с проросшей густо травой и в конечном итоге замер в самом дальнем уголке, у двух единственных ухоженных плит.
Учиха Микото. Учиха Фугаку.
Он не сдержал тяжёлого, прерывистого вздоха, вскинув голову к раскатистой иве, чьи колыхаемые на ветру гибкие ветви надёжно прятали плиты от посторонних глаз. Свист ветра скрыл хруст ветки, на которую ступил мужчина, его силуэт слился в объятиях огромного дерева.
Он медленно, словно неуверенно, сел, поджав под себя колени, и замер. Он не выглядел нерешительным, робким, скорее источал мягкую тоску по давно умершим. Скованные в черных перчатках ладони канули во внутренний карман плаща, вытаскивая на свет букет ярких астр, будто гость желал показать мертвым — он помнит, не забывает не их, не данное обещание.
День клонился к вечеру. На небо словно пролили смазанные кляксы фиолетового и синего цвета. Плывущие густые облака впитывали последнее закатное золото, они дрейфовали в небесах, совершенно забывшись во времени и пространстве, свободные, как ничто в этом мире, не напряженные тяготами людей. Но их красоту мало кто был способен заметить, съедаемые ужасом нынешней действительности.
Ива лениво танцевала грациозными ветвями вокруг склоненной в поклоне фигуры, безуспешно пытаясь приободрить замершего мужчину. Тени играли на неестественно белом лице, мелькали бликами на острых, маленьких рогах, растущих изо лба и сливались с фиолетовой радужкой глаз.
— Вернулся. Наконец.
Уставший голос не стал неожиданностью для него. Он выпрямился, покосился на облокачивающегося о толстый ствол Какаши. Плащ Хокаге тихо шуршал от ветра, шляпа хранилась на сгорбленной спине, а серые, потускневшие волосы растрепано топорщились во все стороны. Шестой выглядел хуже обычного. Хуже, чем несколько месяцев назад.
Впрочем, ему ли это ставить в упрёк? Сам не лучше.
— Ждали? — сиплый от долгого молчания голос посмел ответить лишь спустя несколько минут.
Какаши окинул безразличным взглядом от полов дорожного плаща с засохшей коркой грязи, пробежался мельком по идущей от ключиц по всему ободку шее твёрдой — не один клинок не проткнет, прилегающей друг к другу чешуе, до удивительно белоснежной макушки, и прикрыл запавшие глаза.
Ветер свистел в каре ивы, разбавляя странную тишину между Хокаге и бывшим нукенином, играя музыкой вокруг, сливаясь симфонией с пением кузнечиков и редким карканьем ворон.
— Любой правитель будет ожидать возвращения единственного джинчурики десятихвостого. Нашел, что искал?
— …Почти, — Итачи перевёл внимание на изображенные на холодном камне имена родителей — «Лота» я нашёл…
— Всего за три месяца. Поражает…
— …Но ликорис так и остался сказкой.
Хатаке сунул руки в карманы брюк, поджал губы в скрытой досаде. Сожалении. Он не замечал в Итачи той сквозящей из всех щелей безудержной скорби, отчаяния, пропитавшего каждую песчинку в Конохе, но это не значит, что шаринган упустил из виду углубившаяся носогубные морщины — единственный показатель нелёгкой судьбы наследника Учиха. Раньше разобрать
