Домби и сын - Чарльз Диккенс

Въ эту минуту м-ръ Домби поспѣшно былъ отозванъ въ спальню жены, и дамы остались однѣ. Миссъ Токсъ немедленно настроила себя на восторженный ладъ.

— Я знала, — замѣтила м-съ Чиккъ, — что братъ мой вамъ понравится. Я говорила, что вы будете ему удивляться.

Руки и глаза миссъ Токсъ выразили глубокое удивленіе.

— A какъ онъ богатъ, моя милая!

— Ужъ и не говорите! — съ глубокимъ вздохомъ произнесла миссъ Токсъ.

— Да, намъ не пересчитать его милліоновъ.

— Но каково его обращеніе, милая Луиза! — замѣтила миссъ Токсъ. — Какая осанка, какой благородный, величественный видъ! Много мужчинъ, много джентльменовъ видала я на своемъ вѣку; но ни въ комъ и наполовину не нашла такихъ достоинствъ. Что-то этакое, знаете, какая-то въ немъ сановитость, прямота, и грудь такая широкая! Это настоящій финансовый герцогъ Іоркскій, никакъ не менѣе: такъ бы и хотѣлось называть его: "Ваша финансовая свѣтлость"!

— Что съ тобою, милый Павелъ? — вскричала сестра, увидѣвъ вошедшаго брата. — Ты такой блѣдный! Что тамъ случилось?

— Я ужасно разстроенъ, Луиза: доктора сказали, что Фанни…

— О, не вѣрь имъ, милый Павелъ, не вѣрь! Положись на мою опытность, мой другъ, я знаю въ чемъ дѣло: Фанни должна сдѣлать надъ собой усиліе, вотъ и все тутъ. Но къ этому усилію, — продолжала сестра, снимая шляпку и хлопотливо надѣвая перчатки, — ее надобно поощрить, побудить и даже принудить въ случаѣ нужды. Пойдемъ со мной.

Ha этотъ разъ м-ръ Домби дѣйствительно повѣрилъ своей сестрѣ, какъ опытной женщинѣ. Онъ нѣсколько успокоился и молча пошелъ за ней въ комнату больной.

Родильница, какъ и прежде, лежала въ постели, прижавъ къ груди маленькую дочь. Дѣвочка, какъ и прежде, плотно прильнула къ матери, не поднимая головы, не отнимая щекъ отъ ея лица. Она не обращала никакого вниманія на окружающихъ, не говорила, не шевелилась, не плакала.

— Ей дѣлается хуже безъ этой дѣвочки, — шепнулъ докторъ м-ру Домби. — Мы нарочно ее оставили.

Вокругъ постели господствовала торжественная тишина. Врачи смотрѣли на безжизнениое лицо съ такимъ состраданіемъ, съ такою безнадежностью, что м-съ Чиккъ хотѣла сначала оставить свое намѣреніе. Вскорѣ однако-жъ, призвавъ на помощь свою храбрость и то, что называлось y ней присутствіемъ духа, она подсѣла къ постели и тихонько проговорила такимъ голосомъ, какъ-будто хотѣла разбудить спящую:

— Фанни! Фанни!

Никакого отвѣта! Торжественная тишина нарушалась только громкимъ боемъ карманныхъ часовъ м-ра Домби и доктора Паркера Пепса.

— Фанни, милая Фанни, — повторяла м-съ Чиккъ съ принужденною веселостью, — здѣсь м-ръ Домби, онъ желаетъ видѣть тебя. Не хочешь ли говорить съ нимъ? Надо сюда положить твоего ребенка, Фанни, твоего сына, моя милая; ты еще не видала его? A вѣдь нельзя его положить, пока ты не привстанешь. Ну, моя милая, понатужься немножко; ну же?

Она нагнулась ухомъ къ постели и прислушивалась, значительно въ то же время посматривая на зрителей, поднявъ палецъ вверхъ.

— Ну же, ну! — повторила она. — Что ты говоришь, Фанни? Я не разслышала.

Нѣмое, упорное молчаніе, ни малѣйшаго звука въ отвѣтъ. Часы м-ра Домби и Пепса бѣжали взапуски, стараясь, по-видимому, перегнать другъ друга.

— Что-жъ ты, въ самомъ дѣлѣ, милая Фанни? — говорила невѣстка, перемѣняя положеніе и принявъ серьезный тонъ. — Я разсорюсь съ тобой, если ты не встанешь. Тебѣ необходимо сдѣлать усиліе, быть можетъ, болѣзненное, мучителыюе усиліе; но ты знаешь, Фанни, на этомъ свѣтѣ ничего не достается даромъ, и мы не должны унывать, когда такъ много зависитъ отъ насъ. Ну же, милая Фанни, попробуй, попытайся, не то я право разсержусь на тебя.

Бѣготня часовъ при слѣдующей паузѣ доходила до свирѣпаго неистовства: казалось, они сталкивались и колотили другъ друга.

— Фанни! — продолжала Луиза, осматриваясь вокругъ съ возрастающимъ безпокойствомъ. — По крайней мѣрѣ, взгляни на меня. Открой глаза и покажи, что ты слышишь и понимаешь меня: не такъ ли? — Ахъ, силы небесныя! Ну что тутъ дѣлать, господа?

Врачи значительно помѣнялись взорами черезъ постель. Акушеръ, нагнувшись, шепнулъ что-то на ухо ребенку. Не понявъ содержанія словъ, дѣвочка обратила на доктора свое совершенно безцвѣтное лицо и глубокіе темные глаза; но ни на сколько не измѣнила своей позы.

Докторъ повторилъ свои слова.

— Маменька! — сказала дѣвочка.

Знакомый любимый голосокъ пробудилъ лучъ сознанія въ угасающей душѣ. Больная открыла глаза, и легкая тѣнь улыбки показалась на ея устахъ.

— Маменька! — кричалъ ребенокъ, громко рыдая. — Милая мама! Охъ, милая мама!

Докторъ тихонько отнялъ локоны дѣвочки отъ лица и губъ матери. Увы! Какъ спокойно они тамъ лежали! Какъ мало было дыханія въ этихъ устахъ, чтобы пошевелить ихъ!

И бѣдная мать, крѣпко ухватившись за эту слабую вѣтку, въ ея объятіяхъ, поплыла далеко по темному и невѣдомому морю, которое волнуется вокругъ всего свѣта.

Глава II

Изъ которой видно, какъ въ благоустроенныхъ фамиліяхъ заранѣе принимаютъ мѣры противъ всего, что можетъ случиться

— Ахъ, какъ я рада, что за все простила бѣдную Фанни! Вѣдь вотъ оно что, — кто бы могъ предвидѣть такой случай? Ужъ подлинно, самъ Богъ меня надоумилъ. Ну, теперь что бы ни случилось, a это всегда будетъ для меня утѣшеніемъ.

Такъ говорила м-съ Чиккъ, воротившись въ гостиную отъ модистокъ, занятыхъ наверху шитьемъ фамильнаго траура. Это замѣчаніе она сдѣлала въ назиданіе своего супруга, м-ра Чикка, толстаго, плѣшиваго джентльмена съ широкимъ лицомъ, съ руками постоянно опущенными въ карманы. М-ръ Чиккъ имѣлъ маленькую слабость насвистывать и напѣвать разныя аріи вездѣ, гдѣ бы ни привелось ему быть, и теперь, въ домѣ сѣтованія и печали, ему трудно было удержаться отъ любимой привычки.

— Не суетись такъ, Луиза, — замѣтилъ въ свою очередь м-ръ Чиккъ, — съ тобой, пожалуй, опять сдѣлаются спазмы. Тра-ла-ла! Фи, чортъ побери, все забываюсь. — Какъ, подумаешь, коротка жизнь-то человѣческая!

М-съ Чиккъ бросила сердитый взглядъ и продолжала свою назидательную рѣчь:

— Надѣюсь, — говорила она, — этотъ трогательный случай для всѣхъ послужитъ урокомъ, какъ необходимо вставать и дѣлать усилія, когда этого отъ насъ требуютъ. Во всемъ есть нравоученія: умѣй только ими пользоваться. Сами же будемъ виноваты, если выпустимъ изъ виду такой страшный урокъ.

Въ отвѣтъ на эту сентенцію м-ръ Чиккъ очень некстати затянулъ совершенно неприличную арію "Ужъ какъ жилъ поживалъ сапожникъ" и вдругъ, остановивъ себя, съ нѣкоторымъ смущеніемъ замѣтилъ, что, конечно, наша вина, если мы не пользуемся такими несчастными случаями.

— Ты могъ бы, я думаю, говорить объ этомъ, не насвистывая своихъ гадкихъ пѣсенъ, — возразила м-съ Чиккъ, сдѣлавъ своему супругу очень непріятную мину.

— Что дѣлать, душа моя, — отвѣчалъ м-ръ Чиккъ, — привычка!

— Глупость, a не привычка, мой милый. Умный человѣкъ постыдился бы такъ оправдываться! Привычка! Если бы я, напримѣръ, привыкла ходить вверхъ ногами по потолку, какъ мухи, тогда, я знаю, не перестали бы толковать объ этомъ.

М-ръ Чиккъ не счелъ нужнымъ оспаривать, что такая привычка дѣйствительно получила бы нѣкоторую гласность.

— Ну, что, Луиза, каковъ ребенокъ? — спросилъ онъ, чтобы перемѣнить разговоръ.

— О какомъ ребенкѣ говоришь ты? — возразила м-съ Чиккъ. — Сегодня въ столовой было цѣлое стадо дѣтей.

— Стадо дѣтей! — бормоталъ м-ръ Чиккъ, съ безпокойствомъ озираясь вокругъ.

— Тутъ нечего и толковать, — продолжала м-съ Чиккъ, — нѣтъ бѣдной матери, такъ надо пріискать кормилицу.

— Охъ! Ахъ! — говорилъ м-ръ Чиккъ. — Тра-ла-ла! Жизнь-то наша, подумаешь. Ты ужъ, вѣроятно, нашла кормилицу, моя милая?

— Покамѣстъ нѣтъ еще, — отвѣчала м-съ Чиккъ, — a между тѣмъ ребенокъ…

— Отправится къ чорту, — замѣтилъ глубокомысленно м-ръ Чиккъ, — я увѣренъ въ этомъ.

Сердитый взглядъ почтенной супруги напомнилъ ему всю неумѣстность этой выходки. Чтобы поправить такой промахъ, онъ прибавилъ:

— Нельзя ли, по крайней мѣрѣ, чѣмъ — нибудь помочь до времени бѣдному сиротинкѣ?

Эта нѣжная заботливость о бѣдномъ сиротинкѣ была, сверхъ чаянія, увѣнчана вожделеннѣйшимъ успѣхомъ. М-съ Чиккъ, не сказавъ ни слова своему супругу, величественно встала, подошла къ окну и съ большимъ вниманіемъ смотрѣла черезъ стору на подъѣзжавшій экипажъ. М-ръ Чиккъ, тоже не сказавъ ни слова, началъ ходить по комнатѣ, покоряясь судьбѣ, которая, на этотъ разъ, была противъ него. Не всегда, однако-жъ, терпѣлъ онъ такую невзгоду. Случалось, на его улицѣ тоже бывалъ прадзникъ, и тогда онъ жестоко наказывалъ Луизу. Говоря вообще, это была самая согласная, чудесно подобранная, другъ для друга сотворенная чета. Когда разгоралась между ними ссора, заранѣе никакъ нельзя было угадать, на чьей сторонѣ будетъ верхъ. Иной разъ м-ръ Чиккъ уже совсѣмъ, по-видимому, готовъ былъ сдаться, какъ вдругъ ни съ того, ни съ сего вскакивалъ онъ съ мѣста, хваталъ стулья, стучалъ безъ милосердія надъ самымъ ухомъ озадаченной суируги и бросалъ все, что ни подвертывалось подъ руку. Но если окончательная побѣда была на сторонѣ м-съ Чиккъ, супружеская размолвка принимала какой то нерѣшительный характеръ, полный жизни и одушевленія.