Океан. Выпуск десятый - Светлана Мекшен

— Иван Карпович, сегодня на ужин пельмени. Вам принести или вы придете в кают-компанию?

«Подлизывается. Знает кошка, чье мясо съела», — подумал Тулаев, но упрекать буфетчицу не стал. Заревет еще, чего доброго.

— На ужин приду, — сухо ответил капитан и, открыв ящик стола, изобразил занятость.

Маша потопталась у порога и ушла. Хотелось, видимо, ей поговорить, поплакаться.

А тут впору самому искать утешителя. Что это он так расклеился? Тулаев недоумевал. К длинным рейсам давно привык. Ходил и в Арктику, и в Антарктику. «Треугольник» — рейс с Кубы вокруг Африки на Персидский залив и назад, в Европу, — тоже не впервой. Раньше его никакая ностальгия не брала. А тут на тебе! Засело внутри — и давит, и давит…

Тулаев прошелся по кабинету, прислушиваясь к сердцу. Нет, нет. Длительный рейс здесь ни при чем. Просто он заболел. Надо лечь в постель и вызвать судового врача.

Раздумывая, он заглянул в спальню, но тут же вышел из нее и спустился в кают-компанию. Пожелав командирам приятного аппетита, капитан занял свое место напротив Диомидова.

Стармех ел так же быстро, как и жил. Он глотал пельмени, почти не жуя. Такая манера Тулаеву показалась отвратительной. Чтобы отвлечься от «деда», он прислушался к разговору штурманов о Наполеоне, о его способности силой воли побеждать физические слабости.

«Уж не в мой ли огород камешки?» — подумал Тулаев. Вспомнив, что танкер только что пересек параллель острова Св. Елены, капитан чуть не рассмеялся над избытком самомнения. Он подбросил штурманам реплику:

— Наполеона считали заговоренным от пуль. А когда он умер, на его теле обнаружили шрамы от ранений. Наполеону приходилось скрывать их, чтобы гвардия не впадала в панику.

— Я читал, что вместо него на острове скончался какой-то солдат. Двойник Наполеона, — сказал третий помощник капитана Бриль.

— Куда же самого Наполеона дели? — с любопытством спросила буфетчица.

— К нам в Сибирь сослали. Чтобы узнал, как на Россию-матушку нападать, — ответил Тулаев.

— Вы скажете, Карпович! — игриво — понимаю, мол, я ваши шутки — воскликнула Маша, а глаза ее загорелись неподдельным интересом к шутнику. Капитан был мужчиной в ее вкусе: высокий, широкоплечий, ясноглазый. Какая женщина не захочет ему понравиться? Но, увы, сибирский сокол лишь пошучивал и улыбался.

После ужина капитан поднялся на мостик, где Максаков сдавал вахту Брилю. Слева, в семистах милях, лежал остров Св. Елены. Пологая зыбь от последнего приюта Наполеона докатывалась до судна и плавно покачивала его. Глухо стучал в утробе танкера дизель.

Южный Крест заметно сместился к горизонту, но все пять звезд светили по-прежнему ярко, напоминая мореплавателям, что до встречи с родной Полярной звездой надо пересечь экватор. До него оставалось чуть более тысячи миль. Трое суток хода.

Скажи кто-нибудь, что «Воронеж» доберется до экватора лишь через месяц, Тулаев поднял бы предсказателя на смех. Да и кто мог сказать подобное! Нептун? Человек же не мог предугадать, что случится с ним через неделю, через час, через минуту.

— Иван Карпович, здесь Бенгальское течение начинает на отжим работать. Будем учитывать снос? — спросил Бриль.

— Будем, Игнатьич, будем.

Хороший штурман Альберт Игнатьевич, не чета Максакову. Но и в нем есть что-то скрытное, что никаким радаром не возьмешь. Ловок. В чужом порту копейки без выгоды не истратит. Такие «экономисты» на флоте не в почете.

— Смотрите внимательней. Я пошел в кино, — сказал Брилю капитан, покидая мостик.

— Все будет тип-топ, — заверил вахтенный помощник.

Тулаев смотрел кинокомедию в третий раз и мысленно ругал Максакова. Лучше бы книгу почитал. Там тоже бывает немало муры, но легче, когда ты с автором один на один. Здесь другое дело. Кому-то все смешно, другие изощряются в репликах. Бывало, Карпович поддерживал веселье остроумными шутками, а сегодня молчал. Казалось ему, что вот-вот зазвонит телефон. И он зазвонил, резко и требовательно.

— Вас вахтенный помощник на мостик зовет, — сказал моряк, поднявший трубку, когда капитан уже пробирался к выходу из столовой. Следом за ним на мостик примчался старпом. Пока глаза привыкали к полумраку ходовой рубки, Бриль взволнованно доложил:

— Красная ракета! Справа! Градусов двадцать пять — тридцать! Была — и нет. Ни огней, ни ракет больше не видно!

03.30 ПО ГРИНВИЧУ

За двое суток до описываемых событий капитан голландского супертанкера «Атлантик», плавающего под либерийским флагом, Антони Бен Крокенс отдыхал в каюте. Рюмка коньяку, чашечка кофе и любимые мелодии из стереомагнитофона. В струе холодного Бенгальского течения он уже выиграл верных шесть часов ходового времени. Почти сотня миль в кармане! Вслед за течением от устья реки Кунене он повернул судно на северо-запад.

Сегодня старпом признался, что не верил в успех капитанской затеи. Со времен Ноя от мыса Доброй Надежды до юго-западной оконечности «африканского рояля» суда ходили только прямо. Одна сторона треугольника короче двух. Азбучная истина! Крокенс убедил своих штурманов, что хорошее знание океана позволяет ломать привычные истины. Сумма двух сторон треугольника окажется короче одной… по времени.

— Поздравляю, сэр. У вас поразительное чутье, — сказал старпом.

Похвала приятна и от подчиненного. Да, Крокенс учел июльскую погоду в этих широтах. Случись шторм, и расчеты его могли полететь ко всем чертям.

Капитан «Атлантика» кейфовал. Он достал красочный альбом с видами Амстердама и закурил сигару.

Старый королевский дворец, ныне музей. Национальная картинная галерея. Крокенс вспомнил свою первую встречу с великим Рембрандтом. Их привела учительница и посадила на пол перед «Ночным дозором». Впереди девочки, за ними мальчики полукругом, в центре которого, спиной к картине, стала на колени учительница. Она рассказывала с таким пылом, что незаметно пролетел час. Потом ребята устали. Самые непоседливые стали вертеться, дергать девчонок за волосы.

Посещая музей в зрелые годы, Крокенс всегда отдавал дань уважения «Ночному дозору», но предпочитал «Автопортрет» Рембрандта. Перед ним он мог стоять подолгу, уходил и вновь возвращался под взгляд умудренного жизнью художника…

Мостик на судне — святая святых капитана и штурманов. Храм, в котором служба морскому богу не прекращается ни днем ни ночью. В отсутствие капитана ею правит вахтенный помощник.

Перед полуночью штурман вышел на крыло мостика, чтобы определиться по звездам. В тени от рубки он неожиданно заметил негра-моториста. Неслыханная дерзость! Занятость помешала вахтенному помощнику выяснить причину нарушения правил. Он лишь проводил негра недоуменным взглядом, когда тот, неслышно ступая, проскользнул в открытую дверь штурманской рубки.

«Чего ради негритос прет на рожон? Придется доложить стармеху, чтобы он привел его в чувство. Может, напился, подлец?» — подумал штурман и занялся своим делом.

Негр был трезв. Он взглянул на путевую карту и в растерянности отпрянул. Карта оказалась чистой, без берегов. Спросить у вахтенного офицера о месте нахождения нарушитель порядка не посмел и быстро исчез с мостика.

Джон Тэри, так звали негра, по внешним трапам надстройки спустился на ют и устремил взгляд на восток, где — по его расчетам — находился берег родной Намибии. Где-то там, за океаном, на берегу реки Кунене приютились хижины поселка Фошди-Кунене. Широко раздувая ноздри, Тэри пытался уловить земные запахи, но легкий ночной бриз не доносил их до судна. А если и доносил, то они глохли во всепоглощающем запахе сырой нефти.

От режущей ножом по сердцу тоски в уголках глаз у намибийца навернулись непрошеные слезы. Так тебе и надо, морской бродяга! Ты сам, сам во всем виноват. Хотел посмотреть мир и насмотрелся на него вдосталь. Хотел денег, много денег и много друзей! Были друзья, и подруги были! Пустел карман и оставался только один друг — море. Оно прощало, ласкало и заваливало работой, чтобы он реже вспоминал о девчонке, с которой купался в реке.

Тэри взглянул на часы. Без пяти полночь! Он уже должен быть в машине. Опять этот рыжий истукан Стоун станет орать. Пусть попробует! Тэри такое выдаст в ответ, что у второго механика отвиснет челюсть.

Негр переоделся в каюте и стремглав спустился в машинное отделение. В центральном посту менялись механики. Намибиец проскочил мимо на вторую платформу, где его ждал сдающий вахту малаец.

— Пошли докладывать! — буркнул Тэри и направился в ЦПУ.

Стоун — коренастый, с выпуклым лбом, когда злился, то смотрел быком из-под выпирающих надбровных дуг. К концу рейса он все чаще и чаще пребывал в озлобленном состоянии и не давал спуску подчиненным. Ему дела нет до мыслей и чувств этих скотов. Хватает своих забот.