Не царское дело - Галина Куликова

— Ну хорошо, — смиренно произнесла она, — где я могу вас найти?

— Не меня, — возразила Маргарита Платоновна, — а нотариуса Семена Григорьевича Липкина. Именно у него хранится завещание.

— А почему же тогда мне звоните вы, а не Липкин? — не поняла Настя.

— Наверное, потому, что Семен Григорьевич еще не знает о смерти Веры Алексеевны. А я знаю.

Насте все это показалось странным, но продолжать выяснять отношения с Силиной совсем не хотелось. Покорно вздохнув, она поинтересовалась у своей собеседницы, какие документы ей нужно будет принести с собой к нотариусу.

— Принесите лишь свидетельство о смерти Веры Алексеевны, а дальше он все сделает сам.

Настя старательно записала телефон и адрес Липкина, которые продиктовала ей Маргарита Платоновна, быстренько попрощалась и сразу же принялась названивать тете Зине.

— Интересно, почему эта Силина решила обсуждать наследственные дела именно с тобой, а не со мной? — первым делом поинтересовалась та, как только племянница закончила свой рассказ о неожиданном звонке.

— Не знаю, — растерялась Настя. — Она меня так огорошила, что я даже не догадалась об этом спросить. Конечно, ты права, логичнее было бы связаться именно с тобой — ты же в семье старшая.

— Ладно, потом все выясним, — уже менее воинственным тоном продолжала тетка. — Но, в общем, от Пчелки я ждала чего-то подобного. Никто и не сомневался, что вопрос о своем имуществе она на самотек не пустит. Бабуля всегда была практичной женщиной. И предусмотрительной. Значит, говоришь, завещание оставила? То есть обо всем позаботилась? Понимала, что после ее смерти начнутся всякие склоки.

— Да какие же склоки? — удивилась Настя. — Родственников раз, два и обчелся. И потом, она же не миллионершей какой-нибудь была. Чего тут особо делить?

— Не скажи, — глубокомысленно ответила тетя Зина. — Ее квартира в этой сталинской высотке знаешь сколько сейчас стоит? Опять же машины раритетные…

— Ой, про машины я даже не подумала.

— Именно, что не подумала. А когда есть, что делить, желающие найдутся. Близких-то родных, может, и нету, зато отыщутся какие-нибудь дальние. О ком мы слыхом не слыхивали. Как пить дать отыщутся.

Судьба Веры Алексеевны сложилась так, что у нее было множество друзей и знакомых, а вот родственников почти не осталось. Муж ее, Леонид Миронович, с которым они успели отпраздновать золотую свадьбу, умер четверть века назад. Пережила она и своих детей — Сергея и Марию, и даже внуков. Так и получилось, что на сегодняшний день из всей семьи Завадских остались лишь дочь Сергея Зина и две правнучки Веры Алексеевны — Зинина дочка Даша и внучка Марии Настя.

«Есть в этом какая-то ужасная неправильность, — грустно сказала Вера Алексеевна после похорон Настиных родителей. — Уходят мои дети и внуки, а я вот до сих пор топчу эту грешную землю». Впрочем, меланхолия, равно как и хандра, была ей чужда, а уныние она вообще почитала за самый большой грех. Наверное, именно поэтому Насте всегда казалось, что при таком жизнелюбии прабабушка доживет как минимум до двухсот лет. Она привыкла видеть лукавый взгляд Пчелки, слышать ее веселый, заразительный смех и ни разу по-настоящему не задумывалась о том, что та может умереть. Но это случилось, и теперь им предстоит разбирать ее вещи, просматривать документы, подписывать бумаги — делить наследство.

«Какое печальное слово — «наследство», — подумала Настя. — В нем чувствуется горький привкус несчастья. И еще раздора. Потому что, как правильно заметила тетя Зина, желающих поучаствовать в дележе имущества всегда хватает. С другой стороны, на похоронах я что-то родственников особо не видела — ни близких, ни дальних. Только толпу друзей и знакомых».

— Как ты думаешь, — снова обратилась она к тетушке, — откуда кто-то, кроме нас, может узнать о завещании? Мы же не давали объявления в газеты и все такое?

— Э, слухами земля полнится, — со знанием дела возразила та. — Вот сама увидишь, сколько всего неожиданного всплывет.

И тетя Зина, как это частенько бывало, оказалась права.

По дороге к нотариусу Настя ужасно волновалась. Руки ее нервно сжимали руль, а в животе противно ныло. До нынешнего момента ей уже несколько раз доводилось сталкиваться с представителями этой профессии. И все они почему-то оказывались суховатыми надменными тетками неопределенного возраста, которые никогда не смотрели в глаза, а слова цедили так, будто на каждом стоял ценник и они боялись продешевить.

К тому же девушку тревожила процедура оглашения завещания, которую ей предстояло пережить в недалеком будущем. Из головы не шли слова тети Зины о том, что во время оглашения завещания могут всплыть какие-нибудь неприятные неожиданности.

«Да что такого может случиться? — уговаривала себя Настя. — Пчелка наверняка никого не обидела и разделила свое добро поровну — мне, тете Зине и Дашке. Квартира, машины, украшения — это, конечно, немалые деньги. Но и не такие, из-за которых разгорается семейная вражда. Как-нибудь договоримся. Если, конечно, речь не идет о несметных сокровищах князей Чернышевых».

Настя улыбнулась неожиданно пришедшей в голову мысли. Легенда о дворянском происхождении Веры Алексеевны существовала в семье Завадских с незапамятных времен. Правда, каких-либо документов, которые могли бы это подтвердить, Настя ни разу не видела, однако рассказы прабабушки о детстве ей слышать доводилось. Не то чтобы Пчелка очень уж любила пускаться в воспоминания, но если кто-то все же заводил разговоры о прошлом, она охотно подключалась к беседе.

По ее словам выходило, что родилась она в семье князей Чернышевых и до восьми лет прожила в столице Российской империи Санкт-Петербурге. Потом случилась революция семнадцатого года, которая круто изменила историю всей страны в целом и судьбу Веры Чернышевой в частности. Родители ее по какой-то причине не успели уехать за границу, за что и поплатились жизнью — были расстреляны большевиками. А Верочку спасла преданная старушка няня, которая сумела увезти ее в Москву и пристроить в семью своих дальних родственников Редькиных. Воспользовавшись царившими повсюду хаосом и неразберихой, те без особого труда удочерили маленькую княжну Чернышеву, которая с той поры превратилась в Веру Редькину.

Приемный отец Верочки, Алексей Иванович, был человек мастеровой, веселый и, что удивительно, непьющий. С молодых лет он работал на одном из московских заводов, то есть принадлежал к классу-гегемону. Вероятно, поэтому волны политических репрессий, то и дело захлестывавшие страну, обошли эту семью стороной.

Его жена, Пелагея Петровна, стала для Веры хорошей матерью. Хозяйственная и добрая, она никогда ни на что не жаловалась, хотя вела дом и воспитывала троих детей — Петю, Катюшу и Аню. В те тяжелые, голодные годы решиться взять в семью еще одного ребенка было непросто. Но Редькины решились, а потом постарались сделать все, чтобы приемная дочка не чувствовала себя чужой и одинокой.

«Похоже на диснеевскую сказку «Анастасия», — снова улыбнулась про себя Настя. — Пожалуй, я была единственной, кто поверил в эту сказку безоговорочно».

Насте было лет четырнадцать, когда она впервые услышала от прабабушки историю ее детства. Рассказ Веры Алексеевны произвел на девочку неизгладимое впечатление. С одной стороны, Насте нравилось думать о том, что в жилах ее течет дворянская кровь. И, конечно же, как и полагается привилегированным особам, мечтать о принце на белом коне. С другой стороны, ее не могла не потрясти трагедия, которую много лет назад пришлось пережить ее любимой Пчелке. Настя честно пыталась представить, какие чувства должна была испытывать маленькая княжна Чернышева, лишившись не только родителей, но и привычного образа жизни. Если бы девочку удочерили совсем малышкой, она вряд ли запомнила бы свое прошлое и в итоге выросла бы полноценной Верой Редькиной. Но восьмилетний ребенок!

Сама Пчелка, рассказывая о произошедших в ее жизни катаклизмах, предпочитала придерживаться фактов и в психологические подробности никогда не вдавалась. Но Настю интересовали именно эмоции, и однажды она все же отважилась спросить:

— Бабуль, а ты всегда помнила своих настоящих маму и папу?

Вера Алексеевна, подняв от книги по-прежнему изящную головку, внимательно посмотрела на правнучку. Немного помедлив, она осторожно кивнула:

— Конечно, я и до сих пор их помню. А почему ты спрашиваешь?

— Я много думаю о том, какие ужасы тебе довелось пережить, и пытаюсь представить себя на твоем месте, — честно призналась Настя. — Но у меня это плохо получается — все выглядит слишком сложным и слишком страшным. Думаю, ты — героиня, каких мало.

— Ну что ты, деточка, какая же я героиня? — махнула рукой Вера Алексеевна. — И вообще, зачем тебе это представлять? Не забивай себе голову. А к моим рассказам относись как к живой истории. Это ведь была трагедия вселенского масштаба, и таких, как я, были тысячи.