Незримый фронт. Сага о разведчиках - Андрей Юрьевич Ведяев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако, полагая, что никто не догадывался о моем присутствии, я проявил известную долю самонадеянности, если не сказать — гордыни, за что вскоре и был наказан. Сто раз был прав герой одного из рассказов о Шерлоке Холмсе, утверждая: «Вообще-то я не боюсь никого, кто ходит по земле; вот те, кто лежат под землей, конечно, другое дело…» Двигаясь внутри колоннады, я начал ощущать слабость и головную боль. При этом было такое ощущение, что кто-то мешает мне идти вперед, постоянно толкая в грудь. Понимая, что на моих глазах вершится история и идет борьба сил добра и зла за души человеческие, я стиснул зубы и призвал на помощь всех православных святых, которых помнил. Трудно сказать, что двигало мной в тот момент: возможно, всплывавшие в памяти образы плачущих русских детей, которых бросали в огонь закованные в доспехи тевтонские рыцари, получившие от папы Григория IX благословение на крестовый поход против Руси с целью огнем и мечом крестить православных русских, которых они приравнивали к язычникам. «Воистину, — взывал папа Григорий IX, учредивший церковный трибунал инквизиции, — если бы все поднялись против подобных людей и, невзирая на возраст и пол их, целиком истребили, то это не было бы для них достойной карой!»
Уже входя в собор, я инстинктивно, будто в последний раз, взглянул на небо, показавшееся мне свинцовым. Но то, что я увидел и почувствовал в следующий момент, трудно даже передать словами. Людская цепь медленно продвигалась вдоль стен собора, мимо помпезных надгробий предыдущих пап, причисленных к лику святых. Перед алтарем на возвышении стоял деревянный ящик с раскрытой на нем Библией. Вокруг него с пиками несли охрану швейцарские гвардейцы, одетые как стражи из «Королевства кривых зеркал». Многие поляки падали на колени и рыдали. Периодически в глазах темнело. «Эх, была не была», — решил я и, достав из кармана свой мобильный телефон, начал фотографировать, делая это по возможности незаметно, поскольку секьюрити следили за каждым движением. Я понимал, что происходит непоправимое — Польша получает своего заступника перед небесным троном. А кто этот заступник? Тот, кто благословил крестовый поход против СССР и принял из рук Горбачёва позорный «акт капитуляции атеистического гуманизма».
«Но почему перед Богом? — пронеслось у меня в голове. — Откуда я знаю, перед кем все эти люди падают на колени? Да ведь и они не знают, перед кем преклоню колени я, — мелькнула мысль. — Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго», — произнес я, падая ниц.
И вдруг в окнах купола что-то промелькнуло, и я отчетливо увидел яркий солнечный свет. «Уж не знамение ли это, может быть, наш православный господь Бог поддерживает и укрепляет нашу матушку Россию», — подумалось мне. Как бы то ни было, с полегчавшим сердцем и ощущая всей кожей долгожданную бодрость, я шагнул из полумрака собора Св. Петра на ступеньки, где еще недавно стоял папа Бенедикт XVI — первый папа немецкого происхождения за последние тысячу лет.
Внизу на площади, куда ни кинь взор, колыхалось людское море. Взглянув на последние лучи заходящего солнца и ощущая себя немецким подданным, я заговорил так, как говорил Заратустра: «О великое светило! Подобно тебе, должен я закатиться, — так называют это люди, к которым хочу я сойти. Так благослови же меня, о спокойное око, без зависти взирающее и на величайшее счастье! Благослови чашу, готовую пролиться… Взгляни! Эта чаша готова вновь опустеть, а Заратустра хочет снова стать человеком».
Не помню, как я очутился в гостинице. Проснувшись утром, я первым делом подумал, что всё вчерашнее мне просто приснилось. И лишь когда я увидел в телефоне сделанные накануне фотки, то понял, что всё только начинается и самое худшее ещё впереди. Так оно и вышло — ровно через три года, 2 мая 2014 года, костры инквизиции запылали в городе-герое Одессе.
И хотя тогда, в 2011 году, я не мог себе и представить всей глубины этого кошмара, в висках стучали одни и те же слова: «Сжечь — не значит опровергнуть!»
Так говорил Джордано Бруно.
Сибирский дух
Я помню, давно, учили меня отец мой и мать:
Лечить — так лечить! Любить — так любить!
Гулять — так гулять! Стрелять — так стрелять!
Александр Розенбаум
Как бы то ни было, но очередной Drang nach Osten начался. Соответственно навстречу ему поднялся русский медведь — кстати, тогда, в 2011 году, во главе России стоял человек по фамилии Медведев. А эта фамилия для меня является знаковой. Во-первых, она имеет тот же корень «вед», что и фамилия Ведяев. Во-вторых, ту же фамилию носил Герой Советского Союза полковник Медведев (тоже, кстати, Дмитрий) — легендарный командир знаменитого партизанского отряда особого назначения 4-го Управления НКВД СССР «Победители», в составе которого в 1942–1944 годах под видом немецкого офицера Пауля Зиберта действовал разведчик Николай Иванович Кузнецов, Герой Советского Союза и мой земляк, родившийся на Урале в одной деревне с моей бабушкой Марией Фёдоровной Опрокидневой. Благодаря бабушке мне довелось познакомиться, хотя и заочно, ещё с одним моим знаменитым земляком — Григорием Ефимовичем Распутиным, во многом повлиявшим на судьбы России не только при царе, но и в конце ХХ — начале XXI века, о чем я расскажу подробнее в следующей главе.
А сейчас отмечу, что сам я родился 4 мая — для меня этот день всегда служил как бы мостиком между Первомаем и Днём Победы. Как пишет в своих воспоминаниях мой отец, «осенью 1958 года наша семья приехала в Тюмень и поселилась у родителей жены в двухэтажном деревянном доме дореволюционной постройки. Моя жена (т. е. моя мама Надежда Степановна Ведяева, урожденная Опрокиднева) поступила на работу в Детскую соматическую больницу врачом-педиатром. Руководителями больницы были известные врачи Станислав Карнацевич и его жена. Моя тёща (т. е. моя бабушка Мария Фёдоровна Опрокиднева. — А. В.) была знакома с Карнацевичем с 1922 года, когда она работала в “Доме малютки”, а он был главным врачом там же. Вот как вспоминала
