Мой марафон - Юрий Хазанов

— Ничего не испугался,— сказал я.— Просто настроения не было.

— Ну, вот и отлично! — сказал Шахмурза Сафар-Алиевич.—А то что за безобразие: иду — вижу, дверь не закрыта, на полу — мальчик. Думал, болен, а он, слава аллаху, здоров... Вперёд, Саня, без страха и сомнений!

Сначала мы, конечно, как следует поели, а потом дядя Шахмурза повёл меня на концерт своего ансамбля — он ведь народный артист,— и я сидел в первом ряду. Только я всё время думал, что папа будет волноваться и рассердится.

После концерта я вернулся в гостиницу с дядей Шахмурзой. Дежурная сказала, что звонил папа и она ему передала, с кем я ушёл. Он совсем не беспокоился, а сказал, что очень хорошо, потому что он уезжает выступать в селение Лескен и там, наверное, заночует.

— Очень хорошо,—повторил дядя Шахмурза.—А мы с тобой тоже уедем. Сейчас... нет, лучше завтра утром.

— Куда? — спросил я.— А как же папа?

— В Верхний Чегем. Я давно к сестре собирался. Горы посмотришь — не издали, а рукой потрогаешь... Едем, кунак? И папу твоего возьмём, если приедет.

Папа не приехал. Я долго лежал и слушал, как в темноте щёлкали на стенке электрические часы. Каждую минуту раздавалось — щёлк! — это перескакивала стрелка. Мне казалось: часы по правде шли — с каждым щелчком всё дальше, дальше. Вот они вышли из комнаты, пошли по коридору... и я уснул.

4

Когда за мной пришёл дядя Шахмурза, я уже умылся. Только зубы не чистил.

— Пиши записку,— сказала дядя Шахмурза и стал диктовать: — «Салам, дорогой отец! Уехал в горы со своим другом Шахмурзой, который передаёт тебе сердечный ас-салам. Скоро вернёмся. Твой сын».

От себя я ещё дописал: «Не беспокойся, в школу я не опоздаю».

— Так,— сказал дядя Шахмурза, когда мы поели и усаживались в машину с брезентовой крышей.— Теперь вперёд, без страха и сомнений! Познакомьтесь: это Саня, а это...

— Эльбрус,— сказал шофёр.

— Сначала в Долинск заедем,— сказал дядя Шахмурза.— Надо парню розы показать.

Мы поехали. Слева от нас тянулся большой парк.

— Там липовая аллея,— сказал Эльбрус— Как под крышей: дождь никогда не замочит. Я по ней часто хожу и думаю...

— Стой! — закричал вдруг дядя Шахмурза таким голосом, как будто мы съезжали в пропасть.

Эльбрус затормозил.

— Вылезай! В парк пойдём, на башню!

И дядя Шахмурза выскочил из машины. Я за ним.

По внутренней лестнице мы поднялись на балкон каменной башни.

— Закрой правый глаз! — сказал дядя Шахмурза.— Что видишь?

Он вообще говорил так, как будто команды подавал, но мне почему-то нравились его команды.

— Левый закрой! А теперь что?

Левым глазом я видел парк, деревья, каменное русло реки, дома и за ними равнину, а правым — горы, горы... Зелёные, жёлтые, а потом серые, тёмные — в тумане или в облаках...

— Это не облака, это снег,— сказал дядя Шахмурза.— Вот здесь и начинается Кавказский хребет. А к нему ведут ущелья...— Он вынул из кармана гребёнку.— Гляди: широкая часть — это вроде сам хребет, а между зубьями — вот они... ущелья. По ним текут реки — Черек, Чегем, Баксан... И дороги проложены...

Я смотрел теперь вправо обоими глазами. Никогда ещё я не видел столько гор сразу.

— Вон на той горе,— сказал дядя Шахмурза,— жил злобный медно-бородый Фук. Он укрывался от богатыря Урузмека и посылал засуху на наши земли. Но богатырь-нарт добрался до него и отрубил ему голову. И полдня шёл кровавый дождь, а потом полил светлый и благодатный...

Всю дорогу до питомника роз я слушал рассказы про нарта Урузмека, про Бийнегера, у которого заболел старший брат, и вылечить его могло только молоко белого оленя, а поймать оленя могла только собака, которая была у родича этого Бийнегера, а родич не хотел дать и щенка от этой собаки... А про пастуха Бек-Болата дядя Шахмурза даже почти пел — ведь он же народный артист.

...У моей сестры Лики есть большие разноцветные кубики. Она любит из них складывать «ковёр». Вот если увеличить каждый кубик раз в тысячу или в пять тысяч, то было бы очень похоже на долинский цветник. Жёлтый кубик — жёлтые розы, красный кубик — красные розы, и ещё белые, розовые и даже в крапинку. А ещё там были поля флокса, львиного зева и каких-то высоких цветов — я забыл название,— они похожи на стрелы с голубыми наконечниками.

Потом мы поехали обратно, через весь Нальчик, потом по дороге на Пятигорск, но скоро свернули влево. Навстречу нам, откуда-то с гор, из-под ледников, текла река Чегем, а мы ехали вверх по её берегу.

Когда дядя Шахмурза не рассказывал, я задавал ему вопросы про всё, что видел: какой высоты эта гоpa, что глубже — Чегем или Терек, сколько человек может поднять один ишак, злые или нет кавказские овчарки и какие у них имена, кавказские или русские... А потом я стал спрашивать Эльбруса про его «газик», и он мне тоже всё подробно объяснил: сколько лошадиных сил в моторе и что такое ведущий передний мост.

Как раз в это время у машины лопнула камера, и мы остановились.

Эльбрус даже ни разу не заругался, а просто начал менять колесо, и я ему помогал: держал гаечный ключ и торцовый ключ тоже.

Мы уже сменили колесо, когда в кустах на обрыве зашуршало, словно кто-то долго прятался и потом решил убежать.

— Алмосту,— сказал Эльбрус.

— Алмосту только по ночам ходят. Разве не знаешь? — сказал дядя Шахмурза.— Садись, поехали.

— А что это? — спросил я.

— Лесной человек,— сказал Эльбрус— Многие не верят, конечно, а я думаю: почему ему не быть? Не такое бывает.

И пока мы медленно поднимались в гору от селения Хушто-Сырт, я успел многое узнать про алмосту. Оказывается, живут они в лесах, но своих жилищ у них нет. Их встречают в заброшенных саклях, в хижинах пастухов. У них короткая шерсть и длинные развевающиеся волосы на голове...

— А нос какой — курносый или горбатый? — спросил дядя Шахмурза.

— Не верите? — сказал Эльбрус— А наш почтальон с ним всю ночь просидел. До войны, конечно. Сейчас их не видно. Рассказывал: пришлось ему в горах заночевать. Костёр зажёг, уснул... Проснулся — видит, алмосту сидит, греется, кукурузный початок жуёт. Наш почтальон виду не подал, что проснулся, лежит и смотрит...

— Ну, и что? — спросил я.

— Ничего. Опять заснул. А утром алмосту уже не было. Только початок кукурузный остался.

— А не могло оно почтальона этого загрызть? — спросил я.

Мы поднимались всё выше. Становилось холодней. Река и мотор машины так шумели, что я плохо слышал Эльбруса и часто переспрашивал. Дядя Шахмурза начал дремать.

— На людей они вроде не нападают,— сказал Эльбрус—А там кто их знает. Ручаться нельзя.

— Что ж, их ни разу не поймали? — спросил я.

— Попробуй поймай, если такой ловкий. Они знаешь как бегают? Быстрее чем конь.

Машину тряхнуло, но дядя Шахмурза не проснулся.

— Я тоже один раз алмосту встретил,— сказал Эльбрус.

— Что? — крикнул я.

— Встретил, говорю. Понимаешь, иду вечером около Белой Речки, вдруг в кустах так же, как сегодня: ширк, ширк! Я кричу: «Стой! Кто там?» Не отвечают. Понимаешь — не отвечают! У нас, если человек пройдёт, обязательно ответит.

— Его выследить надо,—сказал я,—а не ждать, когда само придёт. Подобраться с сетью — и раз!

— Для науки это очень важно, я думаю,— сказал Эльбрус.

А я стал думать, как мы с Бронниковым и с Борькой Троновым — Дольку тоже можно взять — пробираемся по горам, залезаем во все пещеры, идём по следу... долго-долго, и наконец у нас в руках алмосту. И я делаю доклад в Доме пионеров. Сначала никто не верит, но Бронников выводит нашего алмосту на сцену, и оно говорит: «Здравствуйте» — это мы его так научили, пока везли домой...

— А зубы у него большие? — спросил я Эльбруса.

— Всё про то же говорите? — сказал вдруг дядя Шахмурза.—Скоро Верхний Чегем... Между прочим,—дядя Шахмурза перегнулся ко мне с сиденья,—тут раскопки делают... археологи. Откопали древний водопровод — кажется, пятого века. Трубы в нём треугольные, каменные. Сам увидишь. А недалеко пещера есть. Кала-Тюбю называется. В ней разные камни нашли — сделаны вроде молотков и ножей. Отшлифованы, и даже дырки в некоторых просверлены. Понимаешь? А было это шесть или семь тысяч лет назад. Учёные ведь умеют определять.

— Геологи тоже,— сказал я.— По пластам земли или по каменной породе и всяким окаменевшим растениям и животным. Я читал.

— В наших горах люди давно живут,— сказал Эльбрус—А уж сколько разных народов перебывало — не сосчитать!

Я хотел спросить, какие народы, но тут машина въехала в селение, и дядя Шахмурза начал со всеми здороваться. Потом мы вылезли из машины и пошли к его сестре. У неё был двухэтажный дом. На первом этаже — я после увидел — были овцы, а на втором жили люди. Крыша была плоская, и если на неё выйти, то можно оттуда прямо шагнуть на гору.

— Вон пастбища — туда водят колхозные отары,—показал рукой дядя Шахмурза, когда мы стояли на крыше.—А колхоз тут имени Калабекова Султан-Хамида. Знаешь, кто это? Он Кирова один раз от смерти спас, а сам погиб. Заслонил собой от убийц. Это во время гражданской войны было. В Осетии. Шли они с Кировым по окопам, вдруг выстрелы. Султан-Хамид бросился вперёд, а пуля прямо в сердце... Он родился вон в том доме.