Лявля - Наталия Беззубенко

Туча мелких мошек вилась около лица. Воняло сыростью и гнилью. Мешались ватные завесы тумана. Еще и ноги по самые щиколотки проваливались в вязкую жижу – конец кроссовкам. Оконцев стало еще больше. Куда дальше? Она всхлипнула:

– Эй, старикан, где ты? Ты зачем завел меня в болото?

Закрякала утка, забулькал тетерев, заревела корова, завыла собака. И снова тишина, только болотная протухшая каша причмокивала с аппетитом. Рядом тоненько захихикали. На ковре из беленьких цветочков с желтыми сердцевинами сидела женщина. Странная, конечно. Тело тонкое – а еще Ленку мать называла дрищем – голова с наперсток, глазки маленькие и выпученные. Разрядилась в меха из мха (чуднАя! весна же), в густых волосах мелкие желтые цветочки.

– Женщ…

Мать всегда бесились, если ее в очереди называли женщиной, Ленка решила расположить к себе незнакомку наверняка:

– Тетенька, здрасьте!

Та приветливо кивнула, не сбежала, как противный трухлявый гриб.

– Я тут, эта, заблудилась. Немного. Как к деревне выйти?

Тетка улыбнулась, похлопала тонкой рукой по цветочной поляне, приглашая присесть.

– Не, мне, эта, домой надо.

Незнакомка помотала головой и протянула руку.

Ну и ладно. Лужайка – это же не трясина. И она аккуратно шагнула на цветочный ковер, чтобы через секунду оказаться пленницей обманчивой чарусы – топи, заросшей сверху нежными цветами. Тетка кинулась к Ленке, обхватила склизкими, леденящими руками и потащила на глубину. Болотная жижа довольно чавкала, предвкушая вкусное лакомство, а ненормальная глумливо гыгыкала, обнажая маленькие крысиные зубки. Ленка сопротивлялась что есть сил, цеплялась за теткины меха, пока не вырвала из них клок, заехала кулаком в ее маленький сморщенный лоб, но силы оставляли девчачье худосочное тельце. В горло хлынула болотная протухшая каша, легкие наполнились смрадным запахом. Болотная тварь забавлялась: то утаскивала ее в воду, то выталкивала на поверхность, то рассматривала желтым глазом с вертикальным змеиным зрачком… На краю уходящего сознания Ленка услышала сварливый голос:

– Ах ты, старый, заморочил девчонке голову! А я помело нашла, медвежью лапу приладила покрепче – смотрю, Аука разбросал, обыскался, верно. А ты к Кикиморе болотной свел! Вот как теперь ее утихомирить, жертву почуяла, разошлась! Плакун-травы на горсточку осталось, год дождливый был. Что ж ты за…

И Ленка что есть сил заорала:

– Бааааа!

И подпрыгнула на кровати, уставившись в обгаженный мухами потолок в своей маленькой комнатушке. Ночнуха влажная, но болотиной не воняло. Вокруг пахло обычно – подгоревшей кашей с кухни, табаком из коридора и очистными из форточки. Из пыльного окна вид на детскую площадку с раздолбанными качелями. Ненормальных теток, вредных дедов-грибов и хозяйственных домовых рядом не наблюдалось. И бабушки, которая вкусно готовила и все-все знала про нечисть, – тоже. Лена проверила: несколько раз зажмуривалась и приоткрывала глаза. Ни-че-го!

Она прошлепала босой на кухню и, уставившись в мамкину спину в линялом халате, потребовала:

– Ма, отвези меня к бабушке!

– Ты че, ополоумела, – ответила мать, не оборачиваясь и продолжая скребыхать кастрюлю. – Нет у тебя никакой бабушки. Ясно?

– Есть, – упрямо твердила Ленка.

– Нету. Иди-ка сюда, так и есть – лоб горит. То-то ты дичь несешь! Мигом в кровать, врачиху сейчас вызову.

– Есть. В Лявле живет. Алевтиной Петровной зовут.

– Откуда знаешь? – мать развернулась и буровила дочь подозрительным взглядом.

– Оттуда, – и Ленка вышла из кухни собирать свой чемоданчик, надо как следует собраться. Не забыть резиновые сапоги, неудобно в кроссах по болотам шастать. И подарки: бабушке, домовому, лесавкам. Аука и Кикимора – обойдутся. Этой надо бы как следует в ухо съездить за пакости. Есть у нее одна мысля, как поганку эту болотную проучить. С Вовкой из параллельного сработало, не докапывается теперь, а он – тот еще бугай. Хотя… может, по-другому с ними надо. Бабушка говорит: всякий дух заботу и внимание человечье любит.