Великая судьба - Сономын Удвал

— Пусть он вместе с Того съездит в табун. Да скажи, чтоб коня ему дали посмирнее, а то ведь такому мальцу недолго и покалечиться.

Старуха позвонила в колокольчик и крикнула:

— Эй, Аюш!

В юрту тотчас вбежала молоденькая девушка.

— Что прикажете, госпожа? — спросила она, сложив ладони.

— Позови Того!

Вскоре появился и Того. Он молча встал в дверях, ожидая приказаний.

— Возьми мальчишку Сандакдоржа с собой в табун, — сказал нойон, — да посмотри, как он управляется со скотом. Научи его, помоги, если он не справится. Да лошадку дай смирную, чтоб не сбросила его, чего доброго. Мы хотим, чтоб был он у нас за сына.

«Как говорится, хоть в веревку ссучи, да делу научи, — подумал про себя Га-гун, — тогда и люди тебя не осудят».

— За сына, говорите? — переспросил Того.

— Ну да! Роду он знатного, а грамоте выучится — и вовсе дельным человеком станет.

Того понял, что разговор окончен, и вышел из юрты. Зайдя к себе, он надел дэли, шапку и снова вышел на улицу. Широкий шелковый пояс был у Того завязан немного выше поясницы, и дэли на спине нависал мешком. На поясе болтались кисет, плохонькое кресало и нож. Длинные рукава с потрепанными обшлагами висели почти до земли, остроконечная шапка была лихо заломлена, а на копчике косы болталась серебряная бляшка.

Того подошел к небольшой белой юрте, которая выделялась среди других юрт, и негромко позвал:

— Ма-гун!

Из юрты, протирая глаза, показался Максаржав.

— Ну как, ваша светлость, хорошо ли спали? Не понимаю, как это можно спать среди белого дня!

— Да я прошлой ночью плохо спал. Обещаю, больше не лягу днем, аха[Аха — уважительное обращение к старшему, буквально: «старший брат».].

— Ладно, поедешь со мной в табун. — Он подошел к коновязи и, указав мальчику на одного из оседланных коней, сам вскочил на другого, и они тронулись в путь.

В ставке нойона в самой южной части находилась его жилая юрта, чуть позади и восточнее — юрта старухи тещи, а еще дальше — кухня. К западу от жилой юрты нойона была расположена его парадная юрта, затем снова юрта-кухня, а в северной части — юрты, в которых жили слуги; там же находилась коновязь для челяди. Для коней нойона была, конечно, другая коновязь.

— Ты теперь привязывай своего коня у хозяйской коновязи, — сказал Того.

— А можно, я буду привязывать рядом с вашим? Учитель не заругается?

— Кто его знает... Пожалуй, можно. А ты на коне-то как, хорошо сидишь? В скачках на надоме[Надом — традиционное народное празднество. В скачках во время надома участвуют мальчики 11–12 лет.] не участвовал?

— Участвовал, конечно, и не один раз. Я даже на годовалом жеребчике нойона ездил, разве вы не помните?

— Вот как! А объезжать коней тебе приходилось?

— Нет еще.

— Ну ничего, я тебя научу. Вот и будет у нас ладно — нойон начнет тебя грамоте учить, ты станешь стригунков обучать, а я научу тебя всякой нужной работе.

— Вот здорово, аха!

— А ты не боишься?

— Чего?

— Сдается мне, ты меня побаиваешься.

Они подъехали к табуну. Кони разбрелись по долине. Того указал мальчику на небольшой косяк.

— Видишь? Это личные кони нойона. Они пасутся вместе с остальными, но нойон время от времени заставляет собирать их в отдельный косяк. Вон там, с краю, ближе к нам, видишь, пасется каурый. Самый норовистый. А в центре, видишь, пегий с лысинкой? Этот, наоборот, очень смирный, даже удивительно, до чего послушный. Норовистого копя нойон всегда берет, когда по делам куда-нибудь едет, он считает, что смирный конь не для знатного человека. Правда, сейчас ему уже трудно справляться с норовистым конем. Есть тут один отменный скакун. Его никому не велено показывать. Вон тот, вороной.

— Который?

— Да вон он, в самом центре косяка.

— Вижу. И вправду хорош.

— На этом вороном любит ездить госпожа.

Они подъехали к табунщику.

— Что же это ты, пустая твоя голова, пасешь табун на вытоптанном участке! — набросился Того на табунщика.

— Виноват, господин управляющий, завтра же перегоню на другое пастбище, — забормотал тот, труся на своей лошадке рядом с Того.

— Смотри, будешь ловчить — голодным останешься. Видно, проспал всю ночь, лентяй. Погоди, я до тебя доберусь!

Он кивнул Максаржаву: «Поехали!» — и они поскакали дальше. Вдруг Того натянул поводья.

— Нет, ты только посмотри — вся зелень вытоптана, а ему лень перегнать табун на другое место.

Максаржав молча слушал, уставившись в землю.

Домой они вернулись к вечеру, расседлали коней и, надев на них путы, пустили пастись возле стойбища. Когда они подошли к ставке нойона, возле маленькой юрты их уже поджидала госпожа.

— Ну как, сыпок, съездил? Ты заходи, заходи в юрту. Попей простокваши да поешь. Только руки помой как следует. А после еды ложись отдохни. Ведь завтра начнешь учиться. Да не забудь помолиться перед сном. А рогатку сегодня же выброси. Не бери греха на душу, не убивай ничего живого.

— У меня уже нет рогатки, госпожа, — и Максаржав распахнул полы дэли.

— Ты как привык спать дома?

— Я спал с младшим братишкой.

— Ну ладно, иди отдыхай. До осени теперь, пожалуй, не увидишь своих братишек.

И хатан[Хатан — госпожа, супруга знатного лица.] удалилась в княжескую юрту.

Мальчик постоял еще немного, потом присел возле юрты. Вокруг княжеской ставки была чистота — ни корзин для кизяка, сваленных в кучу, ни телег, на земле даже камешка не увидишь. Тиха и пустынна была степь в этот вечерний час. Только где-то мычали коровы, да вдали виднелись тихо бродившие овцы. Какие-то странные звуки доносились из юрт прислуги. Мальчик помнил строгий наказ князя — не ходить туда — и вошел в юрту, из которой доносился старческий кашель.

На другой день Максаржав и Того снова отправились в табун. Стреножив и отпустив коней на пастбище, Того окликнул табунщика, а когда тот явился, приказал:

— Излови-ка вон того пегого двухлетку с длинной гривой.

Исполнить приказание ринулись два табунщика. Они с трудом заарканили копя, потом один из табунщиков ухватил его за уши и держал, пока другой надевал уздечку. Затем на коня надели старинное седло и крепко затянули подпругу. Подошел еще один табунщик, конь горячился, трое мужчин еле справлялись с ним.

— Иди-ка сюда, Ма-гун! Садись и объезжай! — повелительно сказал Того.

— Что вы делаете? — испугался один из табунщиков. — Да от мальчишки труха останется!

— Ничего! Знаешь пословицу: «Когда вода дойдет до морды, собака поплывет»? Ну, теперь держись крепче, парень!

Ноги мальчика прикрепили к подпруге, правой рукой он вцепился в гриву, а в левой зажал плеть.

— Вообще-то я левша, но надо научиться держать плеть в правой.

Однако он не успел переменить руку, как послышался возглас:

— Отпускай!

Пегий пронзительно заржал, резко вскинул задние ноги, пытаясь сбросить седло, и, взметая пыль, бросился к табуну. Вскоре он уже вихрем мчался к южной долине.

— Неужели полезет в Селенгу? — тревожно спросил кто-то.

— Чего ему в реке делать, не полезет! — не очень уверенно сказал Того и, стегнув коня, поскакал следом за двухлеткой.

— Плетью! Плетью поддай ему! — крикнул он Максаржаву.

Мальчик, услышав этот возглас, приободрился и начал работать плетью что есть силы. Наконец ему удалось справиться с конем и повернуть назад, к табуну. Его встретили два табунщика. Они подбежали к разгоряченному коню с двух сторон, чтобы привязать к седлу длинные сыромятные ремни. Один из них взял коня за повод. Мальчика отвязали и поставили на землю, по ноги его не держали, он лег, уткнувшись лицом в землю. Подошел Того.

— Ну, моя паука закончилась. Теперь пойдешь учиться к нойону. Вставай, вставай. Сбегай-ка, приведи наших коней.

Мальчик поднялся и, прихрамывая, побежал ловить коней. Своего коня он поймал, но забраться на него не смог — не хватило сил. И тогда он заплакал. Размазывая по лицу слезы, Максаржав тяжело и медленно шагал рядом с конем. «Плохой из меня наездник! Все теперь будут надо мной смеяться. И зачем только отец привез меня сюда? Разве нельзя прожить без всякого ученья?»

У юрты нойона их встретила старуха.

— Пора давно за ученье приниматься, нойон гневается. Скорее! Иди переоденься!

Мальчику вспомнилось, как мать, провожая его, говорила: «Ученье — дело нелегкое, ты уж, сынок, крепись». Вспомнились ему и ученики-послушники, что живут при монастыре, он видел у них на теле рубцы и язвы от постоянных побоев.

Старуха ввела Максаржава в юрту нойона. Мальчик остановился у входа, поклонился, сложив ладони перед грудью, и опустился на колени. Га-нойон сидел, разглядывая курительную трубку из светлого халцедона. Увидев вошедших, он встал. «Сейчас начнет бить, — мелькнуло в голове у Максаржава. — Хорошо же начинается ученье! Пропаду я здесь». Но нойон бить его не стал. Он подошел к очагу, прочистил трубку и, усевшись на низенький табурет, сказал: