Смерть и Золотой человек - Джон Карр

— Винсент Джеймс, — повторил мистер Нейсби. — Вечно он у кого-то в гостях! Если парня не пригласят в выходные к кому-нибудь на обед, он, чего доброго, разобьет себе голову от скуки. Ты хоть понимаешь, молодой Дуайт, что мы с тобой надрываемся ради того, чтобы прокормить тех, кого называют дворянством и знатью? Мы похожи на французских шеф-поваров!

— И еще мы кормим своих родственников, — заявил Стэнхоуп после паузы — как будто ему хотелось возразить, но что-то его удержало. — А что еще нам остается делать?

— Повара! — с горечью повторил мистер Нейсби. — Вот кто мы такие — повара!

Стэнхоуп подмигнул ему.

— Полно, молодой Буллер, — заявил он. — Не так уж ты и надрываешься. Даже не особенно тратишь силы. Ты и работаешь-то только потому, что без работы не знал бы, чем себя занять. Жулик ты!

— А ты не любишь жуликов?

— Терпеть не могу, — кивнул Стэнхоуп.

— А! — отмахнулся Нейсби, потянувшись к блюдцу с картофельными чипсами, стоявшему на стойке. — Кстати, кто такой Вуд? Что тебе о нем известно?

— Немногое. Он приятель Бетти. Она подцепила его где-то в Лондоне; кажется, именно она уговорила меня пригласить его. Вот и все.

Наступило молчание.

Бетти в темноте медленно повернулась и посмотрела на своего спутника.

Произнеся явную неправду, Дуайт Стэнхоуп снова облокотился о стойку. Даже невинная ложь казалась ему унижающей его достоинство. В добрых глазах застыло невозмутимое выражение. Затем он сменил тему с такой легкостью, как будто смахнул с плеча соринку, и в голосе его послышались новые нотки.

— Так о чем ты хотел со мной поговорить?

— Я? Поговорить?

— Именно. Да еще наедине.

Мистер Нейсби взял еще один ломтик и захрустел. Некоторое время он не отвечал. Бетти и Николас видели его затылок с остатками прежде длинных волос цвета перца с солью.

— Ты обдумал мое предложение?

— Какое именно?

— Золотой человек, — ответил Нейсби.

На лице Дуайта Стэнхоупа заиграла улыбка, пусть и ироническая, но исполненная невыразимой доброты. Казалось, он всей душой сочувствует старому другу. Однако хозяин дома покачал головой:

— Буллер, старина! Ты ведь не серьезно?

— Почему бы и нет?

— Чтобы ты… практичный, деловой человек?

— Я действительно практичный, деловой человек. — Мистер Нейсби хлопнул по стойке ладонью. — Вот почему я считаю дело вполне реальным.

— «Золотой человек», — повторил Стэнхоуп. Дальше он заговорил совсем уж непонятно: — Одна, но тщательно проведенная разведка дна озера, и все наши трудности позади! Неужели ты до сих пор увлекаешься детскими приключенческими романами? Нет, нет, нет! А обойдется это в… Я забыл, во сколько это обойдется?

Мистер Нейсби не сдавался:

— Ничего ты не забыл. Ты видел все расчеты. Но я тебе повторю. Пятьдесят-шестьдесят тысяч.

Дуайт Стэнхоуп досадливо поморщился.

— Пятьдесят-шестьдесят тысяч, — настойчиво повторял мистер Нейсби, — если делать все как положено.

— Но если, по-твоему, шансы так высоки, почему ты приглашаешь меня в долю?

— Разделять риск, — мистер Нейсби пылко вскинул голову, — всегда самый лучший принцип. Кому, как не тебе, он должен быть прекрасно известен. Ты всегда им руководствовался; разделяй риск — и выходи из игры с прибылью.

— Извини, но я не могу разделять риск в подобном предприятии. Лично я охочусь только за одним золотым типом.

— Молодой Дуайт! — перебил его мистер Нейсби. — Позволь задать тебе вопрос!

— Конечно!

— Ты сейчас в трудном положении?

Стэнхоуп по-прежнему элегантно опирался на стойку; правая кисть сжимала пальцы левой. Пока они говорили о делах, улыбка не сходила с его губ, хотя казалась искусственной. Однако последний вопрос, очевидно, искренне позабавил его.

— Нет, — ответил он. — Во всяком случае, не в худшем, чем прочие из нас. Почему ты спрашиваешь?

— Потому, что в таком случае ты ведешь себя чертовски глупо, — заявил откровенный и прямой мистер Нейсби.

— Например, с чем?

— Например… с картинами.

— Не понимаю.

— У тебя есть коллекция картин. — Крутнувшись на высоком барном табурете, как обезьянка, мистер Нейсби схватил еще один ломтик картошки. Лица его Бетти и Вуд не видели; однако и затылок был весьма красноречив. — Очень ценных картин! По крайней мере, так мне сообщили. Сам я в живописи не разбираюсь. Почти все они принадлежали той старой проститутке… как бишь ее звали?

— Флавия Веннер.

— Точно. Они принадлежали Флавии Веннер. Полагаю, картины застрахованы. Иначе и быть не может. Если нет, значит, ты дурак.

Стэнхоуп ничего не ответил.

— Раньше, — продолжал его гость, — картины хранились в надежном месте, в галерее наверху. В галерее, оснащенной современной сигнализацией против воров.

— Ну и что?

— Но что ты делаешь сейчас? Ты переносишь самые ценные картины вниз. Вешаешь их в столовой. Там вообще нет никакой сигнализации. Французские окна — высокие, до пола — выходят в сад. Молодой Дуайт, почему бы тебе не высунуть голову из окна да не свистнуть Билла Сайкса?[1] А может быть, ты сам почему-то хочешь, чтобы картины украли? Я спрашиваю тебя на правах старого друга. Сам я, повторяю, не знаток живописи.

Произнеся свою речь, мистер Нейсби принялся поедать чипсы с такой скоростью, что скоро опустошил все блюдце. Энергичный хруст как будто призван был подчеркнуть важность произнесенных им слов. Дуайт Стэнхоуп следил за другом с вежливым, но непроницаемым выражением лица.

— Да, — кивнул он, — ты не знаток живописи.

— Это во-первых. — Мистер Нейсби смахнул с губ соль. — А во-вторых…

— У-у-у! — вдруг рявкнул кто-то прямо у него над ухом, отчего мистер Нейсби вздрогнул.

Элинор Стэнхоуп, выйдя из мрака, положила руки на плечи мистеру Нейсби и звонко чмокнула его в лысину. Когда он повернулся, чтобы взглянуть на нее, вытянув шею, как черепаха, она еще раз сочно чмокнула его, на сей раз в лоб.

— Куда вы подевались? — спросила она. — Кристабель предлагает сыграть в «Монополию» или еще во что-нибудь. А где Бетти и тот симпатичный молодой исследователь?

— Мистер Вуд не исследователь, моя дорогая, — мягко поправил дочь Дуайт.

— Я чувствую людей, — заявила Элинор, — вижу вокруг них ауры… Или надо говорить «ауру»? С множественным числом у меня всегда не ладилось. Если он даже и не исследователь, ему пристало им быть.

— Лучше сядьте, — невежливо заметил мистер Нейсби, — а то упадете.

— Фу, как грубо! — обиделась Элинор. — Пожалуйста, налейте мне еще чего-нибудь.

Никто не двинулся с места. Элинор вздохнула:

— В таком случае придется налить себе выпить самой! — Она вдруг сделалась очень вежливой. — Папа, ты не против, если я еще выпью?

— Нет. Конечно нет.

На самом деле он был против.

Элинор, как заметил по крайней мере один соглядатай из двух, держалась неплохо. Она не кричала; говорила довольно громко, но не срываясь в истерику. Глаза ее горели; держалась она довольно бесцеремонно; она внушала симпатию — несмотря на то что одновременно ее хотелось отшлепать.

Обойдя стойку, она внимательно оглядела отца и его друга. Элинор Стэнхоуп была одной из тех девушек, что безупречны с головы до ног. Кожа у нее была смуглая, загорелая, волосы черные, глаза карие; зрачки казались особенно яркими на фоне ослепительно-белых белков. Когда отец и дочь стояли рядом, видно было, как они похожи. Ростом Элинор была ниже Бетти, хотя по возрасту двумя-тремя годами старше. Сейчас, словно по контрасту с Бетти, на Элинор было белое платье; шею обнимали жемчужные бусы.

— Что вам налить, джентльмены? — спросила она, обдав их винными парами.

— Мне ничего, спасибо, — ответил ее отец.

— Мне тоже, — поддержал его Нейсби.

Элинор наморщила лоб. Однако не стала упрекать их, как можно было бы ожидать. Она спокойно повернула краник два раза, налив себе двойную порцию виски, поставила бокал на стойку и широко улыбнулась.

— Папа никак не излечится от своего пристрастия к фруктам и зарядке. А милый старый мистер Нейсби… от пристрастия к картофельным чипсам.

— Успокойтесь, — попросил Нейсби.

— Как не стыдно! — продолжала Элинор. — Как же ваш желудок? Ах! Грязное блюдце!

Она открыла воду и, проворно схватив пустое блюдце, поставила его в раковину под стойкой. Отскочившая рикошетом струйка воды попала на ее белое платье. Тут Элинор, как будто что-то вспомнив, вдруг сосредоточилась; прикрутила воду, дождалась, пока блюдце наполнится до краев, и, расплескав половину, водрузила его на стойку.

— Знаете, что это значит? — осведомилась она.

Нейсби был раздражен, а Дуайт озадачен.

— Что значит?

— Вот. Если бы я умерла — или умирала…