Княгиня Ольга - Алексей Карпов

Память об Ольге живет и в других местах Псковской земли: и вниз от Пскова по течению Великой, где на топонимической карте Псковской области в окрестностях Псковского Снетогорского монастыря обозначены и «Ольгин городок», и «Ольгин дворец»; и на реке Нарове, где еще в XIX веке местные жители показывали любопытствующим «Ольгин зверинец», в котором княгиня будто бы забавлялась звериной ловлей, или «Ольгин камень», хранившийся в часовне Нарвского погоста (ныне на территории Эстонии){4}.

Словом, различных легенд и преданий, связанных с именем княгини Ольги, на Псковской земле не счесть.

Да только ли на Псковской? Легенды и были об Ольге слагали и записывали и в Новгороде, и в Поднепровье, близ Киева, и в окрестностях бывшего древлянского города Искоростеня (в нынешней Житомирской области Украины), и у знаменитых днепровских порогов, и в белорусском Полесье, и даже в Москве и на Волге, близ Мологи и Углича, где княгиня, возможно, никогда не бывала. Едва ли кто-нибудь еще из правителей Русской державы стал героем стольких легенд и преданий, доживших до наших дней. Легенды окружают чуть ли не каждый ее шаг. Даже летописные рассказы о ней — те самые хрестоматийные, со школьной скамьи знакомые нам строки «Повести временных лет» о мести княгини древлянам, о взятии ею Искоростеня или о ее крещении в Царьграде — по жанру ближе всего именно к сказке, в которой Ольга выглядит привычным сказочным персонажем: она загадывает и разгадывает загадки, неподвластные обычному человеческому уму, и вообще действует в полном соответствии с неписаными законами народной сказки.

Фигуры русских князей Киевского времени — и первых, языческих воителей Рюрика, Олега, Игоря и Святослава, и последующих, уже христиан Владимира, Ярослава и их потомков — вообще трудно различимы для историка — прежде всего, из-за почти полного отсутствия дошедших до нас источников. Но фигура княгини Ольги даже в этом ряду стоит особняком. Она-то как раз различима, ибо выписана на страницах летописи ярко и убедительно. Но выписан и различим фольклорный образ ее — княгини-воительницы, «мудрейшей из всех людей», как назвал ее летописец. И этот фольклорный, сказочный образ, вкупе с житийным, иконописным ликом, полностью заслоняет от нас подлинную княгиню Ольгу, о которой мы, увы, почти ничего не знаем.

Вообще же, сравнивая образы княгини Ольги и главных продолжателей ее дела — киевских князей Владимира и Ярослава, — легко увидеть, как далеко шагнула Русь за те неполные сто лет, что отделяют крещение Ольги от смерти Ярослава Мудрого. Переменилось всё: и строй государственной жизни, и уровень культуры, и, конечно же, вера. И, может быть, явственнее и нагляднее всего произошедшие перемены отразились именно в образах этих великих правителей — просветителей и крестителей Руси, настоящих создателей и устроителей Русского государства, — какими они дошли до нас. Ярослав — единственный из трех — всецело принадлежит книжной культуре. Его образ ярче всего выступает со страниц книжного, прежде всего летописного, повествования: это он насеял «книжными словесы сердца верных людей», как повествует летописец. Владимир же — прежде всего, былинный герой. Его мир — это мир русской былины, в которой он занял прочное, ни кем не оспариваемое место на много веков вперед. Это на его княжеском дворе, на устраиваемом им «почестном пире» собираются русские богатыри; это он отправляет их на совершение великих подвигов во славу родной земли; это на его зов — забыв о старых обидах — спешат богатыри на помощь стольному Киеву. Былинный образ Красного Солнышка Владимира явственно проступает и на страницах летописи, и даже — что кажется удивительным и необычным — в церковном Житии и Похвальном слове.

Ольга же, как мы сказали, в значительной степени принадлежит миру сказки, легенды. Плотная завеса времени и этот сказочный флёр окружают ее почти непроницаемой пеленой. И проникнуть за эту пелену чрезвычайно сложно, если возможно вообще. Но уж коли мы взялись за сей нелегкий труд, то попробуем сделать это, привлекая все имеющиеся в нашем распоряжении письменные и иные источники и подвергая их самому тщательному, скрупулезному анализу. И если даже труд наш окончится неудачей и образ княгини Ольги — первой русской правительницы-христианки, предвосхитившей исторический выбор народа на многие века и даже тысячелетия вперед, — не станет для читателя понятнее и яснее, будем тешить себя надеждой на то, что мы сделали всё, что было в наших силах, и пусть те, кто будет трудиться после нас, сумеют сделать больше.

О жизни Ольги до ее встречи с Игорем и, более того, до рождения ею на рубеже 30—40-х годов X века сына Святослава известно ничтожно мало. В «Повести временных лет» по Радзивиловскому списку под 6411 (903?) годом, в статье, рассказывающей о возмужании князя Игоря, сына Рюрика, легендарного родоначальника всех русских князей, в первый раз упомянуто ее имя: «Игореви же възрастыню, и хожаше по Олзе (по Олеге. — А.К.) и слушаша его (то есть: «Когда Игорь вырос, то следовал за Олегом и слушался его…» — А.К.); и приведоша ему жену от Пьскова (в несохранившейся Троицкой летописи читалось: «от Пльскова»; в Ипатьевской: «от Плескова». —А К.), именем Олену»{5}.

Трудно сказать, почему в этом известии княгиня Ольга оказалась названа своим позднейшим христианским именем (в Троицком и Академическом списках, а также в Ипатьевской летописи значится: «Олга» или «Ольга»{6}). Не знаем мы и того, что дало основание летописцу датировать это известие именно 903 годом — весьма и весьма условным и, как мы увидим позже, маловероятным, если не сказать невероятным вовсе. Пока же отметим, что данная летописная запись, несмотря на свою краткость, является ключевой — и в силу своей уникальности, и в силу того, что именно она, по-видимому, дала в дальнейшем толчок для разного рода домыслов и предположений относительно происхождения и юных лет великой княгини.

Псковское происхождение княгини Ольги, на мой взгляд, не может вызывать сомнений[2]. Об этом свидетельствуют не только «Повесть временных лет», но и Новгородская Первая летопись младшего извода[3] и другие, более поздние летописи, а также Проложное житие княгини, известное в рукописях с XIII—XIV веков и называющее блаженную княгиню Ольгу родом «псковитянкой» (в разных списках: «пльсковитина» или же «псковка»){7}.

Позднее псковская версия происхождения Ольги была в значительной степени уточнена и дополнена. Местом рождения княгини стал признаваться не сам Псков, а либо Изборск (древний город в Псковской земле), либо ближняя к Пскову весь (селение) Выбуты, что в тринадцати километрах от Пскова вверх по реке Великой. Уроженкой Изборска Ольга была названа в несохранившейся «Раскольничьей» летописи (впрочем, судить об этом мы можем лишь со слов русского историка XVIII века Василия Никитича Татищева, который использовал эту летопись при написании своей «Истории Российской»){8}. Упоминание же о Выбутах в первый раз встречается в Житии княгини Ольги, составленном около 1553 года известным псковским книжником Василием (в иночестве Варлаамом), одним из сотрудников московского митрополита (а прежде архиепископа Новгородского) Макария, составителя грандиозных Великих миней четьих. Автор Жития ссылался при этом на какие-то «повести многие», где будто бы и говорилось о подлинной родине княгини: «Святая и блаженная великая княгиня Ольга русская родилась в Плесковской стране, в веси, зовомой Выбуто… Об имени же отца и матери писания нигде же не нашел, но только в повестях многих обнаружилось о рождении блаженной княгини Ольги и о житии ее, яко Выбуцкая весь изнесла святую и породила»{9}. Однако вряд ли Василий отыскал упоминание о Выбутской веси в каких-то письменных источниках более раннего времени. Скорее, его отсылка к «повестем мнозем» имеет в виду летопись и Проложное житие, где в общей форме говорилось о Псковской земле как о родине святой. Возможно также, что появлению этого предания способствовало распространенное по крайней мере в XVI веке мнение, согласно которому сам город Псков был основан Ольгой и, следовательно, ко времени ее появления на свет еще не существовал (современные археологические исследования позволяют с уверенностью отвергнуть это мнение). Но едва ли можно сомневаться в том, что псковский книжник — будь то Василий-Варлаам или кто-то из его предшественников — опирался и на местные псковские предания, связывавшие Выбутскую весь с княгиней Ольгой. О существовании таких преданий по крайней мере с XIV века свидетельствуют псковские летописи, в которых упоминаются рядом как близкие друг к другу географические объекты некая «Ольгина гора» и Выбуты{10}.