Хочу тебя вернуть (СИ) - Сдобберг Дина

— Оставили девочку. — Вдруг раздался спокойный голос.

— Мы заплатили…

— С того, кому платили, с того и спросите. — Так же спокойно ответил им мужчина.

Меня оставили в покое, я ревела, пытаясь стянуть на груди разорванное пальтишко, в котором ходила и осенью, и зимой.

— В машину, — коротко сказал мне спаситель, и я послушалась. — Работаешь?

— Учусь. Подрабатываю в библиотеке, в институте. — Ответила я, не понимая о какой работе, говорил он.

— Мужиков говорю, обслуживаешь? — уточнил он специально для меня.

— Ччто? — от страха я начала запинаться и отползать с сиденья к дверце машины, мне казалось, что лучше разбиться, выпрыгнув на ходу из машины, чем такое.

— Понятно. Разберёмся. — Хмыкнул мужчина.

— Как оказалось, — продолжала мама. — Его звали Рахман Шаркизов. Он довёз меня до общежития института, и как позже выяснилось, через час знал всю мою подноготную. А на утро, весь институт знал, что отвергнутый однокурсник, решив сбить с меня спесь, представился сутенёром хорошо подвыпившим мужикам, и предложил им меня. А потом заявил, мол, девка артачится, его партнёров "девка с гонором" устроила, они заплатили ему денег, а меня ждал кошмар, если бы не Рахман, решивший почему-то вмешаться. Как он позднее объяснил, шалавы ломаются, набивая цену, а не вырываются так отчаянно.

Однокурсника моментально отчислили из института. Да ещё и последствия для всех были плачевными. Каким-то образом, в милиции оказалось моё заявление о попытке изнасилования и принуждение к занятию проституцией.

Начались хождения родственников, мам, пап и жён. Родители однокурсника удивлялись, мол, мальчик просто же пошутил, зачем же ломать ему жизнь судимостью? Придя в кабинет следователя, я молча переписала заявление своей рукой и забирать, и уж тем более говорить, что я его не подавала, я не стала.

Однажды после лекций меня поймала жена одного из той компании и начала просить, чтобы я пожалела, её мужа.

— А ваш муж меня пожалел? Послушал, когда я просила? Своё место он заслужил и не смейте меня больше беспокоить! Вы хоть понимаете, что он собирался сделать вместе со своими дружками? — разозлилась я.

— Мы денег соберём! Хочешь денег? Ходишь же вон в осенних ботиночках и рваном пальто! — попыталась подкупить меня эта баба. Пальто было тем же самым, что и в тот вечер, но я его аккуратно зашила.

— Да вы с ума сошли? — возмутилась я.

— Пошла вон! — прозвучало тихо, но таким тоном, что женщину мигом унесло с моих глаз.

— Спасибо. И за то, что тогда помогли, и за заявление. Я не знала, что можно обратиться и не додумалась бы. — Поблагодарила я, обернувшись. Своего спасителя я узнала по голосу.

— Чтоб баба и признавала, что она не знает, и не додумалась бы? Это что-то новое в моём мире. — Засмеялся Рахман. — Поедем, спасу тебя ещё и от насморка. А то эта дура права.

Потом он стал появляться регулярно, раз в месяц, может два. На лето я никуда не уезжала, а подрабатывала в институте, в ремонтной бригаде, красила окна, отмывала стены. В общем, меня всегда можно было найти на одном и том же месте. Мы просто разговаривали, пару раз ездили в нормальные рестораны, где никаких инцидентов не случалось.

А однажды я услышала по громкой связи в общежитии, что меня просят спуститься на вахту общежития, к телефону. В хрипе, раздавшемся из трубки, я еле узнала голос Рахмана, он просил приехать и помочь. Конечно, я поехала к нему. Он был сильно избит и ранен, ещё меня напугал сильный жар и воспалённые лимфоузлы. Но я смогла взять себя в руки.

— Надо вызвать милицию! — сказала ему я.

— Не тот случай. — Отмахнулся он.

Я не была совсем уж наивной и понимала, что он не совсем законопослушный гражданин, иначе вызвал бы скорую, а не студентку четвёртого курса. Мне удалось взять себя в руки и справиться с ранением, после этого я заставила его открыть рот.

— Хочешь изнутри посмотреть, ровно ли шовчик лёг? — пытался отшутиться он.

— Я тебя поздравляю. У тебя ранение и фолликулярная ангина…

— И геморрой. Проблемы то есть. Не мельтеши. — Перебил он меня и прикрыл глаза.

К счастью, я тогда только получила стипендию, и мне её хватило на продукты, включая мясо, и лекарства. На третий день, когда Рахман, которому стало лучше, встал с постели и, не смотря на мои протесты, отправился в душ, потому что по его заверению, несло от него, как от козла, он спросил, откуда продукты и кто приезжал, пока он валялся полудохлым.

— Никто. — Ответила я.

— А продукты, лекарства откуда? — спросил он.

— Я купила. Мне стипендию выдали. Я учусь на отлично, у меня повышенная, — гордо заявила я.

— То есть, я три дня у тебя на содержании что ли? — нахмурился он.

— То есть? Ты мне пальто и сапоги зимой купил, спас, в рестораны водил и сам всегда платил…

— Не путай. Я мужик, это нормально, если я на девочку потратил, тем более там тех трат, смех один. А вот когда девочка свои кровные, честно заработанные, не позорным способом, на мужика тратит, тут два варианта. Или мужик не мужик, а альфонс, такая же проститутка, только с яйцами. Или это общий кошелёк и девочка тратит на своего мужика. Мне нравится второй вариант. — Заявил Шаркизов.

Из его квартиры в общежитие я вернулась только за вещами и учебниками. Окончив институт, получила распределение сюда, проходила интернатуру, уже зная, что работать буду здесь же. Да и интернатура эта была почти номинальной, пару месяцев, чтоб освоиться и руку набить.

Вместе с распределением я получила и нашу квартиру. Чтобы ты понимала, тогда даже медики — специалисты приезжая на новое место работы радовались комнате в общежитии. А тут трёхкомнатная квартира.

Так прошло почти пять лет, и забеременев, я решила рожать. Тем более, что и Рахман уже заводил разговоры на эту тему. Я только узнала о своём положении, и собиралась сообщить твоему отцу, когда ко мне в кабинет пришла женщина, представившись женой Рахмана. Младшей женой.

Всего их оказалось четыре, жили они в доме его семьи, в нескольких днях пути от города. А она попала в больницу с сыном, и решила, наконец, познакомиться с русской женой своего мужа.

Зная о моём положении, я с утра поделилась новостью с заведующей, меня отпустили с работы домой. С твоим отцом был грандиозный скандал. Впервые за семь лет совместной жизни он повысил на меня голос, требуя, чтобы я пришла в чувство и не творила дичь. Я пригрозила, что если он не оставит меня в покое и вообще хоть раз ко мне приблизится, то я избавлюсь от ребёнка.

Не знаю, чем бы всё это закончилось, но вмешалась его мать, Халила Омаровна. Не знаю, почему она пользовалась таким влиянием, но она смогла заставить сына отпустить меня. Правда с условием, что я не препятствую ей общаться с тобой, учить тебя языку, и принимаю деньги на твоё содержание. А ещё я была обязана, если с тобой что-то случалось, заболела или ещё что-то, сразу сообщать Халиле Омаровне.

— А отец? Мам, неужели он ни разу не захотел меня увидеть, побыть со мной? Он так легко от меня отказался? — спрашивала я закончившую рассказывать мать.

— Он дал слово. А твой отец, своё слово всегда очень ценил. — Ответила тогда мама.

— Круто. Его слово и твоя гордость стоили того, чтобы меня бросили? Чтобы я росла без отца? — в тот момент во мне всколыхнулись все детские обиды. — Я всё детство дралась, до сбитых костяшек и разбитого носа, потому что меня дразнили безотцовщиной. Потому что при любой ссоре мне говорили, что меня отец бросил. Я завидовала каждому, у кого он был, мечтала, что однажды он придёт, обязательно очень сильный, и объяснит, почему его так долго не было. А оказывается, он слово дал. Хорошо, понятно, что ты не хотела быть русской женой чужого мужа, да ещё и какой там? Пятой по счёту? Но почему ты решила за меня? Почему ты лишила меня отца? Хотя какой он отец, если для него слово дороже дочери? Не хотела его видеть, пожалуйста! Он мог к тебе и не подходить…

— Оксана, я ведь всё это видела! Думаешь я не жалела об этом? Только подумай сейчас о том, о чём я в своё время не задумалась. — В слабом голосе матери слышались слёзы. — А чем бы весь этот "Бандитский Петербург" закончился бы? Что, если бы захотели отомстить твоему отцу, причинив зло тебе? И потом… Дочка, это чужой нам народ, со своими традициями и правилами, которые они считают выше и важнее законов! Это другой менталитет, другие устои и понятия правильного.