Рождественская шкатулка - Ричард Эванс

Если вдуматься, весь круговорот человеческой жизни так или иначе связан с ящиками и коробками. Первая коробка, куда попадает пришедший в мир человек, называется колыбелью. Порою она проста, порою прихотливо устроена, имеет плетеный верх или особый полог. Но эта коробка будит в нас только радостные чувства и надежды на будущее. Тех, кто завершил свой земной путь, тоже кладут в ящик. Только вид у этого ящика совсем иной, и чувства, связанные с ним (полагаю, вы уже догадались, что я имею в виду гроб), совсем иного свойства.

По сути, с ящика началось и Рождество, а значит — все христианские истории. Что такое ясли, в которые положили новорожденного Иисуса? Ящик из грубого рассохшегося дерева, заполненный сеном. И волхвы, явившиеся поклониться родившемуся «царю всех царей», принесли ему шкатулки (или, говоря библейским языком, ларцы), полные драгоценностей и благовоний. А когда Господь Иисус кровью Своей искупил грехи человечества и Его сняли с креста, Он был положен в каменный ящик.

Наступает Рождество, и мы все ожидаем увидеть под елкой красиво упакованные коробки с подарками. Детям не терпится поскорее развернуть упаковку и открыть эти коробки. Вспоминая случившееся, я не слишком удивляюсь тому, что моя рождественская история тоже связана со шкатулкой. Но для меня по-прежнему удивительно, что эта шкатулка помогла мне понять смысл главного рождественского дара.

Мы решили не тянуть с переездом. На субботу я арендовал на работе грузовичок и обратился за помощью к Барри, брату жены. Других родственников в радиусе двухсот миль у нас не было.

Пока мы с Барри выносили мебель, Кери упаковывала посуду, заворачивала ее в газетные листы и укладывала в картонные коробки. Дженна играла в гостиной и даже не замечала, как исчезают вещи. Наш скарб был немногочисленным — почти все удалось запихнуть в кузов грузовичка. Остальные коробки отправились в багажник и на заднее сиденье нашего «плимута» — розово-красного, с изящными плавниками задних крыльев и хромированной радиаторной решеткой, напоминавшей широкую улыбку зубастого Чеширского кота.

Закончив погрузку, мы едва взглянули на покидаемое тесное и холодное жилище. В последний раз нам было тесно во время переезда в район Авеню — мы едва поместились в забитом вещами грузовичке и салоне «плимута».

Увидев, где нам предстоит поселиться, Барри присвистнул.

— Вы что же, в особняке будете жить? — с завистью спросил он. — Как это вы смогли?

— Твоя аристократическая сестра нашла. А будем ли жить, пока еще вопрос. Хозяйка установила полуторамесячный испытательный срок, — сказал я, чтобы несколько притушить его зависть.

Я открыл задний борт. Барри снял брезент, накинутый на наши пожитки.

— Помоги мне с вашим плетеным сундуком, — попросил он. — Неужели он вам здесь понадобится?

— Нет, конечно. Сундук и прочее мы отнесем на чердак, — сказал я.

— Это что же, она одна живет в таком громадном доме? — недоумевал Барри.

— До недавнего времени жила одна. А теперь нас будет четверо.

— Здесь же полно комнат. Почему ее семья не живет вместе с нею?

— У хозяйки нет семьи. Она сказала, что детей у нее нет, а муж умер четырнадцать лет назад.

Барри обвел взглядом прихотливо украшенный фасад викторианского особняка.

— У таких домов — богатая история, — задумчиво произнес он.

Мы доволокли тяжелый сундук до чердака, занесли внутрь и встали, чтобы перевести дух.

— Знаешь, давай-ка мы сначала подготовим место, куда будем ставить ваши вещи, — предложил Барри, — Думаю, хозяйка не будет возражать, если ее вещи мы немного передвинем и освободим уголок у стены.

Я согласился, и мы принялись расчищать чердачное пространство.

— Ты вроде сказал, что у хозяйки нет детей, — напомнил мне Барри.

— Да.

— Тогда откуда здесь колыбель? — спросил он, снимая пыльную тряпку, закрывавшую колыбель с пологом.

— Трудно сказать. Вряд ли они с мужем — первые владельцы этого особняка. Может, колыбель осталась от прежних хозяев. В таких домах чердаки не разбирают десятилетиями.

Я передвинул несколько пыльных коробок и тоже сделал открытие.

— А вот этой штучки я не видел со времен детства.

— Что ты нашел? — спросил Барри.

— Галстучный пресс.[3] Должно быть, им пользовался муж хозяйки.

Барри поднял тяжелую раму с большим портретом мужчины с усами в форме велосипедного руля. Чувствовалось, этот человек стоически позировал художнику, писавшему портрет. Рама была позолоченная, с орнаментом из листьев.

— Наверное, их банкир, — пошутил Барри.

Мы оба засмеялись.

— А вот тоже интересная штучка, — сказал я, доставая еще одну, явно фамильную вещь.

То была красивая шкатулка из орехового дерева, украшенного изысканной резьбой. Шкатулка была отполирована до зеркального блеска. Ее ширина составляла десять дюймов, длина — четырнадцать, а высота — полфута.[4] Крышка откидывалась на двух больших медных петлях в виде остролиста и не запиралась на замок. По бокам ее удерживали два кожаных ремешка с серебряными застежками. На крышке с большой искусностью и многочисленными деталями была выгравирована сцена рождения младенца Иисуса.

— Никогда не видел ничего подобного, — признался я.

— Что это? — спросил Барри.

— Так называемая рождественская шкатулка, куда складывались рождественские подарки. Какие-нибудь безделушки, небольшие игрушки, открытки.

Я слегка потряс шкатулку. Похоже, она была пуста.

— Как по-твоему, сколько ей лет? — спросил Барри.

— Полсотни, если не больше. Смотри, какая тонкая работа.

Пока брат моей жены разглядывал шкатулку, я осмотрел оставшийся фронт работ.

— На чердаке, конечно, интересно, но давай продолжим разгрузку. У меня вечером еще куча работы.

Я поставил шкатулку, и мы продолжили расчистку пространства для привезенных вещей.

Когда мы управились, за окном стемнело. Кери давным-давно распаковала посуду, и нас ждал приготовленный обед.

— И как тебе, сестрица, новое жилище? — спросил Барри.

— Постепенно я привыкну к такому количеству комнат и мебели из другой эпохи, — отозвалась Кери.

— Кстати, а чердак оказался очень интересным местом, — вставил я, но мою реплику заглушил вопрос Дженны.

— Мам, а как Санта-Клаус отыщет наш новый дом? — с тревогой в голосе спросила малышка.

— Санта-Клаус умеет находить дорогу, — успокоила ее Кери.

— Главное, чтобы олени Санты благополучно приземлились на крышу и не напоролись на острые шпили, — пошутил я.

Кери бросила на меня косой взгляд.

— Что значит «напоролись»? Кто их там будет пороть? — насторожилась Дженна.

— Не обращай внимания. Папа шутит.

Должно быть, Барри представил себе оленя, угодившего прямо на шпиль, и рассмеялся.

— Кстати, а ваша хозяйка будет обедать позже? — спросил он.

— Наша работа начнется с понедельника, — ответила Кери. — А завтра хозяйка сама приготовит обед. Во всяком случае, она нас пригласила.

— Ты не шутишь? — спросил я.

— Ни капельки. Пока вы возились с мебелью, миссис Паркин приходила сюда и пригласила нас на завтрашний обед.

— Наверное, это будет очень интересно, — предположил я.

После обеда мы горячо поблагодарили Барри за помощь и проводили его. Потом я погрузился в дела своей фирмы, а Кери стала укладывать Дженну спать.

— Папочка, ты мне почитаешь? — спросила дочка.

— Не сегодня, радость моя. Сегодня у папы очень много работы.

— Совсем чуточку! — не отставала Дженна.

— Не могу, дорогая. В другой раз.

Дженна горестно вздохнула и свернулась калачиком в новой кровати, мечтая, чтобы «другой раз» наступил поскорее.

Глава третья

Шкатулка для Библии

Как известно, воскресенье — день отдохновения от трудов праведных. В этот день полагается ходить в церковь, а оставшееся время проводить в благочестивых размышлениях. Но когда разворачиваешь новый бизнес, зачастую воскресенье становится седьмым рабочим днем. В свое первое воскресенье в особняке миссис Паркин мы позволили себе отдых.

Вернувшись из церкви, каждый занялся своим делом. Прежде теснота жилища вынуждала нас куда-нибудь идти или ехать. И вот впервые нам не было тесно. Я дремал у камина в гостиной, Кери читала в спальне, а Дженна тихо играла в детской. И то, что мы находились в разных комнатах, ничуть не уменьшало чувство семейного единения.

Без четверти шесть Кери разбудила меня. Мы умылись, переоделись и втроем спустились в столовую Мэри. Там изумительно пахло ростбифом с подливой и свежеиспеченными булочками.

Столовая была просторная, убранство — типично викторианское. На полу лежал многоцветный персидский ковер. Между ним и стенами оставалось место, где блестел безупречно натертый паркет. В центре комнаты стоял массивный прямоугольный обеденный стол, накрытый белоснежной кружевной скатертью. С потолка свисала большая венская хрустальная люстра, освещавшая стоявшую на столе вазу с живыми, недавно срезанными цветами.