Кадеты императрицы - Морис Монтегю

Это была грустная поэма любви бедного молодого «кадета императрицы» к одной из богатейших невест Франции. Он тщательно скрывал свое чувство, но оно было угадано и нашло живой отклик в девичьем сердечке. Отец, суровый финансист, держался иных взглядов, тогда как брат сочувствовал взаимному сердечному влечению сестры и друга. В его глазах деньги не играли роли, и боевая слава стояла выше.

Теперь, в этот хмурый вечер, Мартенсар и Микеле де Марш с тихой лаской говорили об Олимпии, и ее нежный образ являлся в их глазах символом дорогой родины.

Граф де Новар скрывал под напускной насмешливостью, доходящей до цинизма, свое отчаянное положение. Его семья была разорена революцией, ему буквально ничего не оставалось как целыми днями скрежетать зубами от сознания своего бессилия и бедности. Он мечтал о победе, но в своих мечтах уделял главную роль грабежу и добыче. Его военная логика была такова: «убивать, чтобы ограбить». Поэтому он почти не принимал участия ни в жизни, ни в разговорах своих товарищей. Бывали минуты, когда он страшно завидовал, потому что большинство из них казались ему богатыми.

Невантер оставался верен себе: все его мысли сводились исключительно в галунам, султанам и фанфарам.

Орсимон уже не раз вспоминал тетушек де Ваденкур и их чудный стол, так как продовольственный паек воинов сильно пострадал и в количественном, и в качественном отношениях. Он вознаграждал себя тем, что днем и ночью составлял удивительные, изысканные меню завтраков, обедов и ужинов. Тут было все, что способно удовлетворить вкус и обоняние самого завзятого эпикурейца и сибарита. Дивные закуски и блюда чередовались с отборнейшими винами и ликерами. И когда он, нежно зажмурившись, начинал сладострастно перечислять и мысленно смаковать все эти дары искусства и природы среди своих товарищей, грустно восседавших за своей обычной трапезой, состоявшей из трех картофелин на человека, все зажимали себе уши, злились, раздражались, называли его бессердечным, извергом и утонченным жестоким мучителем.

Только влюбленные равнодушно относились к этим материальным благам и наслаждениям. Их дух витал далеко, и они игнорировали грубые запросы материи.

Рантиньи жестоко осуждал Орсимона, этого завзятого поклонника чревоугодия. Он воспевал женщину с ее чарующей красотой, воспевал мраморные плечи, золотистые локоны и стройный воздушный стан или же скульптурно строгую красоту дочерей Каина, способных соблазнить самих небожителей.

Мартенсар одобрял и то и другое, находя, что все хорошо в свое время и что при сытом желудке сердце бьется горячее…

Но все это — шутки, споры и разговоры — все это относилось к началу военных действий, когда находилось место и для шутки. В вечер же победы под Йеной (странный победный день!) «кадеты императрицы», грустные и сиротливые, сидели на постоялом дворе за остатками ужина. Царило унылое молчание.

II

В комнату молчаливо вошел офицер главного штаба, подошел к камину и стал обсушивать у огня свои промокшие сапоги. Мартенсар протянул ему стаканчик коньяку. Офицер взял его, выпил залпом, сосредоточенно поставил на стол, сказал: «Благодарю!» — и тут же добавил, словно думая вслух: «Изембург подал в отставку», — после чего тяжелой походкой вышел из комнаты. Так и осталось непонятным: зачем он, собственно, приходил? Быть может, его привлек сюда яркий свет камина, запах еды, вина?

Новар повторил:

— Изембург подал в отставку.

Это известие никого не удивило: Изембург был немецким бароном, и воевать против Германии ему было тяжело. Весьма вероятно, что и ему стреляли в спину…

Все снова умолкли. Вдали раздался сигнал горниста. Этот звук — грустный и печальный — словно призывал всех тех, кому уже не суждено являться на земле.

Невантер встал, нервно топнувши ногой, а затем, поправивши пояс, оглядел своих понуро сидевших товарищей, процедил сквозь зубы какое-то проклятие и быстро вышел на улицу. Вслед за ним вышел вскоре и Рантиньи, выколотивши из трубки золу.

Никто не полюбопытствовал осведомиться, куда они идут. Выйдя на улицу, они разошлись в разные стороны: Рантиньи пошел направо, тогда как Невантер свернул влево и безо всякой определенной цели быстро шел вперед по темной, молчаливой улице.

Обитатели города скрылись и разбежались, когда французские войска заняли его. Лишь кое-где, за редким исключением, виднелись слабо освещенные окна.

Невантер бесцельно шел вперед. Его шаги гулко отдавались в безлюдной улице, залитой мертвенным светом луны. Было холодно; унылое настроение Невантера усиливалось с каждым шагом.

Он дошел до предместья, но жалкие и унылые лачужки заставили его повернуть обратно и поспешить вернуться на постоялый двор. На одном из дворов жалобно выл позабытый пес, позвякивая цепью. Невантер невольно вздрогнул.

— Фу, как здесь жутко! — прошептал он и, словно желая звуком голоса рассеять нервное настроение, охватившее его в этой неприглядной обстановке, продолжал думать вслух: — Проклятый край! Проклятая война! — говорил он. — Кто мог предвидеть это? Полк, сплошь составленный из врагов; полк, расстреливающий своих же офицеров… Приятная обстановка и условия битвы! Служишь мишенью и спереди и сзади! Да и что сказать: вышли немцы против немцев! Вот если бы дали под команду французов — дело пошло бы иначе!.. А в главном штабе — я это и знаю и чувствую — относятся к нам подозрительно, недоброжелательно… Это к нам-то, офицерам, расстреливаемым своими же солдатами!.. Это великолепно, право!..

На этом месте размышления Невантера были прерваны громким, отчаянным криком. Крик шел из небольшого двухэтажного дома по левую руку от Невантера. Голос был женский. Это был вопль живого существа, столкнувшегося лицом к лицу со смертельной опасностью.

Невантер замер на месте, прислушиваясь и ориентируясь… Крики продолжали нестись, но словно заглушаемые грубыми руками. Невантер побежал, толкнул отпертую дверь и тотчас же понял, в чем дело, по мольбам обезумевшей женщины, несшимся из верхнего этажа, по грубому, животному смеху мужских голосов, циничным шуточкам, проклятиям и возгласам.

Тогда он быстро вбежал по лестнице.

Наверху молоденькая девушка, почти ребенок, застигнутая в постели, полуобнаженная, отчаянно отбивалась от трех полупьяных солдат, носивших мундир полка Оверна. Наевшись досыта и напившись до отвала, они пошли на розыски любовных утех. Неосторожный свет в одном из домов привлек их внимание. Они вошли и не ошиблись в своих расчетах: в доме оказалась женщина, прелестный ребенок шестнадцати или семнадцати лет. Пышные темно-русые волосы разметались по плечам и прикрывали своим покровом ее стройную фигурку. Ее лицо было искажено ужасом, но, судя по правильности его черт, можно было догадаться, что в нормальном состоянии оно прелестно и свободно может очаровать молодых поклонников.

Маркиз Эрве де Невантер одним взглядом окинул эту картину, сразу все взвесил и понял и недолго думая напал на своих изумленных солдат, мощно награждая их кулаками и сильными пинками. Один из них при первом же натиске кубарем скатился с лестницы, двое других, оставив девушку, обернулись лицом к нежданному неприятелю. Узнавши в нем одного из своих офицеров, француза, они пришли в дикую ярость и схватились за сабли, изрыгая немецкие ругательства и проклятия. Однако Невантер ловко скользнул между ними и, держа в обоих руках по пистолету, заслонил собой молодую девушку. Одновременно с этим, позабывши, что он останется непонятым, он по-французски приказывал, грозил и громил вовсю, гневно сверкая глазами.

Двое оставшихся солдат струсили, но тот, который только что пересчитывал своей спиной ступени, показался снова и, озлобленный, взбешенный до последней степени, рыча от ярости, с оружием в руках кинулся на Эрве словно разъяренный бык.

Раздался выстрел, и солдат в двух шагах от Эрве грузно скатился на пол. Тогда офицер нацелился в двоих остальных. Пораженные трагически быстрым концом товарища, концом, который угрожал и им, они отступили, кидая злобные взгляды, подыскивая способ нанести вероломный удар.

Но офицер не дал им времени: он наступал на них с пистолетами в руках, оттесняя к лестнице.

В это время с улицы послышались отчаянные вопли и возгласы; понимая, что их дело проиграно, оба ловеласа поспешили удалиться и натолкнулись в дверях на двух запыхавшихся и перепуганных горожан. То были отец и брат девушки, спешившие на шум, выстрелы и крики, несшиеся из их дома.

Они поспешно вбежали в комнату, где нашли распростертый труп на полу и маркиза Эрве, успокаивавшего перепуганную девушку. В первый момент они было приняли его за одного из негодяев и чуть было не бросились на него, но молодая девушка успела остановить их.

— Не троньте его! — воскликнула она. — Он спас меня. Если бы не он, то мне теперь только и осталось бы умереть!