Заговор по-венециански - Джон Трейс

Тевкр пытается успокоить жену.

— Люди поймут.

Она отталкивает его.

— Нет! — Закрывает лицо окровавленными руками. — Нет, Тевкр! Ничего они не поймут!

Тевкр хватает ее за запястья и хочет отнять руки от лица. Не получается, и тогда он просто крепко обнимает жену. Тетия дрожит. Тевкр зарывается лицом в ее волосы и мягко целует. В голову приходит мысль — мысль неверная, но лучше ничего придумать нельзя.

Тевкр отступает на шаг и берет Тетию за локти.

— Тогда идем к ручью и умоемся. Вернемся домой и сожжем одежды, а если кто-то станет допытываться — то мы всю ночь провели дома.

Тетии, кажется, полегчало.

— И никому об этом ни слова. Поняла?

Тетия кивает. Она дает мужу обнять себя. Ей теперь хорошо, она в безопасности. И в то же время она чувствует, что внутри ее что-то переменилось. Что именно — она не понимает, однако сознает: теперь их с мужем судьбы бесповоротно изменятся.

ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ

Глава 3

Рейс UA: 716

Пункт назначения: Венеция

Середина Атлантики. Том Шэман вновь разглядывает открытку, оставленную ему Розанной Романо.

Он выяснил, что вид на карточке — репродукция картины Джованни Каналетто, итальянского художника восемнадцатого века — это Гранд-канал и собор Санта-Мария-делла-Салюте. Том узнал это из Интернета, в котором просидел весь день. Именно открытка, картинка на ней вдохновила Тома покинуть Лос-Анджелес. Не на время, не отдыха ради, а навсегда.

С момента как Том подобрал с пола открытку, он понял: его дни в сане священника сочтены. Ведь Том замарал руки в крови, совершил смертный грех. Его руки — руки убийцы. Ими уже не брать облаток, не крестить, не венчать, не рукополагать.

Странно, но Том тем не менее чувствует, что пребывает в согласии с Господом. Решение уйти сейчас столь же верно, сколь и принятое в колледже решение поступить в семинарию.

Копы сообщили, будто изнасилованная девушка повредилась рассудком. Узнала, что беременна, и захотела сделать аборт. Заперлась в спальной и сидела в темноте, никуда не отпуская от себя мать. С тяжелым сердцем Том несколько раз приходил навестить девушку, но та не впускала его. Только передала через полицейских записку, якобы она нечиста, осквернена и ему следует держаться от нее в стороне.

Бедное дитя. Том по-прежнему винит себя. Будь он внимательней, вступись за нее раньше, то, возможно, успел бы спасти, уберечь от всех этих ужасов.

Аэробус начинает заход на посадку в аэропорту Марко Поло, а мрачные мысли все еще не отпускают.

Самолет снижается сквозь тонкий слой облаков, и в прозрачном воздухе морозного утра взору Тома открывается манящий вид Доломитовых Альп и мерцающих вод Адриатики. Дальше — понте-делла-Либерта, длинная мощеная дорога по краю дамбы с ограждением, связующая исторический центр Венеции с материковой Италией. Наконец отчетливый силуэт колокольни Сан-Марко и извивистый Гранд-канал, который, похоже, со времен Каналетто не больно-то изменился.

Взлетно-посадочная полоса идет параллельно сверкающей береговой линии, и если ты не на коленях у пилота, то при посадке кажется, будто самолет садится прямиком в сердце лагуны. В салоне раздаются облегченные возгласы радости и аплодисменты, когда шасси ударяются о бетон и визжат тормоза.

В главном терминале пассажиры, словно безумные, торопятся занять очередь на таможенный контроль. Самого пика безумие достигает у «карусели». Своего багажа Том не видит. Собранные в один большой и старый чемодан пожитки пропали.

Работники аэропорта любезно обещают отыскать вещи, но подобные обещания Том слышал и прежде — главным образом от прихожан, что становятся перед ним на колени, каются в грехах и затем пусто бормочут молитвы, словно заказывают чизбургер с колой.

К тому времени, как Том покидает здание аэропорта, он уже видит в происходящем забавную сторону. Может, оно и к лучшему, что новую жизнь он начинает, отягощенный лишь одеждою на плечах.

Глава 4

Венеция

— Пьяццале-Рома! — выкрикивает водитель автобуса, будто грязное ругательство. — Finito. Grazie.[2]

Маленький смуглый человечек кубического телосложения выпрыгивает из кабины и закуривает сигарету задолго до того, как салон покидает первый пассажир. Закинув на плечо спортивную сумку, Том подходит к нему и спрашивает дорогу:

— Scusi, dove l’hotel Rotoletti?[3]

Выпустив струю дыма, водитель вперяет темные глазки в румяного американца с туристическим словарным запасом.

— Недалеко от здесь. — Кончиком сигареты он указывает в дальний край пьяццале. — На угле сворачивайте налево, в самый конце будет «хотэль».

И он прав, отель действительно оказался «недалеко от здесь» — Том добирается до него за минуту.

Дама за дешевой деревянной конторкой вежлива, но быть дружелюбнее ей точно не помешало бы. Она проводит Тома в крохотную, скудно обставленную мебелью комнатушку. Настоящий кошмар клаустрофоба, убранный в кроваво-красный и выцветший голубой цвета! Маленькое грязное окно выходит на завод по производству кондиционеров и не открывается.

Бросив сумку на пол, Том спешит обратно на улицу.

Через полчаса он шагает по площади Сан-Марко, уворачиваясь от стай голубей и заглядывая в витрины магазинов одежды, которую, как скоро выясняется, Том себе позволить не может. Один шелковый галстук стоит больше, чем стопка рубашек и брюк в дискаунтере. Господи, хоть бы скорее нашли потерянный чемодан!

Запах жареного кофе и веселый гам туристов приводят Тома к кафе «У Флорина», где он заказывает капучино и салат нисуаз. За соседним столиком сидит блондинка лет тридцати и что-то читает; прочие посетители — либо парочки, либо небольшие семьи. Напротив тип средних лет рассказывает вульгарно накрашенной и полуодетой юной спутнице, что якобы пару столетий назад это кафе представляло собой высококлассный публичный дом и музыкальный клуб. Оба — и Том, и блондинка — невольно прислушиваются к рассказу о Венеции восемнадцатого века, о Казанове и распутных нравах.

— Жаль, мы будто на триста лет опоздали. — Блондинка шепотом делится с Томом своим впечатлением.

Том зачерпывает ложечкой кофейную пенку.

— Сильно сомневаюсь. Мне и сегодня хватает проблем. Взять хотя бы венецианский декаданс в самом его расцвете. — Он дружелюбно улыбается, только-только по-настоящему обратив на блондинку внимание. — Ну да ладно. Как вы узнали, что я говорю по-английски?

Она смахивает упавшую на блестящие светло-голубые глаза челку.

— Не сочтите за обиду, но вы ни лицом, ни манерой одеваться на итальянца не похожи. — Пауза. — Если честно, то по одежде я вообще не могу понять, кто вы. — Она смеется — беззлобно, скорее даже тепло, доверительно. — Впрочем, сильнее всего вас выдает то, что вы заказали капучино после полудня да еще балуетесь с пенкой. — Тут она кивает на мужчину с молодой спутницей. — Британцы, наверное, из европейцев единственные, кто недостаточно образован, чтобы пить капучино по утрам. Так я вычислила в вас земляка-американца, а судя по загару, вы еще и с Западного побережья.

Том кивает.

— Какая точность. — Саму блондинку, по акценту, он определяет как жительницу Манхэттена, причем с окраин. — Вы что, из полиции?

Женщина снова смеется — на сей раз глубже и дольше. Ее смех приятен на слух.

— Я? О нет. Ни в коем случае. Я просто фрилансер, пишу статьи о путешествиях. Для разных изданий — от «Лонли плэнет» до «Конде-Наст». — Она наклоняется к столику Тома. — Тина, Тина Риччи.

— Рад познакомиться, Тина. — Том пожимает ей руку.

Она смотрит в его теплые карие глаза и ждет ответного шага. Ждет, что он пригласит ее за свой столик. Ждет, уверенная, что будет и продолжение…

Но Том молчит. Он чувствует себя неловко и отводит взгляд. Сердце бьется, словно он только что выдержал три раунда на ринге в Комптоне. Тина по-прежнему смотрит на него. Бьет гонг. Второй раунд; Том впервые в жизни загнан в угол и не знает, как быть.

Глава 5

Венеция

Наши дни

Он изменился. Он больше не добрый самаритянин, что помог ей, заблудившейся в темном лабиринте улиц. Не тот, кто предложил руку помощи потерянной девушке, бежавшей из дома сломя голову после ссоры с отцом.

И одет он теперь по-другому. На плечах у него черная мантия, а лицо скрывает зловещая серебристая маска.

Девушка корчится от боли. Ее, связанную и с кляпом во рту, волокут по замшелым доскам настила. В тайное место. К алтарю возлияния, где палач напоит воду кровью жертвы.

Он подтаскивает девушку к краю, так что голова повисает в сверхъестественном пространстве между небом и землей. В лимбе, где он похитит у нее душу. Стоит поднять взгляд прямо на него, и обряд начинается.