Не вернувшийся с холода - Михаил Григорьевич Бобров

* * *

Переход от светлой, свежей осенней улицы к сумраку и вони подгоревшего жира ударил по всем чувствам сразу. Сэрью не отличалась высоким ростом, но в эту дверь ей пришлось проходить, пригибаясь.

Внутри оказался кабак. Не самый паршивый, не самый опасный — средней руки забегаловка. Подают пару сортов самогона, где-то приберегается бочонок хорошего вина — для проверяющих или для особенных гостей. Закуска трех видов: рыба, мясо и овощи. Хочешь — сварят, хочешь — зажарят. Масло для жарки уже подгоревшее, но если ты это чувствуешь, то ты просто не голоден. Столы не шатаются и не залиты, лавки сравнительно чистые и ровные — чего еще желать? Ножки, разумеется, приколочены к полу толстенными коваными скобами, чтобы лавками не размахивали в драках. Трактир-то на рабочей окраине Столицы — тут серьезные мужики заправляются, а не эстеты вино тянут через соломинку. Чаще всего здесь едят стражники ближнего участка — дорожный патруль, уходящая смена, да кто на обед перекусить выбежит.

Вот потому-то ее учитель — начальник полиции Огре — здесь и оказался. Проверял, должно быть, несение службы, и не мог же местный участковый не накрыть стол высокому гостю…

Сэрью осматривала место убийства не первый раз; даже и не десятый. Помнится, когда она только перевелась в полицию из Имперской Гвардии, ей на первых выездах запрещали плакать. Сам же учитель и запрещал: “Слезой убитым не поможешь. Дело полиции — розыск, дело юстиции — наказание; а наказание должно быть неотвратимым!”

— Неотвратимым! — прошептала Сэрью пересохшими губами, усаживаясь на лавку почище. — Клянусь, именно так и будет!

Старший следователь группы недоуменно поднял глаза от бумаг на подсевшую к столу девушку. В свете распахнутых узких окошек он увидел прежде всего зеленую форму особого отдела, потом — золотой кант по воротнику; потом только сообразил, что рядом симпатичное лицо — разве что с излишне твердой линией подбородка и неприятно-жестким взглядом. Вокруг лица в живописном беспорядке рыжие короткие волосы… Цвет глаз против освещения следователь не разобрал, да и особо не стремился к этому. Начальство! Из самого центра! Да еще и с подвывертом.

“Вот что ей не служилось в Гвардии своей,” — затосковал оперативник, складывая протоколы. — “Еще могу понять, выгнали там, или скандал какой. А по своей воле переводиться? Из чувства справедливости? Неужели такое и правда бывает?” На основании многолетнего опыта, следователь идеалистов побаивался. А идеалистов-начальников начинал тихо ненавидеть с момента знакомства.

“И что карьера не задалась, тоже не скажешь” — полицейский жестом приказал подчиненным выйти из трактира, что те и выполнили, громко топая сапогами, цепляя лавки, тихонько ругаясь, если задевали бедром угол стола.

Хозяину заведения никто не разрешил выйти. Он тоже ругался шепотом, свесив голову практически на стойку.

Перед стойкой на неубранном полу трактира лицом вверх вытянулся начальник столичной полиции — капитан Огре. Короткий клинок так и торчал из горла убитого; кровь растеклась по сторонам корявой бурой бабочкой.

После того, как отец погиб на войне, у Сэрью оставалась единственная опора, единственный советчик и наставник, старый отцовский приятель — удачно совмещавший еще и роль командира.

Теперь и его не стало.

“Сколько про нас было сплетен” — девушка поджала губы еще сильнее. — “А я так и не узнала, каков он в постели… Все казалось, что спать с начальником — это пошло и банально.”

“Или ее хотели заслать в какой медвежий угол?” — думал следователь. — “Но человека из клана Юбикитас не задвинут коченеть под одной шинелью, выслеживая в пустошах северных варваров; не отправят стоять насмерть за безымянный колодец против стальных клиньев западного рыцарства. Или она подозревает, что ее отец не в бою погиб? И потому пошла в полицию?”

— Докладывайте. — Сэрью оперлась подбородком на изящные ладони. Оперативник поглядел на пыль, танцующую столбом в золотом свете ясного сентябрьского дня. Подумал, что такой чистой, ухоженной, свежей девчонки у него никогда не будет. Вздохнул и ответил:

— Капитана угощали от местного участка. Пир шел уже долго, и большая часть гостей успела крепко выпить. Кто-то, — следователь поежился, а девушка подумала: “Вот всегда находится этот сучий “кто-то” — … Кто-то пожелал подольститься к начальнику. Капитана попросили прочесть что-нибудь из нового. Он читал стихи — и в том числе несколько на родном языке. Я не понимаю его. Может быть, понимаете вы?

Сэрью повертела головой:

— Не настолько, чтобы воспринять поэзию прямо с голоса.

— Что ж… Хозяин!

— Да, господин… Госпожа. — Трактирщик подошел к столу.

— Рассказывай. Ты же видел это все прямо перед лицом, рукой мог достать.

— Да. Господин… Капитан прочитал на своем языке сначала короткий стих. Ритм был… — хозяин повел рукой снизу вверх. — Ноги сами рванулись танцевать! Но все уже хорошо выпили, никто вставать не спешил… Тут капитан в том же ритме сказал длинную песню, с припевом. Уже на втором куплете все начали подпевать и хлопать по столам, и топать ногами в такт. Наверное, было слышно на улице. Там уже стемнело, и тогда оттуда вошел этот мужик. Клянусь чем угодно, вошел на звук! Я всю жизнь тут за стойкой, знаю, как это бывает. Шел, услышал что-то знакомое, заглянул… Ему сразу сказали, что тут пир для своих и лучше бы он вышел. Но гость огляделся так недоуменно, что все просто засмеялись. Только потом я догадался: похоже, он всеобщего языка и не знал, а знал только язык господина Огре. Кто-то даже налил ему стопочку. Он выпил, улыбнулся, поблагодарил поклоном… Капитан закончил песнь, пил, чтобы промочить горло. Как-то получилась тишина. И тут вошедший придвинулся близко и сказал короткое, резкое — на языке капитана!

Полицейские переглянулись. Хозяин сглотнул:

— Осс… Вот и все так же остолбенели. А гость спокойно вытянул меч из ножен того, кто был ближе, воткнул капитану в горло, развернулся и выскочил вон! Все дернулись было за ним — но вы же знаете, молодое вино сильно бьет в ноги! Кажется, и голова ясная, а встанешь — ноги подкашиваются. За ним даже никто не погнался!

— Как он выглядел?

— Перчатки на руках были? — выпалила Сэрью, не дожидаясь ответа. Хозяин замер, не понимая, кому вежливей ответить первым. Решил: женщине. К тому же, похоже что и звание у нее выше, вон как кривится, но глотает обиду следователь местной управы.

— Нет, госпожа. Он взял меч прямо так.

Сэрью пружинисто поднялась, толкнув лавку:

— Коро!!!

С улицы вкатился меховой колобок, то ли мишутка, то ли собачка. Зверек вопросительно уставился на хозяйку. Та же выдернула клинок