О прожитом с иронией. Часть I (сборник) - Александр Махнёв

Через двадцать минут откланялся старший военпред Соловьев.

– Геннадий Павлович, спасибо за стол, за приглашение. Еще раз с праздником вас, здоровья, семье благополучия. Всего доброго, домашние ждут. До свидания.

Сергея Фомича Соловьева дома никто не ждал, жена в отпуске, детишки давно выросли и в столице пристроены, учатся. Но так стало тоскливо и горько от этих пирожных полковнику, что решил он забежать в столовую, там всегда стопочку-другую нальют. Как-никак, к руководству он по должности относится. Уважают его. Уважают все и везде, в столовой тоже.

Распростился с коллегами и Кузьма Ильич Видный.

– Дела! Надо еще с документами посидеть. Вы уж, Геннадий Павлович, не ругайте. Здоровья вам и только здоровья. Успехов в работе, а мы уж вам всегда поможем. Мы ведь не только коллеги, но и друзья. Друзья по-другому не могут. До свидания.

Дел у Видного всегда была куча, кадровик никак, однако сегодня, что-то не работалось, да и домой не тянуло. Жена опять перегоревшим торшером попрекать будет, и полочка на кухне не прибита. Домой идти не хотелось. Душа требовала продолжения, да нет, требовала начала банкета. Тем более отмазка готова: у шефа день рождения. Можно и рюмочку принять. Вот только куда пойти? В ресторан? Нельзя, люди увидят, жене доложат в момент. Надо идти в столовку. Там всегда примут. Да и незаметно, вход есть отдельный.

Иван Петрович Прянев откланялся вслед за кадровиком.

– Дочь завтра уезжает. Проводить бы надо, вы уж извините. Надо. Спасибо за угощение. Здоровья вам, Геннадий Павлович, успехов. Ну, я пошел.

У тщедушного Прянева сегодня с утра было неотвратимое желание напиться, да так, чтобы забыть все, что произошло вчера дома. Дело в том, что жена его, приехав домой после отпуска, вчера заявила, что уходит. Надоела ей эта деревня, где она всю свою молодость загубила, а потому, пока еще не превратилась в дряхлую старуху, уезжает к маме в Москву. Вот так она оценила их восемнадцать супружеских лет, его непомерный каждодневный труд на благо семьи и для семьи. Он ежедневно упирается, все тащит в дом, каждую копеечку, все для жены и единственной дочери. И на тебе благодарность, вот тебе ответ. Уходит, видите ли. Снюхалась, стерва, с кем-то в санатории, вот и все объяснение.

Иван Петрович, одевшись, быстрым шагом двинулся в сторону столовой.

Компания поскучнела. Пора, видимо, расходиться. Однако настроения покидать уютную комнатку Геннадия Павловича не было. Выручил всех начальник отдела снабжения. Эдуард Матвеевич всегда остро чувствовал настроение людей, нюх был у него на это какой-то особый. Вот и сейчас с доброй, замечательной улыбкой он говорит:

– Геннадий Павлович, ну что мы как не свои, сидим вот молча, думаем о разном. Мы что же, не люди, не можем за ваше здоровье грамм по пятьдесят коньячку выпить? Как-то не по-людски все это. Серьезные люди. Какой же тост за хорошего человека да с пустой рюмкой? Это что же, пьянство? Негоже так. А как вы думаете, уважаемый Николай Сергеевич?

Присутствующие с надеждой глянули в сторону обкомовского работника. Значительно помолчав, тот встал.

– Что же, здесь серьезные люди собрались. Я думаю, русских традиций не следует нарушать, не нами они выдуманы. По пятьдесят капель и я не прочь.

Не прошло и пяти минут, стол был накрыт. Все ж быстрый мужик этот Матвеич, все у него готово, все под рукой, молодец, настоящий мужик. Все может, молодец!

Дела в компании пошли веселее. На столе лимончик, сервелат, курочка копченая, баночка паштета, хлеб, яблочки. Когда он все это принес? Секрет. Так может только Эдуард Матвеевич, наш Эдик. Ну, за здоровье! Вот и вторая бутылка на столе. Разговор пошел задушевнее, более открыто. Несмотря на осеннюю вечернюю прохладу, стало жарко.

– А знаете что? – это Геннадий Павлович. – Может, пройдем в столовую, что же мы на пустой желудок коньяк пьем? Да и гостя покормить надо. Как, секретарь парткома, а? И нам горяченького не вредно поесть.

Коллеги суетливо и шумно засобирались. Прав директор. На пустой желудок как-то неудобно выпивать, да еще коньяк. Надо идти.

А в это время в столовке, в отдельном зале, где обычно в доперестроечные времена проходили различные мероприятия с горячительным и где обедало в будни руководство, также не было скучно. Как бы случайно встретившиеся военпред, кадровик и зам по науке уже допивали первую бутылку водки. Причем это не была просто пьянка, первым тостом сослуживцев было пожелание здоровья директору. Уважали его коллеги по работе, очень уважали. Директор столовой, Мария Ивановна, Маша в простонародье, принять гостей была готова всегда. У нее так же, как и у Эдуарда Матвеевича, нюх был что надо. Маша как чувствовала, что придут клиенты, придут обязательно, и двух девчонок своих держала специально для обслуживания в этом зале. Так и получилось. Сначала эти вон трое пришли, затем и сам директор с гостями появился.

Переступив порог, Геннадий Павлович удивленно вскинул брови:

– Глазам не верю, вы же все по домам разбежались. Так дело было, секретарь?

Петр Петрович рассмеялся.

– Разрази меня гром, если они не за ваше здоровье пьют. Ну, коллеги, как дела, как настроение?

В это время Маша и ее девчата вовсю шелестели у стола. Запахло жареным. Подано на стол мясо, пахнуло копченой рыбой. От Матвеича на стол коньяк и водка, да все суперкачественное. Слюнки потекли. О чем тут можно разговаривать? Наливай! Коллеги угомонились, расселись.

Слово взял Вортников Николай Сергеевич. Не был бы он аппаратным работником, если бы не описал международное положение, внутриполитическую ситуацию, связав все с перестройкой и новым политическим мышлением. Завершил он свое выступление на пафосной ноте:

– За наше процветание, за наше великое государство!

Как за это не выпить? Грех просто.

Не прошло и пары минут, слова взял секретарь парткома. Директор, тронув его за рукав, слегка дернул.

– Ты, Петрович, поскромней да покороче. Знаю вас, сейчас тоже запоешь за перестройку.

На удивление, тост Петра Петровича был задушевен и короток:

– За нашего боевого друга, за Геннадия Павловича! С днем рождения вас! Ура!

Застолье продолжалось. Коллеги расслабились, куда девалась усталость, настроение прекрасное, расслабленность полная. Слегка опьянев, заместитель по науке облобызал директора:

– Геннадий Павлович, да я тебя никогда не подведу, всегда можешь на меня положиться.

– За нашего директора! За его здоровье!

Пошли перекуры. В коридор посмолить вышли военпред и секретарь парткома. Зам по науке, обняв кадровика, со словами: «Ты меня уважаешь?» – полез целоваться.

– Да отстань ты, не девка я тебе, – обиделся Кузьма Ильич.

Обкомовец, наклонившись к уху директора, что-то ему с улыбкой нашептывал.

Военпред шушукался с Машей. Разведенка Маша так и стреляла глазками, так и сверкала. Будет дело, нескучно проведут время собеседники, это стало понятно всем. Одним словом, все было как у людей. Друзья выпивали, постепенно пьянели, закусывали, общались. Разговор становился все громче и раскрепощеннее. О постановлении партии, предупреждающем о пьянстве как зле, конечно, никто не вспоминал. Не до того было.

Вдруг в коридоре что-то грохнуло, послышался приглушенный сдавленный крик:

– Я тебе, гад, насую сейчас, я тебе…

И глухие удары. Бах, бах… Мария Ивановна бросилась к двери.

– Петр Петрович, там Прянев бьет Кузьму Ильича!

Секретарь парткома бросился разнимать дерущихся. Выскочил в коридор и именинник.

– Отставить! Разошлись быстро. Петр, бегом уводи обкомовского, не дай бог увидит. А вы, петухи, одеться и по домам. Завтра оба ко мне. Я с вами разберусь.

За столом, положив голову рядом с тарелкой, со счастливой улыбкой посапывал ответственный работник обкома партии.

Дело к двенадцати ночи. С трудом разогнав не на шутку раздухарившихся заместителей и коллег по работе, заботливо отправив с секретарем парткома в гостиницу Николая Сергеевича, директор устало присел на кресло.

– Наделали делов. Завтра придется расхлебывать…

Наутро, с больной головой, Геннадий Павлович собрал участников вчерашнего мероприятия.

– Петр Петрович, как там наш Николай Сергеевич?

– Да нормально, пивком с утречка отпоил его и отправил. Все спрашивал, не допустил ли он чего лишнего.

– Ишь ты, хорошо расслабился, видать. Ну а где этот ловелас Соловьев? Он что же, забыл, как его жена в прошлом году жаловалась на его приключения? Ишь, любовник. Раздухарился на старости лет.

Однако эти слова упрека прозвучали с некой завистью.

– Так нет его еще. Подойдет чуть позднее.

– Прянев, что за очки на носу? Сними. Боже мой, это что же за бланш у тебя под глазом? Ты с кем воевал? А у Кузьмича нет, случаем, синяка? Нет? Ну, слава Всевышнему. Один Матвеич в форме. Молодец.

Директор встал. Все то, с чего он начал разговор, было лаской. Предстоял разнос. Подчиненные, понурив лица, вытянувшись в струнку, слушали речь директора. При всей интеллигентности Геннадия Павловича говорить по-взрослому он умел ой как. Самые мягкие слова, сказанные им товарищам по вчерашнему застолью, были, простите за грубость, «идиоты» и «мудаки». Еще раз пардон. Дальше все было «пи-пи-пи»…