Великий чабан - Булат Ширибазаров

— Это инстинкт, — успокаивал Бадму Жалсан. — Должно пройти. Природа свое возьмет!

Словно почуяв опасность, Хочча уже никого не пускала на стоянку, кроме Жалсана. Однажды табунщик Седельников проезжал мимо. По тонкому ветру Хочча учуяла ненавистный запах, знакомый еще по отравленному мясу. Незаметно она скрылась в темноте, а к полуночи Бадма проснулся оттого, что кто-то тихо стучал в дверь. Открыв ее, он увидел распростертое тело табунщика.

— Волк напал, — прохрипел тот, вползая, — молча напал, а я ружье дома забыл. Помоги, Бадма-ахай, — жалобно скулил Седельников.

Бадма знал, кто именно виноват в событиях той страшной ночи, но сейчас об этом даже и не вспомнил. Жалсан, на счастье табунщика ночевавший у Бадмы, обработал ему раны и, перевязав бинтами, повез его в совхозный медпункт на своем стареньком “Урале”. По дороге Седельников обещал ему лучшего жеребенка из табуна и на чем свет костерил тех, кто недавно так насолил Бадме. Жалсан лишь сильнее давил на газ, крепко сжав зубы: “Словно на цепь себя сажаешь”, — вспомнились ему слова Бадмы. “…и тупеешь”, — подумал Жалсан.

— Ну и тварь же ты, — бросил он в сердцах табунщику, но Седельников из-за сильного степного ветра, дувшего навстречу, не услышал Жалсана. А может, сделал вид, что не услышал.

Как только затих рокот удаляющегося мотоцикла, мучимый худшими предчувствиями, Бадма вышел во двор и громко окликнул собак. Подбежал к нему лишь Бургут и тоскливо отозвался Сокол, запертый в сарае. Хоччи не было.

Бадма заковылял в сенник, прихватив с собой фонарь. Хочча лежала на своем любимом месте. Увидев хозяина, она не вскочила, как обычно, и не пошла навстречу.

— Ну что, старуха. — Бадма нежно погладил ее по холке, но та неожиданно глухо зарычала.

— А ну-ка. — Он направил на нее фонарь. На правом боку Хоччи зияла глубокая рана от охотничьего ножа, который хитрый табунщик всегда носил за голенищем сапога. Взяв на руки тяжелую, огрызавшуюся собаку, Бадма понес ее в дом.

Почти до утра, под причитания и бытовую матерщину Лхамы, он зашивал рану собаке, которая то и дело огрызалась и мешала лечить себя.

— Я же говорила, что это дьявол, а не собака, ничего хорошего не будет от этой зверюги… — выла Лхама, но Бадма молча повернулся к ней и взглянул единственным, как-то странно блестевшим глазом. Она тут же замолчала, а Бадма лишь устало произнес:

— Ты еще поблагодаришь Бурхана за то, что он дал нам ее.

Шла седьмая зима в жизни Хоччи, и всю эту зиму с Монголии дул нудный, пронизывающий шурган. Несмотря на то, что наступал февраль, степь была бесснежна.

“Сухой весна будет”, — предчувствовал Бадма. И весна наступила и была действительно сухой. А вслед за сухой весной наступило засушливое лето. Знойное солнце выжгло лучшие покосы, задушило посевы и высушило озера и родники. Началась засуха.

Все лето Бадма гонял стада овец и коров за много километров по степи на водопой к единственному уцелевшему озеру. Но вода в озере была соленая и мало спасала от жары. Вслед за летом пришли неурожайная осень и голодная зима. Стадо Бадмы поредело наполовину, и наступившая зима также не предвещала ничего хорошего.

Голод и мор не обошли и волков, и все чаще стали беспокоить хитрые хищники Бадму и его соседей. В райцентре приняли меры: за каждую голову хищника была объявлена солидная премия, но даже это не спасало положения. Волки бродили всюду и не боялись выстрелов. Каждую ночь Бадма выходил из дома, сжимая заряженное картечью ружье. Каждую ночь возбужденно, с подвыванием, лаял Бургут, бросаясь в темноту, и даже молчаливая Хочча вторила ему своим тихим, тонким лаем. И каждое утро Бадма подсчитывал потери.

Чабаны — народ особенный. Каждый живет в своем мире, своем маленьком государстве и мало интересуется тем, что происходит вне его территории. В редких, исключительных случаях они собираются вместе. На этот раз таким исключением были волки.

Однажды утром на стоянку Бадмы приехал сосед Солбон — чабан скупой, хваткий, но честный, за что Бадма его очень уважал. А еще за то, что Солбон был опытным волчатником и лучшим стрелком в округе, за то, что в войну Солбон был снайпером, и, наконец, просто за то, что тот был хорошим человеком.

На плече его висел старенький, но тщательно пристрелянный тульский дробовик. Сопровождали его собаки — четыре красивых, высоких борзых, с которыми Солбон охотился на лис, и Барда — громадный и добродушный сын Хоччи и Бургута из их первого выводка.

Бадма сдержал обещание, данное соседу. Щенков было двое, и Солбон долго щурился, приглядываясь к ним. Черный был крупнее и почти не скулил, а когда обоих щенков подняли за холки, тихо висел, прикрыв сиреневые глазки. Рыжий громко визжал, пытаясь вырваться и укусить обидчика.

— Хитрым рыжий будет, — сухо заметил Солбон, — а мне умная собака нужна. — И забрал черного. Рыжего Бадма оставил себе, о чем позже не раз жалел. В отличие от своего брата, Сокол вырос очень хитрым и подлым. Как-то раз уже взрослый Барда пришел вслед за Солбоном к Бадме. Воспитанный пес остался ждать хозяина у коновязи. Ни Хочча, ни Бургут не нападали на чужих собак, если те ждали хозяев у коновязи. Но Сокол нарушил этот неписаный закон, напал на Барду и, получив достойный отпор, поднял шум, который привлек Бургута. Сокол незаметно улизнул, а хозяева долго растаскивали сцепившихся псов.

С тех пор собаки возненавидели друг друга, а Бадма невзлюбил Сокола, но избавиться от него не мог, слишком хитрым оказался пес. На всякий случай Бадма закрыл его вместе с Бургутом в сарае.

— Сайн-байну у-уря, — пропел Солбон, привязав коня к коновязи. Собаки остались рядом с лошадью.

— Хэнда, — ответил Бадма, приветствуя соседа.

— Не ждал меня, одноглазый… — Солбон шутливо ткнул Бадму кулаком в грудь, и, продолжая безобидно шутить, они прошли в дом.

Лхама молча принялась накрывать на стол, пока мужчины, сидя у печки, закручивали цигарки с табаком Солбона. Два месяца Солбон выслеживал стаю, что прижилась в их округе, и выследил. Волки были рыжие, и стая была очень большой, и правила стаей рыжая волчица.

Два месяца Солбон ждал удобного случая. Рыжий волк слабее, но значительно хитрее и опаснее серого, и охота на него требует особой сноровки, и Солбон прекрасно это понимал.

— Что-то рано ты сегодня, — заметил Бадма, но сам знал, зачем приехал сосед, и еще с вечера наготовил жаканов.

— Я вот думаю, куда мои куцаны деваться стали. — Солбон шутливо, с хитрецой уставился на Бадму, щуря и без того очень узкие глаза. — Они же вонючие, волк их есть не станет. Значит, сосед одноглазый что-то здесь мудрит, а-а… — и, бросив окурок в помойное ведро, уже серьезно добавил: — Волки сегодня в Белой пади.

— Я смотрел, — продолжал он, — матерых очень мало, в основном молодежь. Поэтому и наглые, даже моих куцанов режут для забавы.

Лхама, услышав про волков, недовольно засопела и, нарочито громко поставив на стол большую чашу с дымящимся вареным мясом, ушла в другую комнату.

Как только мужчины сели за стол, во дворе снова залаяли собаки. Постепенно собирались остальные чабаны, заранее предупрежденные Солбоном, все на лошадях, с ружьями и собаками.

Немного позже приехали косой Дото и Жалсан на своих мотоциклах. Собирались недолго. Всем не терпелось скорее начать облаву во главе с Солбоном.

Белая падь представляла из себя очень глубокую прогалину с двумя отвесными каменными стенами. Начало эта падь брала с самой вершины Лысой горы и выходила в долину. Заросшая дикой черемухой и боярышником, мелким кустарником, прекрасно защищенная от ветра, падь была идеальным местом для отдыха волков, но вместе с тем и очень опасным. Стены пади, очень высокие, были отвесными и фактически неприступными. При хорошей облаве хищники попадали в отличную ловушку, ибо выхода из этой пади было только два.

С самого начала охотникам показалась странной такая неосторожность стаи, но времени на размышления не было. У выхода из пади натянули флажки, по краям которых засели несколько стрелков. Загонять решили сверху, с вершины Лысой горы, на лошадях.

Сигнал — выстрел — гулко отозвался в пади, подняв в воздух стаю крикливых соек. С ружьями наизготовку всадники начали спускаться, пустив вперед борзых.

Расчет был прост: молодые кинутся вниз по пади и выйдут на флажки и стрелков, матерые должны броситься вверх или к склонам, где их ждали по разным сторонам пади Бадма и Солбон.

Бадма не отрывался от бинокля. Все шло по плану. Несколько волков мчались вниз, к флажкам. Раздались первые выстрелы. Отлично воспитанные Хочча и Бургут сидели рядом, ожидая команды, и лишь Сокол, увязавшийся следом, нервно скулил. Но вдруг Хочча, вскочив, уставилась в сторону горы. На противоположном склоне затарахтел “Днепр” Дото — Солбон яростно махал рукой, тоже в сторону горы.