ЧМО - Виктор Левашов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
АНДРЕЙ. Вот теперь все. (Вместе со Старшиновым уходит).
АРБИТР. «Новацкий и Конов были освобождены из мест заключения и вернулись домой…»
II
Дискотека разгорается с новой силой. Появляется НОВАЦКИЙ. Он в кепке, в светлом плаще. Молча смотрит на танцующих. Обычная дискотека. Но если ты пять месяцев просидел в лагере и только вчера вернулся домой, это зрелище не кажется обычным. Его заметили, замахали руками: «К нам, Серега!» Он снял кепку, скрывавшую короткую тюремную стрижку, сбросил плащ, обнаружив казенную куртку и брюки хэбэ, полученные в лагерной каптерке перед освобождением, и включился в танец. С прежним азартом. Но что-то уже было не прежним. Только ли одежда? А если бы он был одет, как все, разве не ощутил бы холодка отчуждения вокруг себя, разве не оказался бы очень скоро в полном одиночестве, как оказался теперь? Один, посреди пустоты. И оттого обычные па современного танца, исполняемые одиноким человеком в тюремной одежде, выглядели странно, почти зловеще.
Музыка смолкла.
НОВАЦКИЙ. В чем дело? Почему мы не веселимся?.. Неужели вы мне не рады?.. Это смущает? (Показывает на робу.) Могу снять. Но вы же все равно не забудете, где я провел последние пять месяцев и как я туда попал!.. Что произошло, люди? Мы же, действительно, хотели как лучше! Мы, действительно, хотели создать разумный и справедливый порядок жизни – вместо бардака, где нами командовала разная пьянь!
Появляются ХАЛЯВИН и СТАРШИНОВ.
ХАЛЯВИН. Ты про кого это говоришь, Новацкий?
НОВАЦКИЙ. Про вас, Игорь Иванович.
СТАРШИНОВ. И про меня?
НОВАЦКИЙ. Вы-то, Семен Семенович, пьянь безобидная. А Лобзик – это вас, Игорь Иванович, мы любовно называли Лобзик – вы пьянь агрессивная. Мнящая о себе. Господи, да какой же идиот решил, что вы хоть кого-то чему-то можете научить! Хоть бы раз вы увидели, как утром выходите из дома: глаза белые, руки ходуном, а дых такой, что комары на лету дохнут! И он давал нам указания, читал нам мораль!
ХАЛЯВИН (Старшинову). У вас не появляется иногда ощущения, что они нас недостаточно уважают?
НОВАЦКИЙ. Что же произошло тогда, в Таежном? Ведь первый раз в жизни мы получили возможность жить так, как хотим, получили свободу! Вы только вдумайтесь: свободу! И чем кончилось?
СТАРШИНОВ. Свободу получить нельзя. Ее можно лишь…
НОВАЦКИЙ. Знаем, слышали! Добыть трудом. Обрести в бою.
СТАРШИНОВ. И трудом не добыть, это же не зарплата. И не обрести в бою. Свободу можно только выстрадать. И если вы в самом деле хотите что-то понять, начинайте с начала. Вашу свободу вы просто купили. Если быть точным – за две бутылки водки. У начальника лагеря.
ХАЛЯВИН. Что это за намеки? Что у меня купили?
СТАРШИНОВ. Мы же говорим о сути, не о форме. Напомнить? Отбой был в 23 часа. А дискотека, которую устраивали по соседству студенты, кончалась заполночь. Понятно, что и наши толкались там до конца. (Показывает на пустые раскладушки).
ХАЛЯВИН (проходя между ними). Безобразие! А завтра половина к подъему не встанет! Трактором поднимать! Все, хватит разговоров, больше никаких дискотек, только по воскресеньям!
НОВАЦКИЙ. Игорь Иванович, несправедливо! Почему из-за нескольких человек все должны страдать?
ХАЛЯВИН. А почему я и другие педагоги должны утром бегать и поднимать вас? Это справедливо? Только о своих удовольствиях думаете. Как дети. А вы давно уже не дети!
НОВАЦКИЙ. Ну, поехали! Дети, не дети! А сами только и знаете, что запрещать! Из лагеря ни на шаг, отбой в 23. Мы и будем вести себя, как дети, пока для нас есть только одно слово «нельзя»!
ХАЛЯВИН. А ты хотел, чтобы все можно? Из лагеря хоть куда? И отбой в час ночи?
НАВАЦКИЙ. Отбой вообще отменить.
ХАЛЯВИН. А на работу как вас поднимать? И так половина норму не выполняет. Отмени отбой – вообще будете спать в борозде!
НОВАЦКИЙ. Вам что важно: чтобы мы ложились в 23 или чтобы норму выполняли? Давайте так и договоримся: все выполняют норму на сто процентов, а когда мы ложимся – не ваше дело. И за порядком будем сами следить. А вы в наши дела вообще не вмешиваетесь.
ХАЛЯВИН. Представляю, что начнется! А кому отвечать?
НОВАЦКИЙ. Вот так всегда: то без пяти минут руководители…
КОНОВ. Не горячись. Обижаете, Игорь Иванович! Мы и сейчас за порядком следим, не допускаем ничего такого. Не верите? Вот буквально только обнаружили две бутылки водки. (Достает из-под раскладушки бутылки.) И никто не признается, чьи. А у нас насчет этого дела – ни-ни! (Новацкому.) Скажи?
НОВАЦКИЙ. Сознательность жуткая.
КОНОВ. Даже не знаем, что с ними делать. Нужно вылить, наверное? Фу, гадость какая!
ХАЛЯВИН (взял водку, взглянул на этикетки). Канский разлив. Действительно, гадость. А что, давайте попробуем! А то мы в самом деле: взрослые, взрослые, а как до дела доходит… Но смотри, Новацкий, чтобы все было в полном ажуре!
НОВАЦКИЙ. Игорь Иванович!
КОНОВ. Спите спокойно, дорогие товарищи.
ХАЛЯВИН (передает бутылке Старшинову). Эту гадость нужно немедленно уничтожить!
СТАРШИНОВ. Пошли. Только в столовую за огурцами зайдем…
Уходят.
НОВАЦКИЙ. Гениально! А я: справедливость, справедливость! Им только одно и нужно, чтобы показатели были в норме, а остальное… Обе-то бутылки зачем отдал? С них бы и одной хватило.
КОНОВ. И не стыдно тебе? Как сказал поэт: когда без жертв была искуплена свобода? Ладно, сгоняем в город, добудем.
НОВАЦКИЙ. Нужно сообщить народу!.. (С возвышения – участникам дискотеки.) Люди, внимание! Уберите там музыку! (Музыка прерывается. Гул недовольства.) Спокойно, с дискотеки вас никто не гонит. Объявляю великую весть: мы начинаем новую жизнь! Достигнуто историческое соглашение с руководством. Я дал слово. Первое: за нами порядок в доме и в лагере. Второе: нормы сбора морковки. Причем не так, как сейчас: кто-то выполнил, кто-то нет. Я обещал: мы обязуемся давать норму бригады. И если кто-то будет сачковать, другим придется вкалывать за него. И это всех нас и лично меня очень не умилит. Условия понятны?
ПУНЯ. А что мы с этого будем иметь?
НОВАЦКИЙ. Никаких подъемов. (Гул одобрения.) Второе: свобода передвижения. Нужно – хоть в Москву, только предупреди. (Гул оживления.) И третье: никаких отбоев, дискотека хоть до утра!
Дружное «ура». Дискотека возобновляется. На авансцене рядом в Новацким остается лишь Конов.
НОВАЦКИЙ. Как бы там ни было, но свобода у нас была. И главное – мы же были во всем правы! Что же случилось? Нужно хотя бы сейчас понять!
КОНОВ. Без меня. То, что мне нужно, я уже понял. Я тебе объясню, что случилось. Ты хотел воспитать Демидова, а он отправил тебя в колонию. Заметь – в воспитательно-трудовую. А меня в исправительно-трудовую. Не знаю, как ты, а я исправился. И на все жизнь запомнил: хуже нет, когда человек начинает радеть об общем благе. О себе надо радеть, а не об общем благе. Когда у каждого будет все в порядке, тогда и у всех будет все в порядке. А то развелось доброхотов: в своих делах разобраться не могут, а туда же – учить других! Вот и мы оказались такими же. Вспомни, судья спрашивает: «За что били?» А мы и сказать ничего не можем. «За противопоставление себя коллективу». А? Чушь собачья!..
Взрыв хохота. Возле раскладушек появляются ЖЕРДЕВ, ПУНЯ, ЧЕБОТАРЕВ. С ними АНДРЕЙ. Снимают куртки, разуваются.
ПУНЯ. Наташка-то твоя – видел?
АНДРЕЙ. Я недорассказал. И вот на следующий вечер поехали мы в Центр международной торговли. Рестораны там, бары. Все фирма: штатники, шнапсы. И наши, конечно: фарца, путаны…
Появляется ШАРАПОВ.
ШАРАПОВ. Слушайте, костер жгли все? Все. Почему я один должен убирать головешки? Пошли. Обещали еще после обеда. Получим от Новацкого втык.
ПУНЯ. Погоди ты! Путаны – это…
АНДРЕЙ. Ну да, проститутки, валютные.
ШАРАПОВ. Как-как? Путаны?.. (Присаживается.)
КОНОВ. А ты сам-то думал? В самом деле – за что?
НОВАЦКИЙ. Сам знаешь.
КОНОВ. Из-за Наташки – ты это хочешь сказать?
НОВАЦКИЙ. Она-то при чем? Ты что, сам не понимаешь, что дело было совсем в другом!..
АНДРЕЙ. А внутри светильники, вот так, рядами, официанты во фраках. Туда, чтобы только войти, нужно полтинник швейцару сунуть!
ЖЕРДЕВ. Пятьдесят копеек?
АНДРЕЙ. Рублей!
ШАРАПОВ. И ты сунул?!
АНДРЕЙ. Что я, больной? Мы с кентом под фирму скосили: фильтры надели, он по-английски ля-ля. Так и прошли…
КОНОВ. Ты прав. Если мы действительно хотим понять, что к чему, пора говорить все. А если так, Наташка тут, конечно, не при чем. Во-первых, это ты ее у него увел, а не он у тебя. А главное – ничего такого он про нее не сказал.
НОВАЦКИЙ. Как это не сказал?
КОНОВ. Не заводись. Представь, что это ты, а не он, был в Москве, пока мы сюда добирались и устраивались. Приехал и видишь, что твоя девчонка ходит с другим. И тебе об этом с подначкой: «А Наташка-то – видел?..»
ЖЕРДЕВ. Что-то ребят нет. И Новацкого. Дискотека кончилась.
ПУНЯ. А он с Наташкой, наверное…
ЧЕБОТАРЕВ (укладываясь спать). Во-во, обсуждают международное положение.