Дхана и иные миры - Андрей Прудковский

— Я не Саша! Я — Александра!

Судьба им досталась трудная. Отец пил. Дома было голодно. Я их часто подкармливала. Когда им было 10 лет, отец умер, а через год умерла мать. К тому времени девчушки повзрослели и прекрасно справлялись со своим немудрящим хозяйством. Еду, в основном, ели со своего огорода, да ещё кое-кто из односельчан помогал. Денег у них не было. Одежду носили казённую, что выдавали в школе для неимущих. Выросли девочки большими, сильными, а поклонников у них не было, видно, неудачная им фамилия досталась — Рябая, оттого, может, и красотой они не отличались. Да и побаивались ребята их тяжёлых ручек, да сурового вида. После восьмого класса Маша стала дояркой, а Саша вдруг уехала в город.

Пояснение Любы — дочери Валентины Семёновны

Я думаю, стоит рассказать об истории нашего села и о судьбе моей матери.

Название Котлованово село получило из-за огромного котлована вблизи. Котлован копали зеки, а зачем, для чего — неизвестно. Село заселила всякая обслуга, что должна и еду сготовить, и бельё постирать, и штаны зашить. Но в Котлован из села никто не совался. Там были только в форме, те, что с грифом «секретно». Потом Котлован или закончили или забросили — в общем, об этом никому ничего не известно. Те, что в форме, куда-то разъехались. А куда заключённые делись — никто ничего не знает. Только перед отъездом пришёл в село молоденький солдатик и вынул из-за пазухи свёрток. Вот, сказал он, вам Валечка, она — неучтёнка, учитывать её сейчас недосуг, так что уж растите её сами, как хотите, а по отчеству — пусть будет хоть Семёновна — по имени моему. Подивились мы доброте и храбрости солдатика. Ведь как-никак девочка-то из заключённых, а он не побоялся, вынес, да ещё своё отчество дал.

Так вот и выросла моя мать всеобщей любимицей, фамилию ей подобрали по названию села — Котлованова. Во всех домах она поперебывала, чему смогла — научилась. Стала — мастерицей на все руки. Даже лечиться к ней люди ходили. Как выросла, выделили ей хибару заброшенную, она её достроила, отремонтировала. А вот замуж она не вышла — так и жила одна. Всё говорила: «Я Семёнова, ею и останусь». И ведь, как нагадала — приехал как-то раз, тот самый Семён в наше село. На чёрной машине со свитой — большим человеком стал. Целый день провели они за колючей проволокой в Котловане. Не знаю, что там было, но слышали люди, что сильно кричал Семён. В селе даже поговаривали, уж не переселят ли нас теперь километров за тысячу — от секретов подальше!? Но обошлось. Ночевал Семён в нашем доме. А его свита в палатке около — то ли спала, то ли охраняла. А через год и я родилась, так что я тоже Семёновна. К тому времени соседка Александра уже с год работала в городе, а Маша дояркой была, — мне маленькой молоко носила. Мама часто оставляла меня на тётю Машу, а сама уезжала в город. Там она училась на курсах акушерок-медсестёр. Из города всегда привозила гостинцы и письма тёте Маше от её сестры Александры. Почтой сёстры почему-то никогда не пользовались.

Из письма Александры своей сестре Маше.

Машенька! Всё у меня хорошо, не беспокойся! Получаю достаточно, живу в отдельной квартире…

А сначала здесь было страшно! Но по порядку.

Приехала! Народу — тысячи!! Бегут, толкаются. Стою я, не могу понять… Подскакивает такой вежливый, в служебной фуражечке. Дамочка, — говорит, — вам помочь? Подхватывает мой чемодан и идёт, — я за ним. И тут кто-то как закричит:

— Куда прёшь?! Раздавила!

Гляжу под ноги, — карапуз лет шести.

— Я Петруха — рваное ухо, — говорит, и показывает мне своё рваное ухо, — меня нельзя давить!!

Тут оглянулась я, а того — с чемоданом — и след простыл. Выбежала на площадь. Машины гудят… А чемодана нету. Ни денег, ни вещей, ни книг… Стою я зарёванная посреди площади, а люди бегут, не оглядываются, машины меня объезжают… Никому до меня и дела нет. Тут загудело, поехали мотоциклисты в чёрном. Постовой кричит:

— Проходите, проходите! — И меня куда-то толкает, а сдвинуть не может. Тяжеловата я… А гудит всё ближе. Несётся большая чёрная машина. Постовой белый стал, руку к голове приложил и замер. А на меня ступор нашёл. Стою, даже рот открыла. Останавливается машина и выходит из неё какой-то маленький, но, видать, важный.

— Это что здесь? — Спрашивает. — все молчат. Тут меня прорвало:

— Из Котлованова я. Приехала вот, а у меня чемодан украли!

— Сейчас проверим из какого Котлованова. Нет такого села! И не было! Садись в машину.

Села я, ни жива, ни мертва и поехала, поехала. А машина воет и воет, хоть уши затыкай.

Приехали мы куда-то. Хорошо, хоть паспорт у меня за пазухой остался. Он у меня паспорт взял и говорит:

— Какое там Котлованово! Вот, в паспорте написано, что живёшь ты в селе N573, а ни в каком, ни в Котлованове.

— Вы уж извините, — говорю, — но номер этот 573 никто у нас и запомнить не может, все говорят Котлованово, вот и я сказала.

— Ладно, — говорит, — чёрт с ним с Котловановым. Рассказывай!

— А чего рассказывать?

— Да всё рассказывай! Всю свою жизнь рассказывай. Да смотри мне!!

И так грозно на меня взглянул, что внутри у меня что-то обмерло, и начала я ему всё рассказывать. И вот беда — ничего теперь об этом не помню. Что уж я ему рассказала?! Что было дальше?…

Очнулась я неизвестно где. Вроде в больнице. Одежды нет, паспорта нет, а на мне одна рубашонка белая, длинная, видать, больничная. Подёргала дверь — заперто.

Пришла сестра в белом. Умыла меня, дала завтрак. А сама ни гу-гу, может и вовсе глухонемая. Так я в этой больнице дня три жила. Наконец, приходит какой-то. — Собирайся, пойдем.

Быстренько, эта сестричка меня одела в казённый балахон. Вышли мы, — в машину. И опять я оказалась в кабинете, где всё-всё рассказывала. Входит хозяин и говорит.

— Александра Александровна мы всё проверили. Будете у нас работать. Зарплата хорошая. Работа интересная, важная, но секретная. Так что и тебе, сестрёнка, я ничего о ней писать не буду. От работы будет вам положена квартира отдельная. А машину через годок сами купите, зарплата позволит. Меня будете называть Семён Андреевич. Если какие сложности, сначала обратитесь к моему заместителю, а уж если не то, то прямо ко мне. Между нами, — говорит, — Котлованово мне очень хорошо знакомо. Надо будет съездить туда, посмотреть, что к чему. Да, кстати, вот и чемоданчик ваш нашёлся! И такую я тут почувствовала благодарность и любовь к этому человеку, что и передать не могу.

Вот так, с тех пор и работаю….

Целую! Пиши! Твоя Александра.

Из сказок Деда-Плюха, рассказанных своим внукам

Дорогие мои детки, живёте вы все в прекрасном зелёном лесу, сыты, одеты и все вас любят. А я родился в страшном диком городе, где никто друг друга не любил. А иногда, кто-то кого-то даже и убивал. Вот в каком страшном месте я жил в вашем возрасте. Если заберётесь на вон тот холм и посмотрите на север, то город тот и теперь виднеется на горизонте в виде грязного чёрного пятна. И сейчас там живут дикие люди. И сейчас там отравленная земля и воздух. Так что вы, детки, туда никогда не ходите. Но во времена моего детства в этом городе жило в тысячу раз больше людей, чем теперь. А звали меня тогда Петруха-рваное ухо, потому что, как видите, одно ухо у меня действительно всё в лохмотьях. Жил я на вокзале и на рынке, а кормился тем, что удавалось своровать. Вы, детки, никогда не воруйте, так как это делать нехорошо. Но в диком городе, где я родился, без воровства я просто не смог бы прокормиться, так как я был ещё маленький и работать не умел. Вы спрашиваете, почему же тогда я не ел траву или кору деревьев. Отвечаю, в те времена люди ещё не умели питаться одной травой. Да и сейчас, те, что в городе, этого делать не умеют. А научила нас питаться травой моя жена — моя волшебница Роза. Но в городе и это бы не помогло. Травы там было мало.

Так вот, значит, воровал я и на вокзале, и на рынке. Однажды поймали меня торговцы и побили, и за ухо оттаскали. С тех пор я и стал — рваное ухо. А вскоре случилось то, что изменило всю мою последующую жизнь. Воровал я тогда на пару с жуликом Фингалом. Фингалом его звали потому, что под глазом у него действительно был фингал. Видно так ему когда-то врезали, что фингал этот остался у него на всю жизнь. Был он жулик опрятный и вежливый. Никогда никому не грубил и отнимал вещи у людей тридцатью тремя способами, но всегда очень вежливо и без малейшей грубости. Стоим мы однажды на вокзале, смотрим на толпу приезжающих, а тут — дамочка! Ну, прямо мечта вора! Большая, некрасивая, и глаза — наивные, наивные — так и хлопают.

Фингал говорит:

— Пошли!

А я всё смотрю на дамочку. И не то, чтобы мне её жалко стало, а скорее как-то не по себе. Это, как говорит моя жена Роза, у тебя предвидение зашевелилось.

Фингал тем временем к дамочке подходит, и берёт её чемодан. Теперь — моя роль. Я к дамочке под ноги подкатываюсь и ухо своё показываю. Пока она на моё ухо зенки вылупила, Фингал — в подворотню чемодан упёр. Да, вы спрашиваете, что такое зенки, и что такое упёр. Это, детки так мы называли глаза, а упёр — значит украл. Роль моя на этом окончилась, мне бы бежать к Фингалу делить добычу, но не бегу — стою, смотрю, что же дамочка делать дальше будет. А она — ничего не делает. Выбежала на площадь, где машины, и стоит — плачет. Машины гудят — её объезжают, а она и не понимает. Я смотрю, что же дальше будет. Может постовой её заберёт куда-нибудь. И дождался — не постовой её забрал, а машина чёрная. А это как раз — самое страшное. У нас уже легенды ходили об этой машине. Кто из воров её видел — недолго на свободе оставался. Прямо мистика какая-то.