Лю - Морган Спортез

Признаюсь в одной непристойной вещи своему диктофону (запиши это, Дик, и не смей ничего подвергать цензуре!). Когда я спустилась с шестого этажа (где мы жили) на третий, то услышала крик наверху. Подняв голову, я заметила в пролете надутые губы и стальные очки моей родительницы.

— Лю! — прокричала она мне. — Последний совет.

— Что еще?

— ЖДД, он же старик! Лет пятьдесят пять, не меньше. Если он больше не может… Понимаешь, о чем я говорю?.. Так вот, полижи его. Старики это обожают.

Таким было последнее напутствие, которое дегенеративная мамаша дала своей дочери в тот момент, когда та отправилась навстречу своей карьере. Я готовилась превратиться в ту, какой стала теперь, я была готова к перерождению.

~~~

Если бы товар мог говорить…

«Козери де Лила», как объяснил ЖДД, находится прямо на пересечении бульваров Сен-Мишель и Монпарнас. Ошибиться невозможно.

Как указывается в плане метро, чтобы добраться туда с авеню Жана Жореса, нужно сесть в поезд на станции «Жорес», пересесть на Северном вокзале на линию «Со» и ехать до «Порт-Руаяля» в направлении «Реми-ле-Шеврёз». В наше время ездить общественным транспортом безумно дорого: на каждой станции полно нищих, которые безо всякого зазрения совести пытаются выманить у вас подаяние. Такси обходится дешевле. Но в идеале лучше иметь лимузин с шофером. Во Франции и до этого были бедные. Однако теперь появились «новые бедные», и их с каждым днем становится все больше и больше. Когда их станет столько же, сколько «новых богатых», это действительно будет ужасно!

По телефону ЖДД посоветовал мне ориентироваться при выходе из метро на статую маршала Нея, поскольку «Козери» находится совсем рядом. В сгущающемся сумраке я обнаружила забавного бронзового человечка в треуголке, устремившего ввысь свою шпагу. Ресторан располагался напротив: на белой полотняной вывеске зелеными буквами было написано «КЛОЗЕРИ ДЕ ЛИЛА». Если магнитофон не дает нам возможности делать орфографические ошибки, то по телефону их можно сделать сколько угодно. Я толкнула дверь «Клозери». Это была вращающаяся дверь. Таких в своей жизни я еще не видала. И тут меня как завертело, закружило, — и пулей выбросило в… какой-то дурацкий довоенный фильм с Богартом, Лоран Бакол и Ингрид Бергман. Справа — пианино из «Касабланки», в глубине, опять же с правой стороны, бар из «Порта тревоги», а слева — пивной ресторан, как в «Шанхайском связном», — и все это погружено в полумрак, рассеиваемый маленькими лампами с красными абажурами, множащимися благодаря беспрерывной игре света в настенных зеркалах. Посетители тоже были под стать — и сидящие за столиками, и стоящие у барной стойки в густой завесе табачного дыма. Казалось, все они только что вышли с картины Ричарда Гесснера («Париж ночью», 1927). Я сразу заметила ЖДД в глубине зала; он сидел на банкетке в окружении десятка друзей — мужчин и женщин. Не узнать его было невозможно: он выглядел более настоящим, чем по телеку.

ЖДД был красив. Красив так же, как монохромное полотно Ива Кляйна[6]. Это ничего не говорит и говорит всё. Первый раз, когда я увидела синий квадрат Кляйна в Музее современного искусства в Бобуре, я просто впала в гипнотическое состояние. Полуошарашенная, с ватными ногами, я почти полчаса неподвижно стояла перед ним, находясь между сном и явью, реальностью и небытием, чувствуя, как меня увлекает, зачаровывает, поглощает и проглатывает эта бездонная синева океанской пучины. Похожий эффект произвел на меня ЖДД. Бесполезно описывать его седые длинные волосы, артистически заброшенные назад, его пробивающуюся лысину, маленькие красные пятнышки в верхней части лба — следствие то ли возраста, то ли какой-то болезни кожи типа экземы, — незаметные на маленьком экране. Кляйн говорил: «Почувствовать душу без объяснений, без слов и изобразить это ощущение — вот, я думаю, одна из причин, которые подвигли меня заняться монохромией».

Именно душу ЖДД я полюбила. Какое значение имело его тело!

Лавируя между столиками, я пошла вперед к Священному столу, где председательствовал ЖДД, как Христос на тайной вечере, окруженный своими апостолами. Кстати, вокруг его шеи было что-то вроде белой епитрахили — возможно, шарф? Я волновалась, как первопричастница, приближающаяся к алтарю, как овечка, которую ведут на заклание. Белая овечка, так как мертвенная бледность моего лица отражалась справа и слева во всех настенных зеркалах, где мелькало мое призрачное изображение. Я неслышно подошла к столику и встала прямо перед ЖДД, который, не обращая на меня никакого внимания, продолжал разговаривать со своими двумя соседями — бизнесменами, как я узнаю позже, торговцами готовой одеждой. Я положила руки на спинку стула мужчины, сидящего напротив него, и стала ждать, когда ЖДД поднимет на меня глаза — его компаньоны меня уже заметили, а он все продолжал беседовать с торговцами готовой одеждой. Писатель СС — я узнала его, так как он тоже выступал по телеку, — спросил, кто я такая. Из сумки на длинном ремне, вечно висящей на моем плече, как у сенегальского стрелка автомат, я вытащила почтовую открытку.

— Ах да, вижу-вижу, — пробормотал он. — «Органастм».

При этих словах ЖДД поднял глаза и воззрился на меня…

— «Органастм»?! — наконец воскликнул он.

Затем из кармана пиджака вынул пару очков, одна из дужек которых была сломана и приклеена скотчем, а стекла были настолько грязными, что казались запотевшими. Он нацепил их на нос и принялся меня рассматривать.

— «Органастм»! А вы, оказывается, не такая уж и дурнушка!

И он опять углубился в разговор с торговцами. Какая-то добрая душа предложила мне сесть. Поскольку оставался лишь один пустой стул — в углу, то я на него и села, молчаливая, тихая, положив руки на край стола, как загадочный сфинкс. Я ожидала. Тут еще были, как я поняла позже, бизнесмены, банкир, два торговца картинами, несколько писателей и журналистов. Все они громко болтали, махая руками над стаканами с водкой и бокалами с шампанским. С виду они все казались достаточно пьяными. Официант в белом двубортном пиджаке наклонился ко мне. Не зная, что выбрать, я согласилась на коктейль «Голубая лагуна». Идея была что надо, так как, чтобы придать себе уверенности, я могла старательно мешать в своем стакане тонкой желтой трубочкой в форме клюшки, как ложечкой. И потом я могла слушать: торговцы готовой одеждой говорили об одежде, торговцы картинами — о картинах, журналисты и писатели о «статейках», писатели — о статейках, которые журналисты писали о них, журналисты — о статейках, которые писали о писателях.

Я ни для кого не существовала.

Эти торговцы ордена Тамплиеров полностью подтверждали теорию Маркса, согласно которой на поздней стадии развития общества с рыночной экономикой потребительная стоимость превращалась в предлог — поручительство, уловку! — для меновой стоимости; отношения между людьми превращались в театральную иллюзорную пародию отношений, которые завязываются на «черной бирже».

Эти столь умные и обличительные рассуждения Маркса неожиданно поразили меня, хотя внешне я продолжала беспечно сосать засахаренный кончик трубочки в форме клюшки для гольфа. Не прибегая к ораторским уловкам, я решила поделиться своими мыслями с этим конклавом безвольных торговцев интеллектом, демонстрировавших по отношению ко мне столь оскорбительное безразличие.

Я откашлялась и, угрожая им своей коктейльной трубочкой, бросила:

— Послушайте, вы, свадебные генералы! На этой поздней стадии развития капиталистического общества рыночный фетишизм повсюду утвердил свое господство! И вы тому подтверждение!

Наступило гробовое молчание.

Все уставились на меня, потеряв дар речи. ЖДД, повернувшись, рассматривал меня через свои мутные грязные очки, еле державшиеся у него на носу. Что это за угнетенная затесалась за их стол? Красная революционерка с допотопными идеалами? Месье торговцы готовой одеждой, ни слова не говоря, встали и… удалились.

Остальные последовали за ними.

Моя тирада обратила в бегство последних несокрушимых людишек в этом жалком трусливом собрании, последних солдатов этой наполеоновской гвардии, и вскоре напротив меня остались сидеть лишь ЖДД и СС, в результате чего я вспомнила изречение Мюзиля о том, что Современный Человек — это Человек без качеств, все больше и больше ограничивающийся выполнением одной или нескольких разрозненных социальных функций и утрачивающий навсегда свою целостность.

Затем мы пошли ужинать — с одной стороны СС под ручку с Лю, с другой — ЖДД — в маленький шикарный ресторанчик «У Наташи», расположенный поблизости на улице Кампань-Премьер. Представляете, как Та, какой я была, ликовала от радости! В первый же вечер моего неудержимого социального взлета я уже шла холодной ночью по бульвару Монпарнас с двумя известными писателями, руки которых с левого и правого бортов подбирались к моим бедрам. Это было так, словно они вышли из телеэкрана, где я до сих пор их созерцала, чтобы прийти на встречу со мной, или, наоборот, я прошла через стеклянную поверхность, чтобы присоединиться к ним.