Атомный сон - Сергей Лукьяненко

– Пока не надо!

Я взял Майка за воротник, поднял.

– Запомни, щенок!

Принц одобрительно зарычал.

– Я не вступаю с тобой ни в какие сделки! И ничего тебе не обещаю. Просто мне сейчас скучно.

Он торопливо кивнул.

– Мы пойдем вместе. Но в любую минуту я могу передумать. Понял? Если ты будешь наглеть, я не дам за тебя и стреляного патрона!

Майк как-то обмяк. Жалко пробормотал:

– Мне нужно туда дойти. Очень нужно…

Я отпустил его и стал снова рыться в вещах.

Видимо, Элдхауз сориентировался правильно. К утру они вышли на дорогу. Магистраль государственного значения, L-39. Обычно здесь мчался непрерывный поток машин. А сейчас было тихо.

Они сели на обочине и стали ждать. Через полчаса раздался ровный мотоциклетный гул. За рулем огромной ярко-синей «Хонды» сидел парень лет двадцати. Зеркальная пластина шлема прикрывала ему поллица.

– Постойте!

Элдхауз отчаянно замахал руками. Мотоциклист резко сбавил ход.

– Это война? Вы знаете, что случилось? Где президент?

Роберт бежал рядом с мотоциклом, выпаливая один вопрос за другим. Мотоциклист молчал, лицо его было абсолютно бесстрастным… Он вдруг крутанул руль, бросая мотоцикл на Элдхауза.

Роберт почувствовал тупой удар. Услышал затихающий рык мотора. И наступила тишина.

Рокуэлл долго тормошил его. Роберт Элдхауз лежал с закрытыми глазами и думал. Вставать не хотелось. Но он встал.

– Молодец, – глядя в ту сторону, куда умчался мотоциклист, проговорил Роберт.

Рокуэлл замотал головой так энергично, что аккуратная светлая челка упала на глаза:

– Он злой!

– Злой? А я?

– Добрый…

– Странное слово… Никогда такого не слышал!

Роберт рассмеялся и потрепал растерявшегося мальчишку по голове.

– Понятия зла и… противоположного действия утратили свой смысл. Отныне и навсегда! Аминь!

Я уже и забыл, что существуют такие карты. Тоненькие листки плотной бумаги с четкими, цветными линиями рельефа.

Майк ткнул пальцем.

– Сюда!

Посмотрев, я расхохотался.

– В горы? Дойти до Скалистых гор? Ты с ума сошел, щенок…

– А в чем дело?

Меня трясло от смеха.

– Да ты подумай своей пустой головой! Пройти сто миль по лесу! Ладно… Забудем про фермеров, про банды, про монастыри и гарнизоны… Пройдем! Потом переправимся через Правый Приток… Я однажды переправлялся. Но дальше! Сто миль по чужому лесу!

– Ну и что?

– Как, ну и что?

Он вдруг усмехнулся:

– Драконы так далеко не летают?

Щенок. Я просто задумался о том, что с ним сделаю. Вот и упустил момент. Он сказал:

– Отпусти меня. Возьми все – оружие, вещи. Только отпусти.

– Зачем?

– Я пойду в горы. Я должен!

Он не врал, я видел это. Отпусти его – он пойдет, пойдет голым через лес, этот странный чужак, боящийся пауков и не пугающийся дракона… Господи, какой же величины куш ждет его в конце дороги?

Я снова взял карту.

Это был странный лагерь. Обычно беженцы собираются семьями, строят дома, убежища. А здесь все казалось временным. Шалаши, палатки. Это было странным, тем более, что шеф лагеря, молчаливый сорокалетний мужчина, не производил впечатления беспечного человека. С невероятной энергией и везением он совершал налеты на уцелевшие фермы. В первую очередь его интересовало оружие и продукты. Вокруг шефа была лишь небольшая группа людей. Шестеро или семеро мужчин, по-видимому, посвященных в его планы и безоговорочно ему доверяющих.

И еще одной странностью отличался лагерь. Здесь охотно принимали беспризорных детей, которых выгоняли из всех нормальных лагерей. Кому они были нужны? Лишние рты и слабые руки… А выжить с каждым днем становилось все труднее. Серая пелена, затянувшая небо в Последний День, не рассеивалась ни на минуту. В конце июля ударили первые заморозки. И странно было видеть деревья, не сбросившие листвы и под снегом. Их листья порыжели, кора покрылась бугристыми наростами, но они жили.

Наперекор всему.

Я забрал у Майка люггер, новенький пистолет, нож, гранаты, патроны. Прекрасное вооружение… Я последний раз видел гранату год назад. Рюкзак с вещами я отдал мальчишке – пусть тащит. Честно говоря, ни к какому выводу я еще не пришел. Но убивать Майка пока не было нужды.

Я шел вслед за пленником. Впереди, прокладывая дорогу, – Принц. Цепкие стебли вьюнков, тянущиеся между деревьев вперемежку с бурыми плетями паутины, лопались под его напором. А пауки, сидящие на нижних ветках деревьев, начинали униженно шипеть и сворачиваться в мохнатые шары. Так и подмывало ткнуть их стволом. Но я сдерживался. В конце концов сам выбрал эту дорогу, через пригорок – самое паучье место в лесу. Уж очень забавно мальчишка втягивал голову в плечи, проходя под пауками… Откуда он пришел, что никогда не видел пауков? Может, из болот? Не похоже. Болота

– это владения бритоголовых, из банды хромого Джека. Из гарнизона? Вблизи Сан-сити еще есть… Но это слишком далеко, «щенок» бы не дошел.

– Откуда ты идешь?

Майк дернулся. Помолчал и ответил:

– Я не могу этого сказать.

Ладно. Я усмехнулся. Захочу – расскажешь. Все расскажешь. И где оружие брал, и зачем идешь в горы. Но пока я не спешил. К тому же я уже понял, откуда взялся «щенок». Лишь в монастыре, за толстыми каменными стенами, можно вырасти таким сильным, умным и… сопливым. И только монахи держат себя более или менее независимо перед драконами. Интересно лишь, кто он: Истинно Верующий или Брат Господний. Майк прервал мои мысли:

– Скажите, а почему вы называете себя драконом?

…Это уже слишком. Задавать с невинным видом такие вопросы… Пожалуй, Истинно Верующие так держаться не умеют. Такая игра под силу только Братьям. Да и креста Майк не носит, а Истинно Верующего и под страхом смерти не заставишь снять его.

Я с гордостью понял, что разгадал «щенка». И ответил:

– Я называю себя драконом потому, что я не человек.

3. ДРАКОНЬЯ ОХОТА

Они стояли длинной нестройной шеренгой. Несколько взрослых и десятка четыре подростков, пестро и не по размеру одетые. Шеф лагеря молча смотрел на них. Уже стемнело, накрапывал мелкий дождик, и пламя факелов то и дело опадало, грозя погаснуть. Рокуэлл взял Немого за руку, прошептал:

– Чего Элдхауз тянет…

Немой кивнул. Словно услышав слова Рокуэлла, Роберт разжал губы:

– Мы живем здесь уже сорок семь дней.

Он обвел людей долгим, нестерпимым взглядом, словно ожидая возражений. Но все молчали.

– И все эти дни я думал о человечестве.