Эликсир Любви - Лариса Ренар

Поднявшись в спальню, я с радостью вдохнула такой родной запах жасмина, в лепестках которого тетушка хранила постельное белье, и, быстро переодевшись, спустилась в столовую. Войдя, я застала странную картину. Аннушка все так же рыдала в три ручья, держа в ладонях стакан воды, слезы капали в стакан, она приговаривала:

О, стихия воды,Раствори мою боль,Забери мои слезы,Мою душу омой,Раствори мое горе,Забери мою боль,И в соленое мореУнеси все с собой.

Держа стакан, как драгоценность, Аннушка вышла во двор и пылила воду в весенний ручей.

— Тетушка, что она делает? — спросила я.

— Я думаю, ты помнишь, что стихия воды символизирует эмоции. И когда нам очень плохо, негативные эмоции выходят со слезами. Поэтому так важно дать волю слезам и не сдерживать себя, иначе эмоции останутся в теле и начнут разрушать тебя изнутри. Когда уходит любимый человек, нужно обязательно прорыдаться и прокричаться. Недаром у древних были плакальщицы, помогающие человеку заплакать, чтобы растопить комок боли и освободиться от нее.

— Недельку порыдаешь, и станет легче, — ласково посмотрев на вернувшуюся Аннушку, заметила тетушка. — Но важно не только рыдать, но и рассказывать кому-то о своей боли. Лучше принять боль, раствориться в ней и пройти сквозь нее.

— Мне кажется, что я умираю, что от меня отрезали кусочек меня, что в груди у меня зияющая пустота, — прошептала Аннушка, опять начиная плакать.

2006

— Мне кажется, что я умираю, что от меня отрезали кусочек меня, что в груди у меня зияющая пустота, — ведя машину, Карина то успокаивалась, то начинала всхлипывать с новой силой, и тогда мы останавливались и ждали, пока рыдания прекратятся. И когда наконец доехали до карининой квартиры на Комсомольском проспекте, я тут же бросилась к чемодану доставать найденные во Франции дневники моей прабабушки, кладезь женских знаний и мудрости. То, что я прочитала, очень напоминало кариныну ситуацию, несмотря на то что этих двух женщин разделяли столетия.

— Но мужчины не меняются, и вновь и вновь мы сталкиваемся с теми ми же проблемами, которые волновали и наших прабабушек. Прочими, что в такой ситуации необходимо что-то сделать с болью, я вспомнила про одну из практик Ошо.

— Карина, давай мы сделаем практику Ошо, она называется Мистическая роза» и помогает освободиться от невыносимой боли. Мне кажется, что сейчас это единственное, что может помочь.

— И что нужно делать?

— Нужно плакать в течение получаса, потом полчаса — смеяться, а потом — полчаса находиться в молчании.

— Я, по-моему, все эти пять часов только и делала, что рыдала.

— Да, ты рыдала, но ты не шла внутрь боли, не проходила до конца и поэтому не чувствовала освобождения.

— А смеяться зачем?

— Смех убирает всю невысказанную злость, всю агрессию. Искренне смеяться может только свободный человек, потому что если он зажат и напряжен — он не смеется, а выдавливает звуки. И смех лучше всего помогает освободиться от напряжения, вызванного утратой. Негативные эмоции блокируют энергию и лишают сил, которые так необходимы именно сейчас, чтобы справиться со всей этой болью, и когда ты заставляешь себя смеяться, то напряжение и оцепенение, сковавшие твою душу и тело, разбиваются смехом и отпускают.

— Соседи подумают, что я сошла с ума, — выслушав меня, произнесла Карина.

— Пусть думают, сейчас это не важно.

— Знаешь, мне так муторно, что я уже на все согласна — рыдать, смеяться, рвать на себе волосы.

— Волосы рвать не надо, а вот музыку лучше включить. Я как раз в знаменитом парижском «Будда-баре» купила диск. Мне кажется, он подойдет. Мы включили музыку и зажгли свечку, приготовив пачку бумажных платков.

— Закрой глаза, сделай вдох и вспомни, что он предал тебя, как он отворачивался от тебя, когда ты молила о любви, как он оставлял тебя, когда ты больше всего в нем нуждалась, вспомни, как он предавал тебя, как лгал тебе, как вновь уходил, оставляя тебя в одиночестве. Плачь, как ты никогда не плакала, голоси, не скрывая своей боли, выражая ее, помогая себе голосом. Я плакала вместе с Кариной, вспоминая все предательства мужчин, все свои обиды, все разочарования.

— Плачь, оплакивая свою растоптанную любовь. Плачь, оплакивая те годы, что ты хотела быть любимой, ты просто молила о любви, и что получала взамен… — я все говорила и говорила, вспоминая слова из прабабушкиного дневника: «Иди в глубь боли, иди в самую сердцевину боли, иди за нее, не бойся, больнее уже не будет. Почувствуй эту боль внутри себя, почувствуй, будто внутри у тебя черная дыра. Сделай вдох и на выдохе почувствуй, как эта черная дыра расширяется, становясь все больше и больше. И вот она становится размером с тебя и больше тебя, размером с комнату, размером с город, размером со Вселенную, поглощая тебя, и ты словно становишься эпицентром этой черной дыры, эпицентром боли, пульсирующей звездой в центре черной дыры, в которую все входит и трансформируется, ты идешь в глубь нее, проходишь сквозь боль, идешь за нее. Дыши животом и открытым ртом и иди внутрь этой боли, вспоминая как он тебя предал, как он отвернулся от тебя в тот момент, когда ты больше всего нуждалась в его поддержке, как он прятал глаза, возвращаясь домой, как холодно с тобой говорил, как одергивал руку, касаясь тебя. Иди в эту боль, иди сквозь нее, иди за нее». Карина рыдала так сильно, что у меня сжималась сердце, и я физически чувствовала, как она идет в эпицентр своей боли. И я шла за ней, поддерживая ее и помогая ей. Я смотрела, как секунды превращались в минуты и как минутная стрелка отсчитывала мгновения нашей боли, и вот уже прошло десять минут, и вот уже прошло двадцать минут.

— Плачь, жалея себя, плачь, вспоминая унижение и одиночество, вспоминая его холодный взгляд, его слова, вспоминай свою беспомощность, как ты не могла защитить себя. Мы рыдали и рыдали, пока не прошло полчаса, каждая плакала о своем — Карина о предательстве Антона, а я о Карине. В какой-то момент я почувствовала, как она превратилась в плотный пульсирующий комок боли, и вдруг ее отпустило. Это было похоже на глоток воздуха после удушья, на луч света в темноте отчаяния. Словно нарыв, мучавший так долго, наконец-то прорвался, и наступило облегчение. Я открыла глаза и посмотрела на Карину. Она выглядела немного испуганной, но в то же время более спокойной.

— А теперь смеемся. — И я начала заливисто хохотать. Каринка тоже открыла глаза и посмотрела на меня.

— Какие же мы дуры, что так убиваемся по мужикам. Ха-ха, это же они не знают, куда еще им всунуть свою пиписку, ха-ха, а мы вот дуры, рыдаем.

— Смеяться было намного труднее, но мы честно старались.

— Каринка, смеемся, — подбадривала я. — Через смех выходит вся агрессия, все самое пакостное. Еще двадцать минут смеяться. Вспоминай его бегающие глазки, его нелепые оправдания. Смеемся. — Мы катались по полу, смеясь так, как смеялись в глубоком детстве. Животы уже болели, но мы показывали друг другу палец и заливались опять.

— Еще десять минут, и все! — посмотрев на часы, объявила я.

— О, нет, — взмолилась Карина. — Я больше не могу.

— А кто говорил, что будет легко?

— Нас отправят в сумасшедший дом!

— Отправят, если не сделать это, а так — смеемся! Минутная стрелка двигалась, словно приклеенная. Казалось, что полчаса тянутся вечность. Мы откашливались и начинали смеяться снова. Наконец-то полчаса прошли.

— А теперь молчим полчаса. — И мы с чувством выполненного долга легли на ковер. Я смотрела на огромный диск Луны, заглядывающий в окна. Каринка, видимо, тоже смотрела на него, потому что через минуту я услышала, как она пробормотала:

— Осталось еще только повыть на Луну, и все — палата в сумасшедшем доме нам точно обеспечена.

1906

— Как хочется завыть от боли, — простонала Аннушка. — Мне кажется, она меня раздирает на куски, господи, как тошно.

— Что же, — посмотрев в окно, тетушка повернулась к нам. Сегодня мы можем это сделать. В древности женщины вывивали свою боль и тоску на Луну. Сегодня как раз полнолуние, и мы можем сделать древнюю женскую практику Хортицы. Хортицей славяне называли волчицу. Волчица — священное животное Луны, и именно в полнолуние связана с Луной, и именно в полнолуние женщина наполняется наибольшей силой. Через вывывание мы освобождаемся и очищаемся от всех обид, горя, боли.

— Мы пойдем на улицу и будем выть? — поинтересовалась я, представив изумление соседей.

— Нет, прохожих и соседей мы пугать не будем, — успокоила тетушка. — Архип — наш кучер, отвезет нас на Петровский остров к брошенному пруду и разожжет там костер. Сейчас уже поздно, и там мы никого не встретим. Но сначала я покажу вам несколько движений, помогающих войти в состояние волчицы.