...И белые тени в лесу - Мария Грипе

На самом деле для нашей семьи не было человека важнее, чем мать Каролины. Если бы не она, то папа бы умер. И теперь на свете не было бы ни меня, ни Роланда, ни Нади.

Женщине в белом платье, в глубине старой фотографии, затерявшейся в куче других старых снимков, – этой женщине мы были обязаны жизнью. Никто не знал, кто она, – никто, кроме меня и папы, который, конечно, уже перестал о ней вспоминать.

Я понимала, что Каролине это должно быть больно.

Однажды вечером, когда мы были дома одни, я все же попросила ее рассказать о матери, но Каролина только удивилась. Что же тут рассказывать? Для меня уж точно – ничего интересного.

– Напрасно ты думаешь, будто я не понимаю, чем мы обязаны твоей маме, – возразила я, и мне показалось, что Каролина немного смягчилась.

Ни у кого не было такой матери, как у нее: им было очень хорошо вместе. Ради Каролины она старалась казаться сильной и счастливой. Но, конечно, и у нее бывали грустные дни. У нее было мягкое сердце, но ради дочери она воспитала в себе выносливость и готовность к любым жертвам. Она обладала «даром любви», и никто на земле не мог сравниться с ней в этом; Каролина говорила, что будет помнить ее всю жизнь.

Мать Каролины никогда не переставала любить нашего папу, но, решив, что Каролине нужен отец, не колеблясь вышла замуж. Она сделала это ради ребенка. К мужу она была равнодушна, но заметила, что Каролина привязалась к нему: он был добрым, веселым человеком – девочка к нему так и льнула. И тогда мать принесла себя в жертву. Она не могла быть вместе с мужчиной, которого любила, она обманулась в своей любви – а раз так, то для себя ей уже ничего не нужно.

Каролина тяжело переживала обиду, которую папа нанес ее матери, и я была не в силах его защитить. Он причинил ее маме такое горе, что оно осталось с ней навсегда. Говоря это, Каролина глядела на меня так строго, что я чувствовала себя едва ли не виноватой в том, что папа женился на моей, а не на ее матери.

Рассказывая о своей маме, Каролина рисовала мне образ святой. Но ее судьба занимала меня все же не так, как мне бы того хотелось. Возможно, потому что дело касалось папы, хотя мне все-таки кажется, что причина в другом. Что-то внутри меня восставало против ангелоподобия этого существа. Конечно, можно было поражаться ее способности к жертве, тому, что она вышла за человека, который не был отцом ее ребенка, и к которому сама она была равнодушна, только ради того, чтобы дочь обрела отца. Но способен ли человек на такое? Не это ли – верх самоотречения? Я знала, что не смогла бы так поступить. Да и Каролина тоже. Слишком силен у нее был инстинкт самосохранения. Она совсем не походила на мать.

Но вот мама Каролины умерла.

Я осторожно спросила о причине смерти, но мой вопрос разбудил слишком болезненные воспоминания. Вместо ответа Каролина заговорила о том, какая она самостоятельная. Словно прочитав мои недавние мысли, она особенно упирала на то, что в этом они с матерью очень похожи. К примеру, они одинаково смотрят на брак. Каролина не думала выходить замуж. Она не собиралась всю жизнь зависеть от мужчины. И ее мать рассуждала точно так же. Она ни за что не хотела себя связывать. Свобода – прежде всего!

Я изумленно уставилась на Каролину.

Разве не она только что сказала, что ее мать вышла замуж за человека, которого Каролина всегда называла отчимом? Как же так?

– Выходит, твоя мама не была замужем?

Каролина взглянула на меня свысока.

– Еще чего, не такая она была дура. А что? Тебе-то, собственно, какая разница?

В ее голосе звучала угроза, я прикусила язык. Я поняла, что задела ее за живое, и попыталась загладить допущенную неловкость:

– Нет, никакой разницы, я просто не поняла…

Каролина нетерпеливо вздохнула.

– Разумеется, мама не выходила замуж, для этого она была слишком умна. Она бы и за твоего папу не вышла. Хотя я знаю, как на подобные вещи смотрят в вашей ограниченной семье, поэтому ничего тебе и не сказала.

Я не нашлась, что ответить. Каролина бросила на меня торжествующий взгляд:

– И не думай, будто мне жаль, что моя мама и твой папа не поженились. Как бы не так. Я счастлива, что – в отличие от твоей бедной матери – моя никому, ни одному избалованному чурбану не позволила вытирать о себя ноги. Уж она бы не стала терпеть ничего подобного. И я горжусь ею.

– Я понимаю тебя, – тихо проговорила я. Это были единственные мои слова, но даже они заставили Каролину вспыхнуть.

– Нечего притворяться! Ничего ты не понимаешь! – огрызнулась она. Однако высокомерие куда-то исчезло. Она выглядела несчастной и покинутой. Я протянула ей руку, но она отвернулась.

– Все, хватит мне тут с тобой болтать. И без того дел хватает, – буркнула она и вышла из комнаты.

После этого разговора мы стали избегать друг друга.

Даже не могу передать, какие мне это доставляло мученья. Почему все так вышло? Что я такого сделала?

Больше я никогда не заговаривала о ее матери.

Некоторое время Каролина держалась со мной как с чужим человеком. Я решила, что она хочет дать мне почувствовать, каково ей приходится, каково приходится тому, с кем самые близкие люди обращаются как с посторонним – так, как с ней обращался мой папа. Разница состояла лишь в том, что папа не знал, кто она такая. Но ведь Каролина сама отказывалась все ему рассказать. В конечном счете, винить ей приходилось только себя.

Я не понимала Каролину. Мы с ней были слишком разные. Иногда я даже сомневалась в том, что мы действительно сестры.

А что если все это выдумка? Мысль, которая пришла ей в голову, когда я рассматривала фотографию и сказала, что ребенок похож на нее! Что если это мелкое озорство, от которого она и была бы рада отказаться, но не решалась, видя, что я принимаю все слишком серьезно?

Стоило мне подумать об этом, и внутри у меня все холодело. Я не сомневалась, что Каролина способна на подобные выходки. Следуя вдохновению, она не всегда задумывалась о последствиях.

Что если она меня обманула?

Что если мы вовсе не сестры?

А может быть, это я вызвала ее на обман? Я ведь всегда так хотела иметь старшую сестру, кого-то, кому бы я могла довериться. От этой мысли мне стало не по себе.

Более удивительной сестры, чем Каролина, нельзя было себе представить. Что если я стала жертвой своих же тайных мечтаний? Каролина, с ее любовью к театру, конечно, не могла противиться такому соблазну. Еще бы, какая роль! И, будучи прирожденной актрисой, она тут же вошла в образ.

Чем больше я думала, тем больше уверялась в том, что все так и было. Что я сама, хоть и неосознанно, стала режиссером этой пьесы.

Ведь именно я обратила внимание на сходство между Каролиной и девочкой на фотографии.

Я задала решающий вопрос: был ли ее отцом мой папа?

Именно я направляла ход разговора.

Слова Каролины не отпечатались у меня в памяти. Но вопрос мне пришлось повторять несколько раз – это точно. Я даже не была уверена, что вообще получила ответ.

На чем же я тогда строила свои выводы?

И почему Каролина то и дело напоминала, что это я, а не она произнесла решающее слово?

Не был ли это заготовленный путь к отступлению? Уж не хочет ли она прибегнуть к нему, если правда выйдет наружу?

Именно Каролина настояла на том, чтобы мы все сохранили в тайне. Она даже заставила меня поклясться, что я буду молчать.

Именно ей ни с того ни с сего стало жаль маму, и именно она нарисовала мне картину несчастья, которое непременно стрясется, если мама узнает, что Каролина – моя сестра. Она, конечно, говорила с тем пренебрежением, с каким умела говорить о маме, но иначе бы ее слова прозвучали и вовсе фальшиво.

Но быть может, фантазия разыгралась у меня именно сейчас?

Если я даже и навязала Каролине эту роль, с какой стати ей было поддаваться? Зачем она это делала?

Этого я объяснить не могла.

Может, ей просто стало стыдно, что дело зашло так далеко?

Может, она испугалась моего разочарования?

Но это было бы так на нее непохоже.

Между тем Каролина уже начинала заметно тяготиться своей ролью и едва не избегала меня. Нам больше нечего было сказать друг другу. Союз, основанный на лжи, обернулся фальшью, иного и быть не могло. Возможно, в этом-то все и дело.

Ведь если наше сестринство и впрямь было лживым спектаклем, вдохновительницей которого стала я, а блестящим исполнителем – Каролина, то нет ничего удивительного в том, что вскоре мы уже едва могли выносить друг друга. Что в душе я ненавидела Каролину, а она ненавидела меня, и каждая из нас во всем винила другую.

Нет и еще раз нет!

Я не могла поверить, чтобы все было так плохо. Просто дело слишком запуталось. И мне не удавалось поймать ни одной его нити. Я больше ни в чем не была уверена.

С одинаковой легкостью я могла заподозрить Каролину во лжи и очистить ее от подозрений. Вскоре мне во всем начали мерещиться противоречия, и я стала опасаться за свой рассудок.