Малюта Скуратов - Дмитрий Володихин

К «месту», то есть к служебному статусу, русские люди того времени относились с необыкновенной чуткостью и не терпели ситуаций, грозивших им «порухой чести». Их можно понять: если кто-то соглашался уступить в местническом споре без борьбы, то его проклинал потом весь род до седьмого колена! Ведь его детям, внукам, правнукам, племянникам да просто седьмой воде на киселе могли через много десятилетий припомнить: был прецедент, когда ваш родственник не заявил своих прав? Был. Через него семейство ваше получило местническую «потерьку»? Получило. Так нечего жаловаться, что эта «потерька» снижает уровень вашей «местнической чести». Смиритесь! Тот молодец, которого вы, может быть, ни разу в жизни не видели, который умер, когда вы еще не родились, подложил вам свинью, и теперь ничего исправить невозможно… В подобных случаях дворянин, и тем более аристократ, предпочитал пойти в тюрьму, испытать на себе государеву опалу или даже постричься в монахи, лишь бы не становиться причиной «потерьки»… Иной раз местников «рассуживал» сам государь, но чаще для этого собиралась боярская «комиссия». Она требовала у тяжущихся сторон предъявить бумаги, свидетельствующие о служебном положении их семейств — вплоть до дальней родни, дедов, а то и прадедов. Приговор мог звучать совершенной бессмыслицей для современного человека: «Князь такой-то ниже князя такого-то двумя месты». И что? Для кого-то — успех, победа, для кого-то — горькое горе, трагедия. Такими вещами в XVI веке не шутили.

Так вот, все воинские, строительные, свадебные разряды, протоколы местнических тяжб, а заодно и приговоры боярских «комиссий» записывались в разрядные книги. Иной раз по разрядным книгам судьба знатного человека видна как на ладони.

И славно было бы пользоваться ими широко, обильно, реконструируя судьбу Малюты Скуратова. Но есть тут одна загвоздка.

Рядовой «служилец» и даже начальник невысокого ранга не имел ни малейшего шанса получить «именную службу». Рядовые служильцы не бывали в головах и тем более в воеводах. Не приглашали их поучаствовать в свадебных торжествах на государевом дворе. Не посылали заправлять крупным строительством. Для обычных, кратких разрядов их как будто и не было. Лишь подробные разряды, а их сохранилось немного, опускались до уровня «людей из свиты», а также тех, кто обеспечивал разведку, караульную службу, словом, до «ротных командиров «, или иначе «младших офицеров», если использовать современную терминологию.

Выходит, служебная карьера начинала отражаться в разрядных книгах лишь после того, как дворянин достигал определенного уровня.

Разрядные книги непременно «зацепят» человека, хоть раз ходившего в воеводах. С большой долей вероятности они «поймают» и дворянина, дослужившегося до уровня воинского головы. А уж те личности, коим удалось получить «думный» чин — то есть попасть в Боярскую думу в качестве боярина, окольничего, думного дворянина, — обязательно будут хотя бы раз-другой упомянуты в разрядах. Собственно, таких персон не минует и летопись или дипломатическая документация. Весьма возможно, несколько слов о них отыщется в трактате какого-нибудь иностранца. Скорее же всего, их имена прозвучат в разных источниках многое множество раз.

Так, столп царства, великий полководец, князь и боярин Иван Федорович Мстиславский постоянно на виду и в разрядных книгах, и в государственных и церковных летописях. Пишет о нем английский торговый агент Джером Горсей, называют его и другие иноземцы, оставившие записки о «Московии». То же самое можно сказать о вельможах из родов князей Бельских, князей Шуйских, князей Голицыных или, например, старинного боярского семейства Шереметевых. Тут на каждую личность приходятся десятки упоминаний: известна родня, скорее всего, известны время и обстоятельства свадьбы (свадеб), можно с высокой точностью определить время рождения, и, конечно, в подробностях видна служба.

Григорий Лукьянович Скуратов — тоже Бельский, да… не тот, не из князей, чей род восходит к литовскому правителю Гедимину. И даже не из князей Морткиных-Бельских, менее родовитых. Ни один из источников не содержит ни слова, ни полслова о его карьере прежде опричнины. До думных чинов ему было далеко, на воеводские посты он не ставился. Возможно, в каких-то незначительных походах его использовали как воинского голову (такое назначение могло затеряться в источниках), но и это — всего лишь возможно. Ведь столь же вероятно и другое: даже до вполне ординарного уровня армейского головы или какого-нибудь стрелецкого сотника Григорий Лукьянович недотянул.

Итак, еще раз: о службах Малюты до опричнины нет никаких свидетельств. Между тем, в соответствии с традициями русского государственного уклада, все дворяне обязаны были служить с юношеских лет и до самой смерти. Если, конечно, их не подкосят тяжелая болезнь, ранение, увечье. Скуратов точно служил, в этом нет никаких сомнений. Но ни до чего существенного не дослужился.

Крупноячеистое решето разрядных книг до поры, до времени пропускало Григория Лукьяновича. Следовательно, был он до своего опричного возвышения самым дюжинным служильцем, начинал с низов.

В начале 1550-х годов были составлены два очень важных документа, дающих сведения о высшем слое русского дворянства. Это, во-первых, «Тысячная книга», куда попали имена тысячи семидесяти служильцев-дворян, которым собирались дать земельные участки недалеко от Москвы. А во-вторых, «Дворовая тетрадь» (появилась примерно в конце 1552-го — первой половине 1553 года[1]), куда записывали тех, кто служил в составе государева двора ли, как тогда говорили, «по дворовому списку». В число избранной тысячи Григорий Лукьянович не попал. А вот к государеву двору он был приписан вместе с двумя братьями — Третьяком и Нежданом — как дворовый сын боярский (то есть дворянин невысокого чина), служивший «по Белой»[2].

Не известен, хотя бы и в самом грубом приближении, возраст Малюты при поступлении на опричную службу. Но во всяком случае, начало 1550-х годов застало его на службе, а значит, он уже достиг пятнадцати лет — с этого возраста начинали служить. Из этого факта можно вывести два умозаключения.

Во-первых, Григорий Лукьянович родился, по всей видимости, не позднее 1537 года.

Во-вторых, опричнину Григорий Лукьянович встретил зрелым мужчиной…

Что известно о происхождении Малюты, о его детских и отроческих годах, о его семье? Почти ничего. Домыслов множество, твердо установленных фактов нет.

К «демократическим слоям населения» он никакого отношения не имеет. Не от сохи и не от плуга. Дворянин, хотя и невысокого полета. Худородство дюжинного служилого человека Г. Л. Скуратова-Бельского по сравнению с представителями старомосковских боярских родов и титулованной аристократии — факт, с которым согласно абсолютное большинство исследователей опричнины. Крупнейшие специалисты высказывались на этот счет множество раз, и всё в одном и том же духе. П. А. Садиков приписал ошибочно Скуратовых-Бельских к числу «очень захудалых» представителей старинного боярского рода Плещеевых[3], то есть к «второстепенным», но «честным» семействам. Однако же он не видел в Григории Лукьяновиче ничего иного, как только провинциального «сына боярского» (так называли дворян низких чинов)[4]. С. Б. Веселовский показал, что Малюта был сыном заурядного провинциального дворянина[5]. В. Б. Кобрин подозревал в Скуратовых-Бельских бывших холопов московских князей. В частности, историк писал: «Род Бельских был связан с Иваном IV какими-то не совсем обычными отношениями. Во вкладной книге Иосифо-Волоколамского монастыря вклад Ивана Грозного по душе Малюты записан так: “Дал царь, государь и великий князь Иван Васильевич всея Руси по холопе по своем по Григорье по Малюте Лукьяновиче Скуратове…” В записях о царских вкладах по другим людям не встречаются подобные формулировки, кроме одного случая — о вкладе по одному из родственников Малюты, Владимиру Бельскому, он тоже назван холопом царя. Не означает ли это, что Бельские — бывшие холопы московских князей, превратившиеся впоследствии в их дворян? Не в этом ли, хотя бы отчасти, лежат истоки постоянной уверенности Ивана Грозного в преданности Бельских?[6] Свидетельств, убедительно доказывающих правоту ученого, до сих пор не найдено. Однако если он прав, положение рода Скуратовых-Бельских тем более нельзя назвать сколько-нибудь высоким.

Р. Г. Скрынников выдвинул гипотезу, согласно которой худородная Марфа Васильевна Собакина была отдаленной родней Скуратовых-Бельских. Это уже интереснее. Марфу Собакину Иван IV сделал своей третьей женой в октябре 1571 года. Теоретически брак с нею самого царя мог резко возвысить Григория Лукьяновича, и тот, понимая, какие могут открыться перспективы, решил породниться с царем через матримониальную комбинацию[7]. Однако и для этого предположения пока не найдено доказательств. Скорее, гипотеза Скрынникова неверна, и вот почему: М. В. Собакина — победительница своего рода «конкурса красоты», когда царскую невесту выбирали из двух тысяч претенденток после «многого испытания». Иначе говоря, «подсунуть» свою кандидатку было не так уж легко. Кроме того, какое могло быть возвышение, если Марфа Собакина и месяца не прожила после свадьбы! Правда, как пишет Скрынников, «…свахами царской невесты были жена и дочь Малюты, ее дружками на свадьбе оказались сам Малюта и его зять Борис Годунов»… Но, как будет показано ниже, Малюта Скуратов успел возвыситься до свадьбы Ивана IV и Марфы Собакиной. Если и есть какая-то связь между Скуратовыми и Собакиными, то, скорее, она — прямо противоположного свойства. Получивший к тому времени большое влияние Малюта попытался и в царские невесты протолкнуть дальнюю родственницу (свойственницу?). «Проект» не получил «развития», но от этого сам Малюта ничуть не пострадал.