Жизор и загадка тамплиеров - Жан Маркаль

В этой церемонии, которую нынешняя Церковь считает недостойным пережитком прошлого суеверия, на самом деле есть что-то очень трогательное и достойное. По правде сказать, Римская церковь не совсем еще от нее отказалась. И если я иронизировал по поводу св. Христофора, который не существовал на самом деле и, однако, совершал чудеса, то потому, что знаю — надо уметь видеть дальше официальных версий, распространяемых персонажами, приобретшими себе право считаться непогрешимыми, право, на которое никогда не претендовали первые апостолы.

Итак, 25 июля 1948 года, когда в лучах полуденного солнца мы возвращались в Пюшей, плато Вексена сверкало всеми своими яркими красками. Поднялся ветер и качал колосья, издалека похожие на волны. Я был влюблен в этот край. Мне нравился ветер, приносивший запахи моря. Мне нравились дороги, пересекавшиеся посреди полей; я представлял себе, как по ним брели путешественники прошлого, пешком, к закату, унося с собой свои горести и радости, останавливаясь на каждом перекрестке, чтобы поклониться кресту или статуе св. Христофора, там, где некогда наши галльские предки почитали своих двуликих богов, оберегавших их во время далеких странствий. Я уже знал, что орден тамплиеров был основан как раз для того — по крайней мере, официально, — чтобы охранять дороги, по которым паломники шли в Иерусалим, а затем стал контролировать крупные торговые маршруты в Западной Европе. Но в то время тамплиеры меня мало интересовали. Вечером мы снова погрузились в свои восторженные фантазии: кому будет суждено найти сокровища, погребенные в городе Жизоре, Безю-Сент-Элуа, Нефле или даже в Мортемере. Я отчетливо помню эти недолгие часы, проведенные с друзьями: они были одними из самых счастливых во всей моей жизни.

Впоследствии я часто возвращался в Жизор, в долину Эпты и на плато Вексена. И каждый раз испытывал то же восторженное чувство, ту же глубокую ностальгию, то же яростное желание проникнуть глубже в тайну, окутывающую этот край.

Больше, чем всегда, эта земля казалась мне кельтской, насыщенной необъяснимой атмосферой, которая восходила к безвременной ночи, когда все цивилизации были смешаны и только начинали зарождаться в великом ореоле тайны. В Вексене жило галльское племя велиокассов, которое во времена римского завоевания входило в Великую Белгику, как и все земли к северу от Сены. Но велиокассы тоже были пришельцами в этом краю, уже обжитом предшествующими им народами. Проходной регион, последний обломок великой равнины Северной Европы, где встречались дороги, связывавшие Северное море с атлантическим побережьем. Край-перекресток, продуваемый ветрами со всех сторон света, где, как своего рода позвоночник, римская дорога (то есть подновленная галльская) иногда просматривается под национальной дорогой № 14. Историческое место, где сначала сражались франки и викинги, а затем французские короли и их вассалы, англо-нормандские монархи. Посреди этого края, в 911 году разделенном на две части по договору в Сен-Клер-сюр-Эпт, подобно маяку сверкает крепость Жизора, как магнит притягивающая всех, кого она выхватывает лучом света…

Я проникал в этот заповедный регион по трем маршрутам: через Шомон-ан-Вексен и Три-Шато, где все напоминает о французских крепостях, охранявших подступы к Жизору; через Маньи-ан-Вексен после краткой остановки в музее Гири-ан-Вексен, свидетельствующем о древней истории этой земли; по маленьким тропинкам, пересекающим французский Вексен, проходящим по этим очаровательным долинам, словно изолированным от остального мира.

В Три-Шато я всегда исполнял своего рода обет паломника, посещая знаменитую крытую аллею, которая располагается немного в стороне; там до сих пор ощущается магнетическая мощь, присущая любой сакральной постройке. Эта крытая аллея прекрасно сохранилась. В ней есть одна примечательная деталь: в опоре, преграждающей вход, пробита круглая дыра. Конечно, во многих крытых аллеях парижского региона есть такая же отличительная особенность. Так, похожие предметы можно увидеть в понтуазском музее, во рвах музея национальных древностей в Сен-Жермен-ан-Ле. Но в Три-Шато монумент находится на своем родном месте и производит более волнующее впечатление. Мне говорили, что по некоторым дням здесь и поныне проходят тайные церемонии, странные ритуалы посвящения. Если верить моим информаторам, участники этих церемоний как-то связаны — или, по крайней мере, утверждают это — с тамплиерами.

По правде сказать, я с трудом сдерживаю улыбку. Посвящение во что? Ритуалы, зародившиеся в чьем воображении? Синкретизм губительно сказался на завершающемся, точнее сказать, загнивающем XX веке, где верования и ценности смешались настолько, что никто не может их различить. Мы ничего не знаем о секретном ритуале тамплиеров по той простой причине, что он был и остается секретным. Мы не знаем ничего или почти ничего о религии строителей мегалитов, потому что никакой читаемый документ не дошел до нас от этих времен, что восходят к третьему и второму тысячелетию до нашей эры. По крайней мере…

Некоторые археологи называют отверстие в опоре крытой аллеи в Три-Шато «дырой души». Оно, возможно, указывает на веру в то, что душа умершего и погребенного в крытой аллее по истечении какого-то времени покидает тело и устремляется в мир иной. Исследователи уже не раз замечали, что во многих черепах, найденных в мегалитических монументах, есть дыра, вероятно возникшая в результате трепанации. Была ли это операция по излечению раненого или ритуальная трепанация, произведенная над покойным с религиозной целью, чтобы позволить душе вырваться наружу из черепной коробки? Мы не можем дать точного ответа. Однако известно, что в обвинительном списке, предъявленном тамплиерам, присутствует поклонение идолу в форме головы, знаменитому бафомету, который кажется скорее мифическим, нежели реальным. Совпадение? Крытая аллея в Три-Шато по-прежнему надежно хранит свои тайны.

Попадая в Маньи-ан-Вексен, я не устаю восхищаться старыми домами, этими почтовыми станциями, где в прошлом останавливались дилижансы. Сегодня они погружены в летнюю дремоту, отгородившись от шумного мира моторов. Для меня приезд в это место сродни возврату к прошлому, которое постепенно открывается перед тобой, словно ты перелистываешь страницы книги, которую еще никто не читал. Дальше мой путь лежит через Сен-Клер-сюр-Эпт: клирос романской церкви напоминает мне о временах Роллана и Карла Простого, которыми я грезил с моего детства. Сен-Клер-сюр-Эпт — это примечательное место, где все еще ощущается присутствие тех, кто подписал договор, оказавший судьбоносное воздействие на историю Западной Европы: едва покидаешь эту деревню, как оказываешься посреди заводов, построенных на берегах Эпты, в местечке Бордо-Сен-Клер, возле перехода через заброшенную железную дорогу. Это там начинается Нормандия. И с холма над окрестностями господствует крепость Шато-сюр-Клер, точнее, то, что от нее осталось: укрепления и донжон медленно разрушаются в зарослях буйной растительности, а некоторые части древнего здания уже используют на нужды сельского хозяйства. Очень жаль, что забвению предан замок, который ранее был одним из самых красивых во всей Нормандии и занимал важное место в нормандской оборонительной системе, проходившей по Эпте.

Но самый любимый мой маршрут пролегал через Брай-Лю. Оставив позади миазмы парижских предместий, я пускался в путь по извилистым дорогам, петлявшим средь пригорков и цветущих долин. В полях, засеянных злаками, то и дело мелькали цветы мака, поскольку в ту эпоху не практиковали селективные гербициды. Вдоль дорог цвели маргаритки, которые еще не успели выполоть рабочие. Я входил в пределы Нормандии под прохладной сенью фруктовых садов и огородов.

Но я недолго шел по долине. Быстро поднявшись вверх по руслу Эпты до Авени, я взбирался по склону на плато и двигался по нему в направлении Даммениля. Немного в стороне от моего пути, в глуби лесосеки, можно увидеть еще одну крытую аллею, правда, не такую внушительную и хорошо сохранившуюся, как в Три-Шато. Тем не менее эта аллея остается красноречивым свидетельством мистицизма темных веков предыстории. Что поражает в этом месте, так это гравюра, изображающая две женские груди, и круг в несколько рядов. Ничего оригинального здесь нет: такие памятники старины можно найти в других мегалитах области и внутри неолитических пещер долины Пти-Морен, особенно в Куазаре. Этот переходный жанр от фигуративного к символическому изображению вообще характерен для дольменического искусства и близок к гравюрам на подножии многочисленных монументов в Морбиане. Скульптурное изображение частей женского тела явно перекликается со знаменитым идолом из Пьерр-Плат в Локмариаке, с длинноволосой богиней и кругами, неоднократно встречающимися на холмах острова Гаврини. В них, несомненно, надо видеть божеств загробного мира — поскольку дольмены и крытые аллеи выполняли функции захоронений — и также, исходя из контекста и распространения декоративных элементов, напоминающих о море и растительности, богов жизни. Это предполагает наличие уже оформившейся метафизической мысли: жизнь и смерть — суть два аспекта одной и той же реальности.