Личное дело, или Обнова. Избранное из неизданного - Георгий Спешнев

свиток 1 Юный камень

              столбец 1 Правда двери              столбец 2 Усталость пустот              столбец 3 Слава следа

столбец 1 Правда двери

              глава 1 Смерть восторга              глава 2 Песня ли мысль?              глава 3 После купания              глава 4 Как камень

Правда двери

столбец 1

Смерть восторга

глава 1

Может быть я не единственный человек, незнающий что такое несчастье.

Зато я был единственным человеком, видевшим Незнакомца, когда он возвращался с купания, перекинув через плечо белое, смелое, пляшущее полотенце.

День был голый и ясный, как голодная истина губ сна неба.

А небо было без предела, как босые игры восторга в гулких глазах Незнакомца.

Незнакомец, наверное, больше всего в жизни боялся смерти. Не бояться смерти можно только совершая такой подвиг, чтобы

застывшая память о нём была сильнее, чем собственное ощущение жизни.

Но что могло быть сильнее того ощущения радости существования, с которым Незнакомец поднял с дороги первопопавшийся камешек и кинул его изо всей силы в пустую усталую пасть неба?

Он кинул его только для того, чтобы расправить свои поющие плечи.

Камень витиевато взвился.

В это самое время из-за резвого поворота дороги выехала мчащаяся машина и ударом в спину мгновенно убила Незнакомца.

Он лежал животом вниз – будто бежал и споткнулся. Рядом с ним молчала нежная лужа крови.

В стороне валялось отброшенное спелое полотенце, кроваво-белое, как хвастливо преувеличенный цветок бессмертника.

Песня ли мысль?

глава 2

Никаких свидетелей, кроме меня и Водителя, на гордой дороге не оказалось.

И я сказал, как слепил слепое изваяние пустоты:

– Вот человек, которого никто не знает и который сам не знает, что умер.

Это остановившееся навечно счастье.

После купания

глава 3

Невдалеке на берегу сидела Девушка.

Она расчёсывала свесившиеся на лицо волосы.

Они были мокрые, смеющиеся и блестели как её, плеснувшие шёлк, глаза.

Каждый раз, когда в гребёнку попадали спутанные веселием волосы, Девушка делала сырую гримасу.

И тогда на щеках её появлялись морщинки, тонкие, как потные лучи света, пробивающиеся в тёмно-медовую ночь сквозь шепчущиеся щели закрытых ставень.

А камень, вспыхнув, веселясь описывал дугу, как выпущенный в голую, голубую глубину, лёгкий, белый голубь голодного гула мига.

Внизу знойно зеленела земля, полз дразнящими узорами вежливый змей реки, шелестя и свиваясь в серебристые, свистящие, скользкие болтливые кольца.

Как камень

глава 4

Рядом с Девушкой что-то шлёпнулось, как вспышка шёпота.

Она обернулась и увидела маленький камешек, серый и круглый, как жизнь человека.

Она взяла его в руки и стала лениво подбрасывать на талой ладони.

Усталость пустот

столбец 1

Песня ли занавес?

глава 1

Занавес долго волнуется, как будто за ним бьётся большое шепелявое сердце.

Медленно, с шелковистым свистом, он расползается в бледно-синеющую улыбку.

В темноте сверкают гневные взгляды света.

В противоположных стенах распахиваются двери, как два человека, бросающихся друг другу в объятия.

В дверях, как серые цветы, вспыхивают люди.

Они идут медленно, походкой колеблющейся, как пламя свечи, когда сидишь один и ждёшь, а в открытое окно неясно вздыхает застенчивый вечер.

Они сходятся и расходятся, мелькая как рассеянные мысли. Глаза их тоскливы, как разбитые окна, в которых дует холодный осенний ветер.

Переулок скул

глава 2

Переулок был как глуповатый, долгий взгляд влюбленного.

В переулке, прячась друг за друга, стояли маленькие ленивые дома.

Они кутались в синие, сонные, снежные платки и как будто дрожали на холоде в ожидании стучащего счастья.

Иные дома прижимались друг к другу как парочки у заборов. Другие стояли одинокие, понурые, как человек тоскующий среди незнакомой весёлой толпы.

Трубы домов дымились.

Их дымок был неясный, сонный, тонкий, хрупкий и полупрозрачный, как пар изо рта.

Он медленно полз вверх, пухло таял и исчезал бесследно, как грустное хрустящее воспоминание.

Среди маленьких домов стоял серый, строгий, постаревший небоскрёб, как огромное сухостойное дерево среди молодого леса.

Оно стоит седое, как старое серебро с чернью. Немощно торчат его чёрствые ворчащие ветви. Сухо кашляет в них ветер.

А вокруг него нежно волнуется жизнь.

Плавно гнутся в бесконечно длинных поклонах потяжелевшие ветви.

Плачут светлые, шепотливые глаза листьев густым, кудрявым, рослым соком зеленого пения.

Иные дома в переулке были угрюмые, разбитые, как утомлённые расстроенные люди.

У таких людей болезненные жёлто-серые лица. Как старые, давно небелёные стены.

На щеках у них морщины, похожие на трещины в штукатурке. Под глазами чёрные круги. Как потухшие окна.

Другие дома были грязные, красно-кирпичные, как обветренные лица работающих на морозе.

У маленьких домов крылечки были с полуразрушенными решётками, полуразвалившимися ступенями, с дверьми, покосившимися как измученный человек, прислонившийся в изнеможении к стене.

Эти крылечки были похожи на потрескавшиеся лихорадочные губы.

Входы в небоскрёб были чёрные, безмолвные, как огромные, беззубые, готовые проглотить вас без объяснений.

У всех домов окна были немытые, серые, как усталые, бессмысленные глаза людей, проходивших по переулку.

С утра прохожие сыпались здесь – то как сырой, рваный, нервный снег, то как пыль, шепеляво пляшущая в солнечном луче.

На углу торчал дотошный лотошник.

Он поставил свой лоток на мостовую, а сам уселся на тумбу. Он нагло оглядывал спешащий переулок.

Его взгляд был пустой и тёмный, как дыра, пробитая в каменной стене.

В уголке рта у него тлела папироса. По временам она вспыхивала, будто на сырой мостовой пышно расцветал красный сна цветок.

Серебристый пепел сыпался ему как на лунное сутулое сияние. Вечером переулок погружался в темноту, как будто, шатаясь, тихо спускался в подземелье.

В окнах вспыхивал свет, как тупая мысль в человечьих глазах. Медленно смыкались занавеси, как побеждённые сном кованные веки.

За занавесями тени сновавших там людей появлялись и исчезали как чахлые сны.

Тогда наверху, бледно дышащее, душисто поющее зарево далеких площадей и улиц начинало трепетать, как шелковисто-мокрое, от синей крови молний, крыло черно-огромной, царственно-подстреленной птицы.

А внизу – переулок, как тонкая струйка черной крови, стекающая по белоснежной, мятежной коже ночных сияний.

Волшебный шаг

глава 3

Она шла и её шёлковое платье шуршало, как осыпающиеся осенью листья.

<…>

Фрагмент из второго свода «Собор соборников»

часть 2 Словесные игры не нашего века

         свод 2 Собор соборников

                      сборник 1 Одоление идола                      сборник 2 Убогий бог

сборник 1 Одоление идола

             свиток 1 Замок незнакомки             свиток 2 Проворное время             свиток 3 Стук огня             свиток 4 Усталое пламя             свиток 5 Крик рока             свиток 6 Сугробы сна             свиток 7 Ивановизна

свиток 1 Замок незнакомки

             глава 1 Дверечь             глава 2 Мимозг             глава 3 Окноги             глава 4 Вдали боль             глава 5 Стеновь

Дверечь. Губы рассвета

глава 1

Роется серое творчество проросшего утра вспыхнувшей своры вёрст.

Порется рассеянность прохлады хрустящих птиц, засорившаяся истлевшей рощей хора, спешащая воркующей церковью.

Крестятся чёрные рыбы рослых рос встрепенувшейся смерти шага плешивого шума света.

Потягивается томной немотой остывшая, вышитая судорога дорог, память помятого рыгающего тенью, горбатого ветра.

Пышно пьющие мысли леса осунулись потным отдыхом.

Нарывают нарванные веры грузного зарева ныряний биения гор.

Бредут дряблые блюда заспанных прядей прищуренного пруда. Ленивые ивы умываются шепчущей улицей.

Коротая рокот трав, открыты крутые утки сутулых суток.

Кружатся жирные пожары журчащих цветов вздрогнувшего востока вздоха стада.

Стихи сухие лысого хлыста лопаются, лапаясь лучами чисел мычащих заиканий.