Неугомонные бездельники - Геннадий Михасенко

Борька любил съязвить, но не сквозь зубы и без натужного хохота, как Юрка, а мягко, как будто пуховой подушкой ударит - хоть и растеряешься, но станет весело. Мне это нравилось. Он был умным, Борька, только его надо было понимать.

- Свою показывай! - окрысился Юрка, морщинисто собирая губы в щепоть и злюче блестя глазами.

- Моя целая.

- Могу разбить по блату, - и Юрка ехидно ощерился.

- Петрушка какая-то получается, - вздохнул я. - Дальше так нельзя. Надо что-то делать.

- Я ей сделаю!..

- Дело не в одной Анечке, - сказал я. - Тут - вообще... Надо всех вверх тормашками! И чтоб изнутри, а не тяп-ляп.

- Как это - изнутри? - сердито спросил Юрка.

- Как. Почем я знаю.

- А это вот как: Анечка тебя проглотит, а ты там у нее воюй, пояснил Борька.

- А тебя, губастый философ, не спрашивают и не шипи, - огрызнулся Юрка. - Может, тебя заглотят...

Борька тряхнул головой и вдруг весело спросил:

- А кто может свою ногу на шею закинуть?

- На твою? - осклабился Юрка. - Подставляй.

- На свою, конечно.

- А ты?

- Не пробовал. Это я только что придумал. Ну ка, Борька скинул правую сандалию, ухватился за пятку и щиколотку, дернул, опрокинулся на спину и так остался лежать.

От крыши поднимался какой-то железный угар. Ржавые подтеки лишаями выступали на листах. Я стянул рубаху с майкой, раскинул их и улегся навзничь. Солнечные лучи мигом прошили меня насквозь и, как электроды, приварили к крыше... Сейчас бы горсть снега! Или сосульку бы!.. Какие у нас на прачечной вырастают зимой сосульки! Метра по два! Время от времени их срубают, чтобы не ломался шифер, а мы вывозим их на санках в огороды, где они и торчат до весны, как статуи с острова Пасхи. Да-а, зимой хорошо! Зимой весь двор наш!..

Вокруг было тихо-тихо. Мне даже показалось, что дремота сковала весь мир: заводы не работают, турбины стоят, не летают спутники, и все люди где-то полеживают, вздыхая... Но проурчал над нами самолет, сипло свистнул на путях маневровщик, а по дороге разозленно пронесся МАЗ, точно нарочно напоминая, что мир-таки не дремлет, жизнь кипит вокруг, и только мы киснем вот тут от безделья...

- Конечно, здесь они, суслики, загорают, - раздался знакомый говорок, медленный и картавый.

Я сел. По ветке крался Славка, мой лучший друг, а в развилке тополя сидел еще один мой лучший друг Генка-баянист.

- Привет! - крикнул я. - Что, музыкант, доремикаешь?

- Фасолякаю, - бодро ответил Генка.

Он еще ни разу не ступал на крышу - боялся. Сколько мы его ни уговаривали, ни дразнили - бесполезно. Однажды, правда, допекли, но все еще каемся - он сорвался. Спасибо, за ветку ухватился, повис и - ну икать. Мы испугались, кричим, чтобы подтягивался, а он молчит и только - ик да ик, потом - бух, но ничего, даже пятки не отбил. С тех пор - ша! Трусоват был Генка во всех наших делах, но и то молодец, что хоть вообще не отставал.

- Юрк! - окликнул он. - Тебя там зовут.

- Ну, вот, началось, - сказал я. - Поддевай вторые штаны.

- Кто зовет? - недовольно спросил Юрка из-под локтя. - Скажи, нету.

- Я так и сказал. Я сказал, не знаю, а они говорят: найди. Это те твои друзья.

Юрка подскочил так, точно его пырнули чем-то сквозь крышу, и стал живо одеваться, бормоча:

- А, черт, забыл... из-за этой поварихи, чтоб ей... Где они?

- Там, у ворот.

- А, черт!.. Мы же сегодня на рыбалку с ночевкой идем. А еще надо червей, удочки, жратву... Я ее придушу... Славка, скорей давай дорогу, а то!..

Славка, толстяк и увалень, переступал осторожно, как слепой, придерживаясь за верхний сук. Ветка под ним опасно пригибалась, норовя соскользнуть с карниза. Да-а, скоро ему - прощай, крыша, будет с Генкой куковать.

- Ух, братцы! - перевел дыхание Славка, сделав последний шаг и грузно садясь. - Путь свободен. Жми к своим дорогушам.

- Ты, Славчина-мужичина, повежливей с моими друзьями, а то передам. Они шуток не любят.

- Передай-передай.

- Не бойся, я так. Ну, приглашаю завтра на уху!

Бобкин подмигнул нам, юркнул на ветку и ловко, как бурундук, проскользнул по ней он всегда спешил к своим новым приятелям. Откуда и как они взялись я не знал, но только вот уже с месяц они нет-нет да и появлялись у ворот, и он, бросая все, летел к ним сломя голову. Я чувствовал при этом какую-то досаду, но она быстро улетучивалась. Черт с ними, с приятелями, лишь бы Юрка оставался своим парнем.

Славка спросил, что это внизу за шум, а драки нет. Я ответил, что драка была, и описал всю сцену.

- Зря это вы, - заметил с тополя Генка.

- Ты там помалкивай, зряшник... Пока ты пиликал на баяно, нас поварешками лупцевали, - злость на Анечку уже рассосалась, но злость вообще шевельнулась опять. - Потому нас и лупцуют, что мы кислятину разводим: зря, не надо, а вдруг... За горло их надо взять! - И я поймал в воздухе чью-то воображаемую шею.

Генка поперхнулся, как будто это я его схватил за горло, Славка принялся обкусывать и без того до мяса обгрызенные ногти, а Борька усмехнулся и спросил:

- Это как, снаружи?.. Ты же изнутри хотел.

- Все равно, лишь бы с пользой.

- Для начала предлагаю написать мелом у Анечки на двери: "Вас завтра зарежут!" - сказал Борька. - Хорошо?

- Хорошо, только ее этим не испугаешь, - заметил я. И она сразу поймет, чей это фокус.

- Хоть что сделай - поймут. Тут не делаешь - понимают.

- Это вы зря, - опять не вытерпел Генка. - Давайте я вас лучше на баяне научу играть.

Я вдруг вспомнил о девчачьем концерте и только гмыкнул, не зная, говорить о нем или нет. Сказал. Пацаны глянули на меня и тут же отвели глаза.

- Свой концерт мы уже дали, - заметил Борька. - Зрители кричат и прыгают до сих пор. Хорошо, хоть артисты высоко, а то бы давно разнесли их в клочья от восторга... Так что теперь очередь девчонок выступать.

- А я бы согласился, - сказал Генка.

- Ну, и валяй! - вздохнул Борька и отчужденно улегся на спину, выставив ребра, как ксилофон.

- А что, нельзя? - тревожно спросил Генка, завозившись в развилке. Нельзя, Вовк?

- Почему?.. Играй, если хочешь, - ответил я и глянул на Славку - что скажет он.

Но Славка молчал, задумчиво шевеля своими полными, как гороховые стручки, губами. Он был молчун, наш Славенций, и ему это шло, потому что, когда он говорил, у него зубы стучали, не как, понятно, пишущая машинка, но постукивали. Конечно, мы могли бы выступить: Борька - с фокусами, Славка - с какой-нибудь гирей, Юрка - со свистом полухудожественным, я бы, в самом деле, прошелся на руках, если это кому интересно, но... Борька, пожалуй, прав - свой концерт мы дали, он еще даже не кончился и неизвестно вообще, чем кончится, так что, девочки, простите-извините...

ГИБЕЛЬ АНЕЧКИНОГО ОГОРОДА

Спал я в ту ночь плохо. И уснул не сразу, и потом в голову лезла разная белиберда: будто все куда-то уезжают на поезде, а я опоздал, на ходу зацепился за последний вагон и не в силах подтянуться, а внизу будто не рельсы и шпалы, а пустота, и я вот-вот туда сорвусь... Кошмар!

Обычно к девяти часам, когда мама с папой уходили на работу, я высыпался, и хоть, закрывшись на крючок, снова падал в кровать, но уже просто понежиться и почитать. А тут чувствую - трясут за плечо, а понять не могу: или это будят меня, или от поручней вагона отдирают. В ужасе я резко вывернулся и - шмяк! - на пол. Приехал.

Отец, в майке и трусах, только что умывшись, вытирался полотенцем и насмешливо глядел на меня. Я ему радостно и подслеповато улыбнулся и прыг! - в постель.

- Нет-нет, дружок, ничего не выйдет, вставай, не будешь загуливаться. Как мы договорились?.. Максимум - до одиннадцати. А ты?.. А ну, давай!

- Пап, заприте меня, а ключ в форточку бросьте, - забормотал я, сладко зарываясь в подушку.

- Все-все, завтра доспишь. Слышишь? - пристрожился отец. - Живо умывайся, и пошли. На собрание.

- На какое собрание?

- На дворовое. Во дворе - чрезвычайное происшествие. Управдом всех собирает.

Я сел. Неужели из-за вчерашнего, из-за крыши?

- Какое происшествие?

- Чрезвычайное!.. Где ты был вчера до полдвенадцатого? - спросил вдруг отец, складывая полотенце вдвое, точно собираясь пороть меня, чего давно не было.

Последние крохи сна улетучились.

- У дяди Феди. Со Славкой, - тревожно ответил я, но отец продолжал вопросительно смотреть на меня. - Мы кино по телику смотрели... про индейцев.

- А после?

- Домой.

- Сразу?

- Сразу. Да что случилось? - воскликнул я наконец, не в шутку взвинченный.

Отец расправил полотенце, перекинул через шею и сказал:

- У Жемякиных уничтожен огород.

Я присвистнул. Отец, не спускавший с меня глаз, добавил:

- Управдом говорит, что даже картошка повыдергана... И самое главное - подозревают вас.

- Нас?.. Ничего себе!

- Вот тебе и ничего... Живо собирайся.

Я натянул штаны, выскочил в кухню и наткнулся на острый мамин взгляд.

- Надеюсь, ты тут ни при чем? - спросила она, наливая воду в электрический самовар.

- Конечно, мам, - невозмутимо ответил я, лихорадочно соображая, кто же мог это сделать. - Тут, мам, никто ни при чем. Тут какая-то петрушка. С Анечкой вечно петрушки!