Темное, кривое зеркало. Том 2: Смерть плоти, смерть мечтаний - Гэрет Уильямс

— У нас теперь хорошая команда, капитан. Они расторопны, лояльны, каждый знает, что ему делать…

Командор Корвин посмотрел на человека, служению которому посвятил свою жизнь. Взгляд капитана Джон Шеридана, Старкиллера, вновь был отстранённым и холодным. В последнее время это случалось совсем нечасто — после Битвы на Втором Рубеже всё его время было заполнено бесконечными ремонтными операциями, налаживанием снабжения, тренировками… Команде и капитану «Пармениона» ещё лишь предстояло по — настоящему привыкнуть друг к другу.

— Лояльны, — сказал Шеридан. — В этом — то всё и дело. Лояльны по отношению к кому? Сколько здесь человек из старого экипажа «Вавилона»?

Шеридан и Корвин успели улететь с Проксимы-3 на своём прежнем корабле — «Вавилоне» — лишь за несколько минут до того, как против них были официально выдвинуты обвинения в измене. На борту в тот момент был только самый необходимый минимум команды, и, ко всему прочему, Бестер настоял на том, чтобы «Вавилон» был возвращён на Проксиму вместе с частью своей команды. Явным предлогом к этому служило его нежелание оставлять последнюю крупную колонию землян без всякой защиты. А на самом деле… кто знает, почему Бестер делает то или другое на самом деле?

— Не так уж много. Франклин вернулся с «Вавилоном»… У нас осталась Конналли и несколько наших прежних пилотов — истребителей. Зак не улетал с Проксимы. Так что нас лишь маленькая горстка. Если, конечно, не брать в расчёт мисс Александер. И ещё есть Деленн…

Шеридан проигнорировал это замечание.

— Вы доверяете Бестеру?

Корвин огляделся вокруг. Ему уже приходилось вести разговоры, не предназначенные для чужих ушей, и он знал, что проявить осторожность в таких случаях не помешает никогда. Капитан же Шеридан прославился благодаря многим своим качествам, но осторожность никогда не упоминалась в их числе.

— Он не стал бы ставить жучки, — прокомментировал Шеридан мысли, явственно написанные на лице Корвина. — Ну, ей — богу, он же телепат. И, кроме того, я уже проверял. Итак, вы доверяете ему?

— Честно говоря… не совсем, но, по крайней мере, он тоже противник Теней. И ещё надо принять в расчёт Г'Кара.

— Да. Г'Кару я доверяю… в некотором смысле. Бестеру… нет. Ни на грош. А что касается той старой поговорки — «Враг моего врага — мой друг», — то я никогда не верил в это. У Бестера свои собственные планы. У Г'Кара, впрочем, тоже. А нам, чтобы понять их… придётся подождать. Боже! Ненавижу все эти секреты. Что вы думаете о мисс Александер?

— Я не знаю. Здесь она одна из тех немногих людей, кто не подчиняется власти Бестера. Мы до сих пор не знаем, что же случилось с ней на Проксиме, и сама она не желает говорить об этом. С другой стороны, нам нужен телепат на борту, если у нас есть перспектива новой встречи с этими Тенями, и мне кажется, что лучше уж она, чем кто — нибудь из людей Бестера.

Шеридан улыбнулся.

— Верно.

Корвин снова посмотрел на Капитана и нервно проглотил комок в горле.

— Капитан… а как насчёт Деленн?

Прошло восемь дней с тех пор, как она погрузилась в кому, и её держали в медлабе, и за всё это время Шеридан даже не упоминал в разговоре её имя. Деленн не нравилась Корвину, — ведь, несмотря на изменение её облика, она по — прежнему оставалась минбаркой, — но с капитаном всё было иначе. Корвин наблюдал за развитием отношений между ними со смешанным чувством неприязни и недоверия, но он вынужден был признать, что Деленн действительно нужна была Шеридану, — именно она спасла капитана после того, как тот был на грани самоубийства после смерти Анны.

— Я не хочу говорить о ней, — сказал Шеридан.

— Но…

— Разговор окончен.

Корвин снова посмотрел на Шеридана. Лицо капитана было жёстким и суровым, но Корвин не поднялся бы так высоко, если бы не был способен разбираться в людях. Это был не последний разговор о Деленн. Ни в коей мере.

Лондо Моллари, бывший министр с Примы Центавра, был трезв. Это было что — то новенькое, но причиной было то, что в Приюте не нашлось другой выпивки помимо тошнотворного нарнского пойла, а он, говоря по правде, скорее предпочёл бы пить собственную кровь. Вот потому — то ему и пришлось обходиться водой.

С того момента, как он совершил достойный буйно помешанного поступок, — погнал «Валериус» — корабль своего племянника, в бой против Теней, Лондо обнаружил, что его неофициально приняли в местный, приютский, клуб конспираторов. Конечно, он был не новичком в Г'Каровском Круге Света, но до сих пор он работал лишь в качестве агента, информатора — он мог время от времени добыть случайный обрывок кое — какой информации, оказать помощь дружественному агенту, шепнуть пару слов в нужное ухо… А тут он вдруг с треском влип в самую гущу событий, и ему это очень не нравилось.

Конечно, все считали его мертвецом. Покушения на его жизнь, — регулярные и естественные происшествия при центаврианском дворе, — что — то уж очень участились в последнее время и стали досаждать ему. Так что он послушался совета своей горячо любимой супруги Тимов, прикинулся убитым и свалил с Примы Центавра. А теперь его занесло сюда. И ему это уже надоело.

Карн с головой погрузился в задачу интеграции «Валериуса» в местную военную структуру. Он проводил тренировки, избавлялся от тех членов команды, которым не доверял, налаживал отношения с капитанами Шериданом и Бен Зайном… в общем, выполнял свои обычные обязанностями военного человека, которых всю жизнь сторонился Лондо из — за их подозрительной похожести на тяжёлую работу. А Лондо тем временем было абсолютно нечего делать. Он был отрезан от источников информации о том, что происходит дома, поскольку у Г'Кара теперь не осталось постоянных агентов на Приме. Это нужно было исправить, и, как только Виру удастся наладить свои дела, тогда и у Лондо появится занятие, а пока ему оставалось лишь скучать, даже не имея возможности напиться в дупель пьяным.

Дверь открылась, и Лондо обернулся. Ах да, всё — таки у него есть дело.

— Здравствуйте, министр, — поприветствовал его странный человек по имени Морден. — Вы неплохо выглядите.

Он смотрел на руины перед собой, рассеянно пошевеливая мусор под ногами носком сапога. Он чувствовал смерть вокруг. Она была повсюду. Это был не запах, не вкус, не вид, а просто… чувство. Он вздохнул. Можно подумать, он превращается в Шаг — Тота.

В последнее время он многое слышал об этом Круге Света. Но ему претила сама мысль об использовании агентуры и шпионаже. Это было просто ниже его достоинства. С другой стороны… вот до чего довела его гордость. Он усвоил очень важный урок. Нельзя сражаться с Тьмой и остаться при этом Светлым.

Но, поскольку его душу и так поразило проклятие, какое это теперь имело значение?

Раньше он верил, что он сам чист, верил, что он справедлив, свят, готов к грядущим испытаниям… что он — тот, кто должен привести свою расу к завещанной ей славе.

Он был не прав, и доказано это было сполна. Он привёл свою расу лишь к катастрофе, к смерти.

Его детское видение до сих пор не выветрилось из его памяти. Раньше он считал, что оно было навеяно чем — то высшим — чистым и святым. Похоже, что он ошибался. Его судьба не была ключом к славе его народа.

Но вот этот Круг Света… это было интересно. Раньше он не мог представить себе, что какая — то другая раса окажется способной сражаться против Тьмы — не считая ворлонцев, разумеется. Все прочие младшие расы казались ему слабыми, нечистыми, испорченными, не знающими чести. Битва на Втором Рубеже доказала обратное.

Центавриане, нарны, даже земляне… все боролись против Врага на Втором Рубеже. И им придётся делать это снова. Его народ, очевидно, потерял это право. На минбарцах теперь лежало его проклятие.

А что бы она сказала обо всём этом? Она — та, которая всегда знала, каков истинный путь, которая всё время была так же глубоко убеждена в своей роли, как и он сам? Та, которую он принёс в жертву на алтаре собственных амбиций?

Его это не волновало.

Синевал, бывший Великий вождь Серого Совета, бывший Энтил — За Анла — Шок, бывший Сатаи, бывший Шай Алит, бывший Воин, повернулся и пошёл прочь. Он больше не был никем из перечисленных людей. Ныне он лишь смиренный странник пред оком Валена.

Что бы сказал Бог, если бы увидел её сейчас, когда её жизнь измерялась в конкретных цифрах и показаниях, когда она зависела лишь от поддерживавших её машин? Волновала ли Его эта конкретная судьба, да и волновала ли она её саму? Перестала ли она верить в тот день, когда жизнь была вырвана из самой её родины, или это случилось, когда она приземлилась на ту страшную, мёртвую планету и навеки утратила свою душу? А может быть, её вера угасла раньше, когда её мать лишила себя жизни?