Эпиталама - Жак Шардон

В тот день Альбер приехал в Фондбо поздно; Андре уже приказал закладывать коляску, чтобы ехать обратно.

— На следующей неделе я уезжаю, — сказал Альбер, подойдя к надевавшей в вестибюле шляпу Берте. — Сюда я больше не вернусь… Париж — скучный город… Но я буду часто думать о вас. Быть может, когда-нибудь я увижу вас вновь, но вы будете тогда уже совсем взрослой и забудете меня.

— Я вас не забуду, — сказала Берта.

— Сегодня я приехал, чтобы попрощаться. Мне неприятно, что в минуту расставания вокруг нас так много посторонних. Вы что, никогда не выходите из дома одна? Ведь ездите же вы когда-нибудь в Нуазик? Завтра к вам придет Мари-Луиза. Кстати, в котором часу она отправится домой?

— Часов в шесть.

— Послушайте, — продолжал Альбер, быстро и равнодушно оглянувшись на госпожу Дюкроке. — Проводите Мари-Луизу до фермы Монтамбер. Когда она уйдет, оттуда выйду я. Могу же я просто прогуливаться по дороге.

Берта кивала в ответ Альберу, не слишком понимая, к чему он клонит.

На следующий день, выходя из дома вместе с Мари-Луизой, она вспомнила сказанное вчера Альбером, но не придала этому большого значения и шла по столь хорошо знакомой ей дороге, такой спокойной и умиротворяющей.

Недалеко от фермы Монтамбер она расцеловалась с подругой и пошла обратно. Вдруг непонятно откуда рядом с ней появился Альбер.

— Это очень мило с вашей стороны… Я ждал вас… Я боялся, что вы испугаетесь и не придете… А все так просто… К тому же на дороге никого и нет, — бормотал он.

Берта стояла неподвижно, испытывая одновременно и смущение, и страх перед этим человеком, который разговаривал с ней, почтительно сняв шляпу. Неожиданно она вспомнила Нелли Пассера, о которой поговаривали, что она испортила себе репутацию. Наверняка Нелли так же вот и погубила себя, подумала Берта, почувствовав, что совершила грех, за который ей придется расплачиваться.

— До свидания, мадемуазель Берта, — сказал Альбер. То ли вид этого боязливого детского личика, то ли ощущение покоя, исходившее от безлюдной дороги, перечеркнули разом все его фантазии. — Дайте мне вашу руку, поскольку я уезжаю… Ваши детские пальчики… Вот так прощаются с маленькими полячками, — сказал он, крепко прижав руку Берты к свои губам.

Берта понимала, что позволила Альберу излишнюю вольность, но при этом удивлялась, что почти не испытывает угрызений совести. К тому же этому молодому человеку то, в чем она себя упрекала, видимо, казалось совершенно естественным. Вспоминая некоторые высказывания Альбера, она заметила, что и он, и некоторые другие уважаемые люди их круга относились к поведению Мари Брен без всякого осуждения. Так что было совершенно непонятно, какие же именно поступки следует считать предосудительными. Берта хотела было поделиться своими сомнениями с аббатом Перпером, но тот каждый раз прерывал ее, стоило ей начать свои рассуждения. Священник требовал от нее только одного: покаяния и смирения, ей же хотелось все с ним обсудить и получить необходимые разъяснения.

Как-то раз в воскресенье, возвращаясь домой после мессы, она решила поговорить обо всем с матерью. Однако госпожа Дегуи зашла в магазин.

«Что же так долго мама там выбирает!» — говорила себе Берта, ожидая ее перед дверью. Потом, когда она подумала, что они наконец-то пойдут домой, госпожа Дегуи забежала еще в одну лавку.

«Она хочет купить все, что доставляет удовольствие Эдуару, — размышляла Берта, от нетерпения начиная сердиться на мать. — Она заботится о семье. Хочет, чтобы Эдуар сказал ей: „Матушка, вы меня балуете!“ Но, если уж честно, то она не обладает истинной щедростью. Она ведь так равнодушна к нищим…»

Госпожа Дегуи семенила по дороге, держа в руках свои пакеты; ее миловидное лицо было покрыто маленькими капельками пота. Она торопилась домой, чтобы поспеть к обеду.

Берту, так долго ждавшую мать, чтобы начать разговор, раздражала эта спешка.

— Уж в воскресенье-то можно было бы вернуться на машине! — сказала она.

— Нет, доченька.

— Ты все усложняешь, — сказала Берта, знавшая, что мать часто экономила на мелочах — кусочках хлеба и спичках, при этом не обращая никакого внимания на основные траты семьи, которые, по мнению Берты, были чрезмерными.

— Давай я подержу над тобой зонтик, — предложила Берта. — Для октября сегодня жарковато. Похоже, Лорану не удастся вернуться в Рошфор вместе с Андре. А, кстати, почему его отправили в Рошфор, ведь зимой его родители живут в Туре?

— Так получилось, что он начал свою учебу в Рошфоре.

— Я не говорила тебе, что встретила у Дюкроке госпожу Брен? Кажется, она уже уехала в Шотландию. А сюда она приезжает к матери, как правило, ненадолго.

Госпожа Дегуи ничего не ответила и снова пошла очень быстро, потом, сбавив шаг, посмотрела на дочь:

— У тебя волосы лезут прямо в глаза. Ты бы так не растрепалась, если бы не взбивала их так сильно.

— И еще если бы мы шли, а не бежали!

— Я не хочу опаздывать. Сегодня к нам придут обедать Эдуар и Эмма.

— Знаю. Но это не повод, чтобы ходить за покупками в самую последнюю минуту.

Так они пререкались до самого дома.

«Мама сделала вид, что не слышит, когда я заговорила о Мари Брен, — размышляла Берта, — потому что ей неприятно обсуждать эту тему и потому что ее раздражает одно лишь упоминание имени Мари Брен. Она ответила мне колкостью, чтобы уклониться от разговора и тем самым скрыть свое неумение рассуждать. Так же вот и с папой: по слабости она избегает любых споров с ним, а потом мстит ему за это дурацкими замечаниями».

Берта решила больше не задавать вопросов людям, чьи недостатки слишком очевидны. Она чувствовала себя одинокой и непонятой среди этих жалких существ, утративших способность мыслить; теперь она будет искать ответа только у самой себя и надеяться лишь на собственные силы. Отныне она будет больше внимания уделять учебе. Берта начала с того, что повесила у себя в комнате расписание занятий и начала по утрам вставать раньше, чтобы повторить пройденный материал. Четыре часа в день она отводила игре на фортепьяно. Читала книги, принесенные ей мадемуазель Пика, потом переключилась на романы, которые наобум выбирала в библиотеке отца и которые госпожа Дегуи отнимала у нее, когда название тома казалось ей неподходящим для молодой девушки. Берта, однако, искала в книгах не рассказы про любовь, а информацию о людях, о свете, о жизни, столь интересовавшей ее и казавшейся ей совершенно непохожей на все то, что она знала.

Чтение отвлекало ее от занятий, но время от времени она вдруг составляла себе новое расписание, более жестокое по сравнению с предыдущим, и прикалывала его над своим письменным столом. Она также пыталась изучать историю по многотомному труду Анри Мартена, занимавшему одну из полок библиотеки, однако, почитав его немного вечером, она начинала чувствовать усталость, переставала понимать прочитанное, ею вдруг овладевали мечтательность и лень, и тогда она клала на книгу руку и смотрела на свои пальцы, которые так внимательно разглядывал Альбер. Она думала о том, какими они могли показаться ему — изящными или же, наоборот, некрасивыми, и начинала приводить в порядок ногти.

Однажды после падения с лошади господин Дегуи перестал ездить верхом и возненавидел — это он-то, столь любивший когда-то любые физические упражнения — даже пешие прогулки. Он теперь редко ходил даже в свой торговый дом, предпочитая оставаться в библиотеке и спокойно курить трубку, хотя вкус ее казался ему неприятным. Он выбирал из своей богатой книжной коллекции тот или иной том, трогал переплет, смотрел картинки, а иногда брал в руки и созерцал какую-нибудь антикварную вещицу, с удовольствием ощущая на ладони ее приятную тяжесть. Заслышав звонок, он приоткрывал дверь и выглядывал в коридор. Господин Дегуи запрещал, чтобы его тревожили, однако сам ревностно прислушивался ко всем раздававшимся в доме звукам. Иногда он входил в гостиную в тот момент, когда у его жены был кто-нибудь с визитом, и садился послушать беседу, не замечая смущения гостей. Тогда госпожа Шоран, обращаясь к господину Дегуи, повышала голос, она снисходительным тоном, как с ребенком, говорила с ним о лошадях, о книгах и о физических упражнениях. Никто и не догадывался, что раскопки на мысе Грав и археологические работы господина Дегуи, о которых в Нуазике отзывались как о причудах, высоко ценились некоторыми учеными.

Господин Дегуи немного оживлялся, когда приходили ужинать его зять и Эмма. Эдуар, новичок в семье, казалось, с интересом внимал рассказам тестя, но Берта их никогда не слушала, поскольку все они были ей давно известны.

В тот день Дегуи, рассказывая про осуществленную господином Тарно спекуляцию, встал, чтобы самому налить в бокалы гостей коллекционного вина.