Копчёная селёдка без горчицы - Алан Брэдли

— Ммм, — отозвался доктор, закрывая свой черный чемоданчик. — Что вам требуется, милая, — сказал он цыганке, — так это хороший отдых. — И обратился ко мне: — Побудь с ней. Я ненадолго. А дождя так и нет, — заметил он в никуда, выходя из палатки.

— Я заплачу за палатку, — повторила я. — Пусть даже это несчастный случай.

Она снова закашлялась, и даже мне было очевидно, что пожар собрал свою дань с ее и без того слабых легких. Я беспомощно ждала, когда она перестанет задыхаться.

Когда наконец это произошло, снова повисло долгое нервирующее молчание.

— Женщина, — сказала цыганка. — Женщина на горе. Кто она?

— Это была моя мать, — ответила я. — Ее звали Харриет де Люс.

— А гора?

— Где-то в Тибете, полагаю. Она погибла там десять лет назад. Мы нечасто говорим об этом в Букшоу.

— Что точное «букшоу»?

— Это место, где я живу. Рядом с деревней, — объяснила я, неопределенно махнув рукой.

— А! — сказала она, уставившись на меня пронзительным взглядом. — Большой дом. С двумя крыльями, уходящими назад.

— Да, он, — согласилась я. — Неподалеку от излучины реки.

— Да, — сказала женщина. — Я там останавливалась. Но не знала, как называется место.

Останавливалась там? Я не могла поверить.

— Леди разрешила моему рому и мне разбить лагерь в роще у реки. Ему требовалось отдохнуть…

— Я знаю, где это, — сказала я. — Это называется Изгороди. Там старые кусты и…

— Ягоды, — добавила она.

— Но постойте! — воскликнула я. — Леди? В Букшоу нет никаких леди с тех пор, как погибла Харриет.

Цыганка продолжала, как будто и не слышала моих слов:

— Красивая леди, вот какой она была. Но похожа на тебя, — добавила она, рассматривая меня вблизи, — теперь, когда вижу тебя на свету.

Затем ее лицо омрачилось. То ли это мое воображение, то ли ее голос наливается силой с каждым словом.

— Затем нас вышвырнули, — сердито сказала она. — Сказали, что больше не хотят, чтобы мы были там. Тогда-то и умер Джонни Фаа.

— Джонни Фаа?

— Мой ром. Муж. Умер посреди пыльной дороги, хватаясь за грудь и проклиная гаджо — англичанина, — который прогнал нас.

— И кто это был? — спросила я, со страхом предчувствуя ответ.

— Не спрашивала его имени. Прямой, словно аршин проглотил, негодяй.

Отец! Я уверена! Это отец после гибели Харриет выставил цыган из своего поместья.

— А Джонни Фаа, ваш муж… он умер из-за этого, вы говорите?

Цыганка кивнула, и по печали в ее глазах я поняла, что это правда.

— Потому что ему надо было отдохнуть?

— Надо было отдохнуть, — шепотом повторила она, — и мне тоже.

И тогда меня осенило. Не успела я передумать, как выпалила:

— Вы можете прийти в Букшоу. Оставайтесь сколько хотите. Все будет хорошо… обещаю.

Произнося эти слова, я знала, что грядет великая ужасная ссора с отцом, но почему-то это не имело значения. Харриет однажды предоставила этим людям убежище, и моя кровь вряд ли позволит мне поступить иначе.

— Мы припаркуем ваш фургон в Изгородях, — предложила я, — в кустах. Никто не узнает, что вы там.

Ее быстрые черные глаза изучали мое лицо. Я, желая подбодрить, протянула ей руку.

— Ммм, давай, милая. Отдых будет очень кстати. — Это был доктор Дарби, тихо проскользнувший обратно в палатку. Он едва заметно подмигнул мне. Доктор был старым другом отца, и я знала, что он тоже предвидит неизбежную битву. Он мысленно обозрел поле и взвесил шансы, перед тем как заговорить. Мне захотелось обнять его.

Он поставил черный чемоданчик на стол, покопался в его недрах и достал заткнутую пробкой бутылку.

— Принимайте это от кашля, когда будет нужно, — сказал он, протягивая бутылку цыганке. Она с сомнением посмотрела на нее. — Ну да, — он настаивал, — берите. Страшное невезение преследует того, кто отказывает лицензированному практикующему врачу, знаете ли. Я помогу с лошадью. У меня она когда-то была.

Теперь, когда он снова занялся рутинным делом старого сельского доктора, я поняла, что мы вне подозрений.

Группки людей наблюдали, как доктор провожал нас к фургону. Быстро он запряг коня цыганки в упряжку, и мы обе уселись на деревянную подставку, служившую одновременно подножкой к двери и сиденьем для кучера.

Старуха цокнула, и деревенские жители расступились в стороны, когда фургон тронулся с места и медленно покатился по тропинке через церковное кладбище. Со своего высокого места я видела множество поднятых вверх лиц, но Фели и Даффи среди них не было.

Хорошо, подумала я. Вероятнее всего, они сидят в какой-нибудь палатке, перемазав свои тупые физиономии сконсами и взбитыми сливками.

2

Мы громыхали по центральной улице, вымощенной булыжником.

— Как его зовут? — спросила я, показывая на дряхлую клячу.

— Грай.

— Грей?

— Грай. «Конь» по-цыгански.

Я припрятала этот странный клочок знаний на будущее, с нетерпением ожидая, когда смогу вывалить его перед сестрой-всезнайкой Даффи. Разумеется, она притворится, что и раньше знала.

Должно быть, грохот, производимый нашей ездой, заставил мисс Кул, деревенскую разносчицу новостей, подбежать к витрине ее кондитерской лавки. Когда она увидела меня рядом с цыганкой, ее глаза расширились, и она прикрыла рот рукой. Несмотря на толстое зеркальное стекло в окнах ее магазина и разделявшую нас улицу, я почти услышала, как у нее перехватило дыхание. Зрелище того, как младшую дочь полковника Хэвиленда де Люса увозят в цыганском фургоне, как бы весело он ни был раскрашен, должно быть, стало для нее ужасным шоком.

Я помахала рукой, смешно растопырив пальцы веником, как будто говоря: «Как весело!» Чего я хотела на самом деле, так это вскочить на ноги, принять соответствующую позу и заорать какую-нибудь бодрую песню вроде тех, что всегда звучат в музыкальных фильмах, но я подавила желание и удовлетворилась ужасной улыбкой и прищелкиванием пальцев.

Новость о моем похищении скоро запорхает повсюду, словно птица, выпущенная в соборе. Деревни — они такие, и Бишоп-Лейси не исключение.

«Мы все живем в одном ботинке, — любила говорить миссис Мюллет, — в точности как старая матушка Хаббард».[9]

Резкий кашель вернул меня к реальности. Цыганка согнулась пополам, прижимая руки к ребрам. Я забрала у нее поводья.

— Вы приняли лекарство, которое дал вам доктор? — спросила я.

Она отрицательно покачала головой, и ее глаза вспыхнули двумя красными угольями. Чем скорее я доставлю этот фургон в Изгороди и эта женщина сможет лечь в кровать, тем лучше.

Теперь мы проезжали мимо «Тринадцати селезней» и Коровьего переулка. Чуть дальше на восток дорога поворачивает к Доддингсли. До Букшоу и Изгородей еще долго ехать.

Сразу за последним рядом домов узкая тропинка, которую местные называют Канавой, уходит под углом направо — просевшая в землю каменистая дорога окаймляла западный склон холма Гуджер и срезала путь через поля к южному углу Букшоу и Изгородям. Почти не думая, я потянула поводья и направила голову Грая в сторону узкой тропинки.

После относительно гладкой четверти мили фургон начал опасно крениться. Мы ехали, подпрыгивая на острых камнях, и путь становился все более узким и колеистым. По бокам были высокие насыпи, оплетенные вышедшими на поверхность спутанными корнями старых деревьев, так что как бы фургон ни качался, он не мог опрокинуться.

Прямо перед нами, словно шея гигантского зеленого лебедя, над дорогой выгнулась опутанная мхом огромная ветка древнего бука. Под ней едва можно было проехать.

— Воровской насест, — рассказала я. — Здесь разбойники с большой дороги когда-то захватывали почтовые кареты.

Цыганка ничего не ответила, похоже, ей было неинтересно. Как по мне, выражение «воровской насест» было очаровательным образчиком местного фольклора.

В XVIII веке Канава была единственной дорогой между Доддингсли и Бишоп-Лейси. Заносимая снегами зимой, затопляемая потоками воды весной и осенью, она приобрела сохранявшуюся вот уже двести лет репутацию довольно неприятного места, если не сказать опасного.

«Населенная призраками истории» — так однажды сказала мне Даффи, нанося ее на карту Букшоу и окрестностей, которую она рисовала.

С такого рода рекомендацией Канава должна была бы стать одним из моих любимых мест в Бишоп-Лейси, однако нет. Только один раз я почти целиком проехала ее на «Глэдис», моем верном велосипеде, когда особенное тревожное ощущение в затылке заставило меня оглянуться. День был мрачный, дул сильный порывистый ветер, лил ледяной дождь, и низко нависли тучи, в такой день…

Цыганка выхватила поводья у меня из рук и резко дернула.

— Тпру! — хрипло крикнула она и заставила лошадь остановиться.