О басне и баснях Крылова - Василий Жуковский

Мы позволяем себе утверждать, что Крылов может быть причислен к переводчикам искусным и потому точно заслуживает имя стихотворца оригинального. Слог басен его вообще легок, чист и всегда приятен. Он рассказывает свободно и нередко с тем милым простодушием, которое так пленительно в Лафонтене. Он имеет гибкий слог, который всегда применяет к своему предмету: то возвышается в описании величественном, то трогает вас простым изображением нежного чувства, то забавляет смешным выражением или оборотом. Он искусен в живописи – имея дар воображать весьма живо предметы свои, он умеет и переселять их в воображение читателя; каждое действующее в басне его лицо имеет характер и образ, ему одному приличные; читатель точно присутствует мысленно при том действии, которое описывает стихотворец.

Лучшими баснями из XXIII, имеющих каждая свое достоинство, почитаем следующие: «Два Голубя», «Невеста», «Стрекоза и Муравей», «Пустынник и Медведь», «Лягушки, просящие царя».

«Два Голубя», басня, переведенная из Лафонтена, кажется нам почти столько же совершенною, как и басня Дмитриева того же имени: в обеих рассказ равно приятен; в последней более поэзии, краткости и силы в слоге; зато в первой, если не ошибаемся, чувства выражены с большим простодушием.

Два Голубя как два родные брата жили;Друг без друга они не ели и не пили;Где видишь одного, другой уж верно там;И радость и печаль, все было пополамНе видели они, как время пролетало:Бывало грустно им, а скучно не бывало.

В этих шести стихах, которые все принадлежат подражателю, распространен один прекрасный стих Лафонтена:

Deux pigeons s'aimaient d'amour tendre,[6] –

но они, верно, не покажутся никому излишними. Можно ли приятнее представить счастливое согласие двух друзей? Вот то, что называется заменить красоты подлинника собственными. Вы, конечно, заметили последний, простой и нежный стих:

Бывало грустно им, а скучно не бывало.Ну, кажется, куда б хотетьИли от милой, иль от друга? –Нет, вздумал странствовать один из них: лететь.

И этих стихов нет в подлиннике – но они милы тем простодушием, с каким выражается в них нежное чувство.

Хотите ли картин? Вот изображение бури в одном живописном стихе:

Вдруг в встречу дождь и гром;Под ним, как океан, синеет степь кругом.

Вот изображение опасности голубка-путешественника, которого преследует ястреб:

Уж когти хищные над ним распущены;Уж холодом в него с широких крыльев пышет.

В Лафонтене этих стихов нет; но подражатель, кажется, хотел заменить ими другие два, несколько ослабленные им в переводе:

…Quand des nuesFond à son tour un aigle aux ailes étendues.[7]

Сожалеем также, что он выпустил прекрасный стих, который переведен так удачно у Дмитриева:

Le pigeon profita du conflit des voleurs [8] –Итак, благодаря стечению воров.

Стих тем более важный, что в нем стихотворец мимоходом, одною чертою, напоминает нам о том, что делается в свете, где иногда раздор злодеев бывает спасением невинности. Это искусство намекать принадлежит в особенности Лафонтену. Заключение басни прекрасно в обоих переводах, с тою только разницею, что Крылов заменил стихи подлинника собственными, а Дмитриев перевел очень близко Лафонтена и с ним сравнился. Выпишем и те и другие:

Кляня охоту видеть свет,Поплелся кое-как домой без новых бед…Счастлив еще: его там дружба ожидает!К отраде он своей,Услугу, лекаря и помощь видит в ней;С ней скоро и беды и горе забывает.О вы, которые объехать свет вокругЖеланием горите,Бы эту басенку прочтитеИ в дальний путь такой пускайтеся не вдруг:Что б ни сулило вам воображенье ваше –Не верьте, той земли не сыщете вы краше,Где ваша милая и где живет ваш друг.

                                                                     Крылов.

О вы, которых бог любви соединил,Хотите ль странствовать? Забудьте гордый НилИ дале ближнего ручья не разлучайтесь.Чем любоваться вам? Друг другом восхищайтесь;Пускай один в другом находит каждый часПрекрасный, новый мир, всегда разнообразный.Бывает ли в любви хоть миг для сердца праздный?Любовь, поверьте мне, все заменит для вас.Я сам любил – тогда за луг уединенный,Присутствием моей любезной озаренный,Я не хотел бы взять ни мраморных палат,Ни царства в небесах… Придете ль вы назад.Минуты радостей, минуты восхищений?Иль буду я одним воспоминаньем жить?Ужель прошла пора столь милых обольщений,И полно мне любить?

                                                                       Дмитриев.

Последние стихи лучше первых – но должно ли их и сравнивать? Крылов, не желая переводить снова, а может быть, и не надеясь перевести лучите то, что переведено как нельзя лучше, заменил красоту подлинника собственною. Заключение басни его (если не сравнивать его ни с Лафонтеновым, ни с переводом Дмитриева) прекрасно само по себе. Например, после подробного описания несчастий голубка-путешественника, не тронет ли вас этот один прекрасный и нежный стих?

Счастлив еще: его там дружба ожидает.

Автор поставил одно имя дружбы в противоположность живой картине страдания, и вы спокойны насчет печального странника. Поэт дал полную волю вашему воображению представить вам все те отрады, которые найдет голубок его, возвратившись к своему другу. Здесь всякая подробность была бы излишнею и только ослабила бы главное действие. Посредственный писатель, вероятно, воспользовался бы этим случаем, чтобы наскучить читателю обыкновенными выражениями чувства, – но истинное дарование воздержнее: оно обнаруживается и в том, что поэт описывает, и в том, о чем он умалчивает, полагаясь на чувство читателя. Последние три стиха прелестны своею простотою и нежностию.

Выпишем еще несколько примеров. Вот прекрасное изображение моровой язвы:

Лютейший бич небес, природы ужас, морСвирепствует в лесах: уныли звери;В ад распахнулись настежь двери;Смерть рыщет по полям, по рвам, по высям гор;Везде разметаны ее свирепства жертвы;На час по тысяче валится их;А те, которые в живых,Такой же части ждя, чуть ходят полумертвы.Те ж звери, да не те в беде великой той;Не давит волк овец и смирен, как святой;Дав курим роздых и покой,Лиса постится в подземелье;И пища им на ум нейдет;С голубкой голубь врозь живет;Любви в помине больше нет;А без любви какое уж веселье!

Крылов занял у Лафонтена искусство смешивать с простым и легким рассказом картины истинно стихотворные:

Смерть рыщет по полям, по рвам, по высям гор;Везде разметаны ее свирепства жертвы.

Два стиха, которые не испортили бы никакого описания моровой язвы в эпической поэме.

Не давит волк овец и смирен, как святой;Дав курам роздых и покой,Лиса постится в подземелье.

Здесь рассказ стихотворный забавен и легок, но он не составляет неприятной противоположности с поэтическою картиною язвы. А в следующих трех стихам с простым описанием сливается нежное чувство:

С голубкой голубь врозь живет;Любви и помине больше нет;А без любви какое уж веселье!

Это перевод, и самый лучший, прекрасных Лафонтеновых стихов:

Les tourterelles se fuyaient:Plus d'amour, partant plus de joie!

Какая разница с переводом Княжнина, который, однако, недурен:

И горлицы друг друга убегают,Нет более любви в лесах и нет утех!

Вот еще несколько примеров; мы оставляем заметить в них красоты самим читателям.

Пример разговора. Стрекоза пришла с просьбою к Муравью: