Жесткий контур - Виктор Ильин

«Здравствуй, мама! Ты спрашиваешь, почему я редко и скупо пишу... Эпистолярный жанр не в моем характере. Как-то трудно бывает изложить на бумаге то, что у тебя на душе. Не зря говорят: исписанный лист — испорченный лист. Трудно, очень трудно правильно выразить то, что ты думаешь. Уж лучше при встрече мы с тобой поговорим обо всем».

Что еще написать матери? Сергей ерошит черный ежик волос, тянется за папиросой. Закуривает.

У ребят в общежитии он не был ни разу. Очень хочется пойти туда, посмотреть, как они живут, чем занимаются. Хотя он и так знает, чем они могут заниматься. С утра на лекции, потом обед и в читалку: середина семестра...

Витька Селезнев, наверное, опять избран старостой комнаты. На двери, наверное, приколол Витька график дежурств по комнате. График похож на таблицу розыгрыша по шахматам, поэтому все, кто видит его, непременно думают, что в четыреста тридцатой увлекаются шахматами.

Интересно, кто сейчас занял его койку? Наверное, кто-нибудь из однокурсников. А купили ли ребята кастрюлю или нет? Ведь каждый год вначале они уговариваются купить большую полуведерную кастрюлю, чтобы варить в ней обед. В других комнатах так делают и, говорят, немало экономят на этом.

Однако разговоры о покупке каждый раз натыкаются на молчаливое сопротивление каждого в отдельности. Сергей знает, почему это. Однажды, это было весной, на третьем курсе, Витька Селезнев решил, что настала пора от слов перейти к делу.

Он собрал с каждого по рублю и многозначительно пообещал накормить ребят такой окрошкой, какую им никогда в жизни не приходилось есть.

— За уши не оттащишь от такой окрошки, — вещал Витька. Он специально удрал с лекции и предупредил: — Чтобы в три часа все были дома!

В общежитии Витька выпросил у соседей кастрюлю, сбегал за бутылочным квасом, купил свежих огурцов, луку, колбасы, сварил яйцо. В половине третьего он начал сооружать окрошку. К трем часам на столе, застланном синей облезлой клеенкой, высилась кастрюля, похожая издали на бак для кипячения белья, полная до краев окрошкой.

Три ложки и гора хлеба, нарезанного Витькой, довершали картину предстоящего пиршества.

Но Сергей и еще один парень — сосед по комнате — задержались на кафедре строительной механики корабля, где раздавали контрольные работы. Они пришли только в половине пятого.

Витька спал, закрыв лицо тощеньким журналом на английском языке: готовил к сдаче текст. Он недовольно заворчал, когда его разбудили, но желание показать пример того, как нужно готовить пищу, взяло верх, и он скомандовал:

— Давайте жрать, ну вас к черту!

Коричневая жидкость в кастрюле, когда в нее опускались ложки проголодавшихся едоков, не убывала. Мало того, у нее появилась тенденция пузыриться и шипеть.

— Многовато, пожалуй, — пробубнил Сергей и предложил слить квас, чтобы добраться до колбасы и прочей снеди, которая была положена в окрошку. Слили. Доели.

— Ну и как? — Витька самодовольно окинул взглядом товарищей, явно ожидая похвалы.

— Есть можно, — сдержанно отозвались друзья. Витька обиделся, ушел мыть кастрюлю.

К вечеру сказалась Витькина окрошка. Ребята, стыдливо пряча глаза, зачастили в конец коридора. Витьку не ругали: он страдал больше, потому что насыщался с жадностью, показывая пример. Только Сергей мрачно сказал:

— Еще Остап Бендер говорил, чтобы не делали из еды культа.

Разговора о покупке кастрюли больше не было...

Сколько времени прошло с той поры? Сергей прикидывает. Оказывается, полгода, а кажется, было все это давным-давно. Институт, общежитие, дружба с однокурсницей Светкой Кукайтис... Все это порой кажется сном. Но ведь он обязан мыслить, а не грезить, убеждает себя Сергей, и все же никак не может отделаться от сознания, словно бы он век живет в этой маленькой комнатке, где стоит его койка, а под нею чемодан, набитый бельем и книгами.

Впрочем, книги не только в чемодане. Разнокалиберные томики высятся на подоконнике, ими забита духовка в плите, которую хозяйка еще не топит, экономя дрова. На столике последняя книга, которую купил Сергей, продав на толкучке тирольки.

Книга издана великолепно: черный переплет с красным тиснением: «Жизнь Бенвенуто Челлини». Сергей упивается великолепным слогом прославленного флорентинца. Многие мысли Челлини оказались для него близкими и созвучными, Особенно эта: «В какой бы ни пришел ты дом, живи не кражей, а трудом...»

И он трудится, этот неудачливый парень Сергей Мокшанов. Бригадир хвалит его: Сергей научился владеть пневматическим зубилом не хуже заправского судомонтажника. Впрочем, а разве он не заправский?

Пришли недавно на практику парни из ремесленного училища. Направили одного из них в бригаду Аввакумова. Парнишка ходит, подавленный шумом и грохотом, боязливо косится на кран, который то и дело подтаскивает монтажникам секции палубного настила. Увидев, что Сергей доброжелательно посматривает на него, парнишка доверчиво сказал:

— Боязно тут.

— Привыкнешь, — приободрил его Сергей и позвал: — Иди-ка, помоги! За работой страшно не бывает...

Цигипало насмешливо сощурился, процедил:

— Рыбак рыбака...

После непонятой Сергеем подначки количеством бакенов Ленчик первое время ходил надутый. Ему бы извинения попросить у Мокшанова, да характер, видимо, не позволял. Поэтому и сердился Ленчик на Сергея.

— «Боязно», — передразнил ремесленника Цигипало, — небось, с девками по ночам гуляешь, а на работе боязно сделалось...

— Хватит, Леонид! — оборвал сварщика Сергей.

Цигипало изумленно воззрился на Сергея и замолчал, а тот рассказывал пареньку:

— Зубило надо держать вот так. Сначала прижми его к металлу, а уж потом нажимай на курок, иначе полетит оно у тебя, может человека ушибить... А люди иной раз и без того бывают ушибленные. — И покосился на Цигипало.

Ленчик задохнулся от возмущения, выругался, а когда Сергей позвал его, чтобы приварить скобу, зло ответил:

— Иди ты!..

Сергей рассмеялся.

— Тоже мне друг, подначки не понимаешь! Труд, говорят, из обезьяны человека сделал, а от безделья можно сварщиком стать...

Ленчик окончательно посрамлен. Сергей ловит на себе уважительный взгляд ремесленника. Тот уверен, что так говорить могут равные...

Вот бы матери об этом написать, что стали у него другие товарищи, появились другие интересы. Но разве можно?

«Отложим до лучших времен», — решает Сергей и начинает собираться: надо отнести письмо на почту.

Он смотрится в маленький кусочек зеркала. Как он не похож на прежнего Сергея! Сердитый ежик волос, простая белая рубаха вместо клетчатой навыпуск. И только черно-белый в шахматную клетку шарфик остался у него от прежнего Сергея.

А интересно все-таки, как живут хлопцы? «Зайду», — решает Сергей, опустив письмо. Садится в трамвай, и через несколько минут он — у высокого пятиэтажного общежития.

Яркие лампочки сияют в незанавешенных окнах. Сергей легко вбегает на четвертый этаж. Поворот, еще поворот, и вон она, четыреста тридцатая.

Ну, ясно, чем занимаются хлопцы. Конец семестра— «горят» курсовые проекты.

Приходу гостя рады, особенно Витька Селезнев. Опять, видно, он староста: его рукой написан график дежурств.

— Как живешь, Сергей?

— Нормально.

— С деньгами как?

— Хватает да еще остается, — улыбается Сергей.

— А остатки куда деваешь?

— Проедаю.

Смеются. Шутка сгладила неловкость первых минут. Сергей раздевается, вешает клетчатый шарфик на спинку бывшей своей кровати, заваленной листами ватмана.

Разговор не клеится, хоть и рады Сергею: на носу сессия. Да он и сам понимает.

— Значит, проедаешь? — И снова смешок, правда, теперь уже торопливо-вежливый.

— Может, помочь? — предлагает Сергей.

Помощь принимается. Витька вручает ему счетную линейку, лист бумаги, карандаш.

Расчет сложный: надо определить, как будет вести себя судно на волне. Сергей еще этого не знает. Ему растолковывают, набрасывают схему расчета.

В комнате тишина. Только изредка Витька чертыхнется, когда эпюра изгибающих моментов не получается такой, какой ей надо быть, да из чувства гостеприимства переспросит:

— Значит, проедаешь?

— Ага, — скупо отвечает Сергей, осторожно орудуя хрупкой линейкой.

Но вот расчет закончен. Судно на волне держится хорошо. Можно и уходить. Но Сергей медлит: знакомые лица, знакомые мелочи в комнате...

— А у нас скоро спуск дизель-электрохода, — произносит Сергей и неуверенно добавляет: — Эх и жмем! Нашей бригаде поручили спусковые полозья делать. Бригадир у нас отчаянный. Если, говорит, первыми закончим, нас могут в рейс взять. Мало ли что в походе может случиться! Монтажники всегда нужны...

Ребята молчат.

— А еще недавно пришлось нам ставить закладной лист. Это вещь! — рассказывает Сергей. Он берет листок бумаги, набрасывает схему.

Бывшие однокурсники молчат. Видимо, не совсем понятно.