Литовский узник. Из воспоминаний родственников - Андрей Львович Меркулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люблю сидеть под этим дубом, прислонясь спиной к его шершавой, теплой, изрытой глубокими бороздами коре, слушать шум листвы, журчание ручья у реки, дышать дубовым ароматом, искать глазами оконца бездонного голубого неба по краям накрывшего меня зеленого шатра. Легкий теплый ветерок обвевает лицо. Здесь всегда хорошо думается: о добрых делах, о людях, о жизни, старых временах, когда наши деды были молодыми, и о том, что мы сами скоро будем дедами. Если, закрыв глаза, послушать некоторое время этот загадочный шум, толкнуть свое воображение, можно увидеть много интересного.
Вот вижу, как от небольшого домика с плоской покатой крышей у края плотины отъехала телега с мешками муки; подъехали две подводы с зерном. Прибыли, видно, в назначенное время – их встречает сам хозяин – кряжистый, крепкий мужик с твердой неторопливой походкой. На его платке, плотно повязанном на голове, черном кожаном переднике, рубахе навыпуск, аккуратно подстриженной бороде видны следы мучной пыли. Во всей его крепкой, ловкой фигуре – уверенность, деловитость и какой-то веселый настрой на работу, то состояние души – трудовая радость, что видна и чувствуется даже на расстоянии. Он поздоровался с приезжими, что-то сказал, указывая на лошадь второй подводы, послышался смех. Вернулся обратно в домик. Оттуда сейчас же вышли два молодых парня – сыновья мельника. Один из них направился к подводам носить зерно, другой – к заплотам отводного водовода.
Перед закрытой плотиной раскинулся обширный водоем, полный темной спокойной воды. Она зеркально блестит, отражая гряды облаков, склоненные прибрежные ивы. Ниже плотины вода ушла, а в многочисленных лужах, озерцах в изобилии скопилась рыба: окуни, плотва, щурята. Деревенские дети бродят неторопливо босиком по дну реки, вычерпывают рыбу из воды почти руками, укладывают ее в корзины, ведра. Из-под камней вытаскивают раков, налимов.
Подняты затворы, и освобожденная вода с яростью устремляется по каменному желобу на водяное колесо. Оно дрогнуло, начиная свое равномерное вращение, передавая движение жерновам мельницы. Брызнул золотой поток тугого, налитого солнцем, напитанного щедрой землей янтарного зерна.
Слышу мелодичный благовест с колокольни церкви. Тот самый, о котором так хорошо сказал большой русский писатель:
…К себе он тянет
Неодолимо,
Зовет и манит
Он в край родимый,
В край благодатный,
Забытый мною, —
И, непонятной
Томим тоскою…
По холму вокруг церкви, у его подножия, на дорогах и вдоль них, а на другой стороне реки – на кладбище, вокруг него, у мельницы – множество людей, приехавших на телегах, каретах, одноколках, верхом, но большей частью пришедших пешком в церковь, на кладбище в праздник Пасхи. Люди всё идут, идут. Из ближних деревень и из дальних.
Теплое апрельское утро. Солнечное, звонкое. Снег уже сошел, ледоход прошел, но вешняки на плотине еще подняты, пропуская бурные, шумные воды полной реки. Торопливо бежит вниз говорливый ручей, зеленеет трава, блестят еще подснежники, цветут ивы у реки, ольха стряхивает свою легкую, желтую пыльцу, дымит орешник. Быстро тает розоватый от солнца легкий прозрачный туман. Задорно, стараясь перекричать друг друга, галдят воробьи, перекликаясь, летают грачи, озабоченно осматривая свои гнезда.
Внизу по дороге бредет седой, бедно одетый, бородатый старик без шапки, ее он держит в руке. Идет устало, видимо, издалека. Еще только ступив на мост, он останавливается, поднимает голову, смотрит в сторону церкви, крестится. Пройдя немного, опять останавливается, глядит на кресты, шевелит губами. И так до самой церкви. Здесь он опускается на колени, кланяется до земли, недолго находится в таком положении, распрямляется, читая молитву, крестился, затем поднимается и заходит в притвор.
Утренняя служба окончилась, и почти сразу начинается обедня. Из алтаря, через открытые царские ворота выходят священник и дьякон с крестом и горящими свечами. На священнике сверкающая золотом риза, епитрахиль. Стоя на амвоне, он громко возвещает: «Христос воскресе!» – и сейчас же с клироса, подхваченное многими голосами, широко, стройно раздалось по всей церкви пение: «Христос воскрес из мертвых, смертью смерть поправ…»
Может, священник этот – Лебедев Николай Александрович, надгробную гранитную плиту которого я нашел в прошлом году недалеко от церкви, разбитой, сброшенной под гору, где и прочитал его имя.
Можно представить также совсем неожиданное. Вот новгородские дружинники идут рассыпным строем по льду реки на север, в Невскую сторону. В основном это легкие воины. Слышен шум движения людей, стук щитов и копий, негромкий разговор, редкие команды. Блестят на солнце остроконечные шлемы, колышутся на них кольчужные сетки, качаются на бедрах мечи. За спинами луки, колчаны со стрелами. Катятся легкие повозки, скрипят колеса, фырчат лошади. Воев больше, но вооружены они хуже, у них копья и топоры. Впереди долгая ледовая дорога, а вокруг шумит глухой дремучий лес.
Может, это было в далекое время борьбы новгородцев со шведами за выход к Балтийскому морю, когда бассейн Невы был ареной боев, и часть войск могла подходить к Неве по Волхову, Оломне, Мге, а может, это воины князя Александра, и спешат они в Ижорскую землю, где их совсем не ждет самонадеянный ярл Биргер со своим рыцарским воинством.
Каждый год я прихожу к Лезьенской мельнице. Хожу по старой плотине, сижу под дубом, смотрю на дали. Особенно тянет сюда во время душевных сомнений, тревог, когда самостоятельно, без чьей-либо помощи затруднительно найти ответ на возникшие вопросы. Удивительно, как легко они разрешаются здесь, как облегчается после этого душа, радуется сердце, хотя и была надежда, что если они разрешимы, то только здесь, в этом священном для меня месте. Надо лишь подготовиться, настроить себя на волну внимательного, чуткого восприятия окружающего, как, например, готовишься слушать хорошую музыку. Как способность великих, бессмертных музыкальных шедевров оказывать на людей сильное эмоциональное воздействие, так же чуткое общение с природой, доставляя не менее высокое удовольствие нашей душе, вместе с тем заставляет нас думать конкретнее; более легко, доступно объясняя сложные жизненные явления, шире раскрывая, раздвигая наши понятия, обостряя чувства, ранее не ощущавшиеся; многое видится в другом свете, видоизменяется в нашем понимании, обогащается, наполняется новым содержанием.
Потребность в серьезной музыке возникает нечасто: она зависит от состояния нашей души. Так же нельзя часто посещать священные для нас
