Мы были высоки, русоволосы… - Николай Майоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1938
Весеннее
Я шел, веселый и нескладный,Почти влюбленный, и никтоМне не сказал в дверях парадных,Что не застегнуто пальто.
Несло весной и чем-то теплым,А от слободки, по низам,Шел первый дождь,Он бился в стекла,Гремел в ушах,Слепил глаза,Летел,Был слеп наполовину,Почти прямой. И вместе с нимВступала боль сквозная в спинуНедомоганием сплошным.
В тот день еще цветов не знали,И лишь потом на всех углахВразбивку бабы торговали,Сбывая радость второпях.Ту радость трогали и мяли,Просили взять,Вдыхали в нос,На грудь прикалывали,БралиПоштучно,ОптомИ вразнос.Ее вносили к нам в квартиру,Как лампу, ставили на стол,Лишь я один, должно быть, в миреСпокойно рядом с ней прошел.
Я был высок, как это небо,Меня не трогали цветы.Я думал о бульварах, где быМне встретилась случайно ты,С которой я лишь понаслышке,По первой памяти знаком —Дорогой, тронутой снежком,Носил твои из школы книжки.Откликнись, что ли!Только ветерДа дождь, идущий по прямой…А надо вспомнить —Мы лишь дети,Которых снова ждут домой,Где чай остыл,Черствеет булка…Так снова жизнь приходит к намПоследней партой,Переулком,Где мы стояли по часам…
Так я иду, прямой, просторный,А где-то сзади, невпопад,Проходит детство, и валторныСловами песни говорят.
Мир только в детстве первозданен,Когда себя, не видя в нем,Мы бредим морем, поездами,Раскрытым настежь в сад окном,Чужою радостью, досадой,Зеленым льдом балтийских скалИ чьим-то слишком белым садом,Где ливень яблоки сбивал.
Пусть неуютно в нем, неладно,Нам снова хочется домой,В тот мир простой, как лист тетрадный,Где я прошел, большой, нескладныйИ удивительно прямой.
1938
Ветер
Сквозной, он шел наперерезЖаре. И вопреки июльской лениОн взмыл в сухое небо. ЛесУпал, взмолившись, на колени.
И с неба солнце пало в заводь:Неподалеку — так светла —С полузакрытыми глазамиНа пляже женщина спала.
Был след руки, как ложе мола,И пели путано пески,Как ныла в этом сгибе голомБоль тяжелеющей тоски.
Тоски по лету, по воде,По дрожи стесанных уключин,По крику детскому. Но гдеТот ветер счастью был научен?
1938
«Ты каждый день уходишь в небо…»
Брату Алексею
Ты каждый день уходишь в небо,А здесь — дома, дороги, рвы,Галдеж, истошный запах хлебаДа посвист праздничной травы.
И как ни рвусь я в поднебесье,Вдоль стен по комнате кружа,Мне не подняться выше лестницИ крыш восьмого этажа.
Земля, она все это помнит,И хоть заплачь, сойди с ума,Она не пустит дальше комнат,Как мать, ревнива и пряма.
Я за тобой закрою двери,Взгляну на книги на столе,Как женщине, останусь веренМоей злопамятной земле.
И через тьму сплошных догадокДойду до истины с трудом,Что мы должны сначала падать,А высота придет потом.
Нам ремесло далось не сразу —Из тьмы неверья, немотыМы пробивались, как проказа,К подножью нашей высоты.
Шли напролом, как входят в воду:Жизнь не давалась, но ее,Коль не впрямую, так обходомМы все же брали, как свое.
Куда ни глянь — сплошные травы,Любая боль была горька.Для нас, нескладных и упрямых,Жизнь не имела потолка.
1939
Стихи про стекольщика
Что надо стекольщику, кроме пустых рам?Со стульев вскакивают рыжие управдомы,Когда старик проносит по дворамЯщик, набитый стеклянным громом.А мир почти ослеп от стекла.И люди не знают о том — вестимо!Что мать Серафимом его нареклаИ с ящиком по свету шляться пустила.На нем полосатые злые порты.В кармане краюшка вчерашнего хлеба.Мальчишки так разевают рты,Что можно подумать — проглотят небо.Они сбегаются с дач к нему.Им ящик — забава. Но что с мальчишек?Прослышал старик, что в каком-то Крыму,Люди заводят стеклянные крыши.Он флигель оставил. Свистя на ходу,Побрел ноздреватой тропой краснотала…Стекольщик не думал, что в этом годуВ лондонских рамах стекла не хватало.
1940
В госпитале
Он попросил иссохшим ртом воды.Уж третий день не поднимались веки.Но жизнь еще оставила следыВ наполовину мертвом человеке.
Под гимнастеркой тяжело и грубоСтучало сердце, и хотелось пить.И пульс немного вздрагивал, а губыЕще пытались что-то говорить.
Врачи ему при жизни отказали.Он понял все: лекарства ни к чему.В последний раз он попросил глазами —И пить тогда не подали ему.
Хотелось выйти в улицу, на воздух.Локтями дверь нечаянно задеть.А ночь была такая, что при звездахЕму не жалко было умереть.
1939
Тут Горький жил
(На просмотре фильма «Детство Горького»)
Тот дом, что смотрит исподлобьяВ сплетенье желтых косяков,Где люди верят лишь в снадобья,В костлявых ведьм да колдунов,Где уставая от наитийКогда дом в дрему погружен,День начинают с чаепитий,Кончают дракой и ножом;Где дети старятся до срока,Где только ноют да скорбят,Где старики сидят у оконИ долго смотрят на закат,Где все вне времени и места,Где лишь кулак имеет вес,Где перезревшие невестыДавно уж вышли из невест.Где все на правду не похожеИ что ни делают — все злость!Где с первобытным рвеньем гложутНужды заплеванную кость,Где ближний ближнего обмерит,Где счастлив то лишь, кто в гробу,И где уже никто не веритНи в ложь,ни в правду,ни в судьбу,Где возведен в закон обычайНичтожной горсточкой задир,Где каждый прав и пальцем тычет,Что он плюет на здешний мир,Где нищету сдавили стены,Где люди треплют языком,Что им и море по колено,Когда карман набит битком,И где лабазник пьет, не тужит,Вещает миру он всему,Что он дотоле с богом дружит,Пока тот милостив к нему,Где, как в игрушку, в жизнь играют,Обставив скаредный уют,Где детям петь не позволяютИ небо видеть не дают,Где людям не во что одеться,Где за душой — одни портки,Где старики впадают в детство,А дети метят в старики, —Пусть я хотел, хотел до болиПересказать все чередом,Я не сказал и сотой долиТого, чем славен этот дом.Его я видел на экране,Он в сквозняке, он весь продрог.Тот дом один стоит на грани,На перекрестке двух эпох.
1938
Мой отъезд
Мы рано вышли на вокзал. Хотелось плакать.Я уезжал всего с единым сверткомВ вагоне, от которого несло кочевьем,Чужою жизнью, спальней и ещеТаким, чего не мог бы я понять,Когда б не заспанные лица пассажиров,Которые глядели из окна.Шел снег. Он был так ласков и пушист.Так мягко падал девушке на веки,Что даже слезы были ни к чему.Я посмотрел в глаза ее. Ну что же,Еще остались письма, от которыхМог покраснеть бы даже почтальон,Привыкший, заслепя глаза, на памятьИмпровизировать несложный лепет писем,В которых мы (нам это показалось)О счастье некрасиво говорили.Вот и звонок. Веселый проводникВздохнет — ему ведь так хотелосьХотя бы раз сойти за пассажира.
Ну, вот и все. Ее глаза просилиОстаться и уйти с вокзала в вечер,В те дальние, немые переулки,Где люди не могли заметить слез,Дрожанья рук и сбивчивых ответов,Которыми я выразил любовь.И что сказать? Я вспомнил жизнь, в которойТак мало было настоящих дней.Пойми меня, — с тобой я понял счастье,Не то, что в книгах вычитали мы,И о котором в детстве нам твердили.Я понял жизнь.Она всегда жестока,Как пытка непомерная, страшна,Но это — жизнь. Войду в вагон и людямО счастье быть влюбленным расскажу.
1939
