Вороной жеребец Кагыр-Кана - Николай Стародымов

Арсений, выросший в тайге, был великолепным стрелком. Поначалу он ухватился было за снайперскую винтовку, стрелял из нее как никто — в подброшенную монетку попадал. Но вскоре оценил преимущества автомата и ходил на боевые только с ним. Командир роты попытался было на него надавить, сделать «чистым» снайпером, но вмешался Виктор. Убедил ротного: надо будет, мол, Арсений и СВД возьмет, да только во время боев в городе бьющий без промаха автоматчик нужнее. Ну а когда Арсений еще и гранатомет освоил, вопрос отпал сам собою. Теперь Виктор своего подопечного именовал «ударно-огневым комплексом» и в бою всегда держал под рукой.

…Завертелась кроваво-огневая круговерть боя. Солдаты под прикрытием развалин подбирались все ближе к дому, яростно огрызавшемуся огнем. Группа прикрытия поливала свинцом оконные проемы, не давая противнику отстреливаться прицельно… Грохот взрывов, беспорядочная трескотня очередей, басовитый размеренный перестук крупнокалиберного «Утеса», уханье гранатометов…

Арсений спрыгнул за обломок уцелевшей стены, пристроил на плече зеленую трубу с острым наконечником реактивной гранаты и припал к окулярчику прицела. Поймал окошко, в котором безостановочно трепетал язычок строчащего длинными очередями пулемета. Мягко повел указательный палец на себя…

Это последнее, что он увидел и почувствовал. В следующее мгновение он перестал существовать.

…Вода. Настоящая вода. Вода, обжигающая пересохшие губы. Вода, целительным бальзамом протекающая в рот. Обыкновенная тепловатая пахнущая хлоркой противная вода. Дивная живая вода. Вода…

Арсений открыл глаза. Над ним склонился Виктор. В руках он держал фляжку.

— Ну, Субудай, и здоров же ты падать! — вполголоса проговорил он. — У тебя что же, хобби такое?.. Как себя чувствуешь? Как голова?

Арсений, беспомощный как младенец, помаленьку приходил в себя. В голове шумело, во рту было кисло, неприятно тянуло живот… И он не чувствовал ног.

Кумандинец попытался сказать об это, но только громко застонал.

— Но-но, потише, Субудай, — прикрыл ему рот ладонью Виктор. — Могут услышать.

Ладонь была крепкая, твердая, мозолистая. Она пахла грязью, пороховой гарью, ружейной смазкой, потом и еще чем-то. Именно этот букет запахов почему-то и привел Арсения в чувство окончательно.

— Что случилось? — спросил он негромко.

— Нас накрыло залпом «Градов», — объяснил Виктор. — Может, «духи» саданули, а может наши промахнулись… Даже не знаю, уцелел ли кто кроме нас с тобой. Боя нет, значит, и наших тут нет. Надо выбираться, пока нас ненаши не подобрали. Ибо тогда будем иметь бледный вид.

— А что со мной?

Арсений задал этот вопрос со страхом. Он чувствовал: что-то случилось с ногами.

— Ничего страшного, — успокоил Виктор. — Ноги тебе камнем ушибло и поцарапало малость. А так нормально. Главное — кости целы, а мясо нарастет. Сейчас вот стемнеет и двинемся к своим.

Только теперь обратил Арсений внимание на то, что сгущаются сумерки. Это сколько ж он без сознания пролежал? И сколько ж, выходит, его Волков искал?

— А сам-то ты как?

— Да тоже шибануло неслабо, — улыбнулся тот. — Но хоть сознание не потерял и ноги-руки целы… — и осекся.

И Арсений вдруг понял!

— Что у меня с ногами? Ну говори же, я ведь мужчина, выдержу…

Тот вздохнул:

— Неважно, друг Арсен. Надо срочно в госпиталь. А пока пробираться невозможно. Через полчасика поползем. Но ты верь, у нас медики сильные, спасут тебе ноги.

Арсений протянул руку к ногам. Они были на месте. Только не чувствовал он их. А повыше колен ноги были накрепко перетянуты жгутами.

Он откинулся на спину. С тоской посмотрел в синеющее небо. И крепко выругался по-своему.

Виктор не понял его слов. Но и не спросил ничего. Догадаться, что сказал кумандинец, было нетрудно.

— Ну что, пошли?

Виктор положил на грудь раненому автоматы и покореженную трубу гранатомета, подхватил подопечного за наплечные ремни бронежилета и потянул за собой. Ноги у Арсения не работали, руками он придерживал оружие, а потому помочь Волкову был не в силах. После первого рывка тело протянулось по щебню с полметра.

Впереди было не меньше километра пути. Не меньше двух тысяч таких рывков. И это если считать по прямой.

…Арсений не любил вспоминать ту ночь. Он то терял сознание, то приходил в себя; то просил бросить его, то умолял дотащить; то клянчил гранату, то пытался помогать Волкову руками… Спина билась о камни и рытвины, тело не слушалось и съезжало в какие-то ямы… Благо, тяжелый бронежилет, который Арсений столько раз проклинал за необходимость постоянно таскать на себе, хранил спину от наждака раскрошенных в щебенку стен и легко скользил по камням…

Киллер отбросил фотографию на стол. Взглянул на свои ноги. Он чуть-чуть прихрамывал с тех пор при ходьбе. Чуть-чуть, самую малость.

Если бы не Волков, не ходить бы ему вообще по земле. Хирург сказал потом, что опоздай его спаситель немного — в идеальном случае быть ему без ног.

И вот именно ему, киллеру по кличке «Алтаец», солдату Арсению по прозвищу «Субудай», предстоит договориться о плате за жизнь своего спасителя.

— Что случилось, Алтаец?

Шеф — человек опытный. Он мгновенно почувствовал: что-то произошло.

— Ты с ним знаком?

Арсений мгновение помолчал. А потом решился:

— Да, знаком…

Глава 3

Герой отказывается от поручения, а Шеф предупреждает о возможных последствиях отказа

— Он меня спас на войне, Шеф. У меня были перебиты обе ноги. Волков меня на себе из боя вынес.

Невозмутимый обычно Шеф озадачено качнул головой:

— Дела-а-а… Ну, тесен мир…

Арсений сидел, потупившись. Он по привычке достал из кармана четки и замер, методически перекидывая костяшки. Так он всегда поступал, когда напряженно думал. Привычка размышлять с четками появилась у него после того, как ему в госпитале подарил эту дорогую гранатовую низку один татарин. Лежать пришлось долго — вот и привилось…

И ведь было от чего растеряться. Что и говорить, на отвлеченные темы Арсению размышлять доводилось нечасто. Получив задание, он, конечно, разрабатывал планы, как лучше выполнить его. В это время мозг его работал в полный накал. Но мысли при этом рождались чисто прикладные: где и как лучше выполнить заказ, предусмотреть пути отхода, обеспечить алиби… Ну а потом — как реализовать денежки.

Нет, он не был каким-нибудь ограниченным запрограммированным роботом-убийцей. Арсений кое-что почитывал, иной раз заглядывал, особенно с женщинами, на которых хотел произвести впечатление, в музеи, театры… Но высокие материи беспокоили его мало, философия не волновала, нравственные терзания не посещали.

Сейчас Арсений просто не знал, как поступить. По общепринятым законам ремесла он уже не имел права отказаться от поручения. Он не имел права не выполнить приговор, кто бы и за что ни вынес его. Он не имел права помочь жертве избежать опасности.

Все это так. Но в то же время ведь и убить своего спасителя он тоже не мог! Кем бы Волков ни был нынче, что бы ни натворил, против кого бы ни пошел, именно он, Виктор, спас жизнь именно ему, Арсению. А потому Арсений не сможет нажать спусковой крючок!!!

Так что же, самому стреляться? Лоб подставить коллегам из своей же конторы?

Арсений вполне осознавал, что жизнь его, с точки зрения всех трех сфер мирозданья, в которые верили его предки, абсолютно никчемна, преступна перед имеющим три шапки священным Улгеном, перед всеми чистыми духами арыг-тос и особенно перед людьми, что если он умрет, непременно попадет в мрачное подземное царство сурового Эрлика, и с его исчезновением на земле если и не станет чище, то во всяком случае и хуже не станет. Все это так. Но ведь ему-то самому жизнь очень даже нравится! Нравится дышать, пить-есть, ощущать свое сильное, ловкое тело. Ему нравятся женщины: их лица, глаза, грудь, ножки… Ну и все остальное. Он просто млеет от удовольствия, когда к нему, некрасивому, но веселому, богатому и щедрому, особенно после выполнения очередного задания, пересаживаются в ресторанах очаровашечки от нищих интеллектуалов или изнеженных, избалованных женским вниманием красавцев. И когда утром он ловит на себя недоумевающие взгляды этих самых очаровашечек, с которыми уже переспал («Ну и рожа! На что я вчера польстилась-то?») тоже испытывает не обиду на судьбу, а едва ли не гордость: ведь не покупал же он себе очередную подругу, не платил ей «зелененькие», не насиловал — сама отдавалась!

Да, жизнь Арсений любил. Причем, любил в ней не только то, что именуется удовлетворением физиологических потребностей. Он любил и саму свою работу, профессию киллера. Его вдохновлял весь комплекс работы, весь процесс с самого начала, когда, получив лишь фотографию и общие сведения о неком человеке, о самом существовании которого до того, чаще всего, и не подозревал, начинал по крупицам выяснять подробности жизни, характера и привычек своей жертвы, намечать план действий, продумывать мельчайшие подробности своего поведения… Причем, чем сложнее, чем опаснее оказывалось задание, тем с большим удовольствием брался за него Арсений. Не то чтобы он любил ходить по лезвию ножа, вовсе нет. Он любил сам процесс своей работы. Ну а риск — лишь в той мере, насколько он необходим при выполнении задания.