Михайло Ломоносов: Роман в стихах - Виктор Плиев

Михайло Ломоносов идет с обозом в Москву

Глава вторая

«Ведь он русский, стало быть ему все под силу.»

Жестокие морозы мне знакомыНе только по рассказам мудрых книг:Родился я почти на Оймяконе,В Усть-Омчуге звучал мой детский крик.Полезно знать таежные законы,На Колыме мы уважали их,Но, как ни уважай законы эти,Иной раз позабудешь все на свете.

И потому нельзя не удивляться,Как гений в ту ненастную метельДогнал обоз: с метелями сражаться,Конечно, может тот, кто очень смел.Среди поморов равным быть в их братствеДля юноши желанный был удел,И он презрел жестокие невзгоды,Чтоб лучшие отдать учебе годы.

Не сразу он добрался до Москвы,Отправившись в столицу в ноябре.Чтоб не морозить в стужу головы,Остался он пожить в монастыре:Монашья страсть поесть – у них в крови,А ели вкусно и на серебре.В тепле жилось уютно им под Богом,Вино всегда с курятиной под боком.

Он от души звонил в колокола,Снискав у православных одобренье.В монастыре не взяли ни рубляС Михайлы за вино и угощенье.Но надо было начинать с нуля:Окрепнуть и продолжить обученье.Когда Михайло понабрался сил,Пойти с обозом дальше он решил.

Москва была стройна и высока.Он ночь проспал в санях в большой тревоге.Проснувшись, он приметил земляка:Знать, не придется обивать пороги!От радости помял его слегка.Пятухин уважал обычай строгий,К себе Михайлу в гости пригласил,Столицу показал, как сторожил.

Михайло поселился у него,В цифирную решив податься школу,Раз было до нее недалеко.Он был доволен сыгранною ролью:Зачислили и только-то всего.И вновь решил испытывать он долю,И вытащить удачи верный фант,Надеясь на везенье и талант.

Не тем пошел, в плечах косая сажень,В глазах его светился ясный ум;Высокий, быстрый, силой русской страшен,Хоть был еще годами очень юн.Он мог стоять, как гренадер, на страже,И весь исполнен был высоких дум.Они полезны очень для монаха,Чтоб страшный суд воспринимать без страха.

Он в академию отнес прошенье,Чтоб разрешили поступить ему.Стал дворянином, скрыв происхожденье,Читателю известно – почему.Архимандрит при встрече с претендентомБыл рад его пытливому уму:Преодолел Михайло все преграды,Ему и в Спасских школах были рады.

Зачислили помора в низший класс,Где занимались робкие мальчишки,Где Посников преподавал как раз Латынь.О нем Михайло был наслышан…Имел тот норов крепкий, как алмаз.Других преподавателей был вышеСвоим аналитическим умом,И потому он жил особняком.

Остался он один учитель светскийИ не желал принять духовный сан.Хотя священники держались вместе,Но он упрямо надевал кафтан.Как видно, это было делом чести:Так много получал душевных ранЗа то, что не скрывал он дух протеста,Цепляясь из последних сил за место.

И с этим очень умным горемыкойСвела Михайлу странная судьба.С ним Посников делился новой книгой,К Познанью страсть ему была люба.Однако, со священнической лигойШла у него упорная борьба.Они его теснили то и делоИ опасались взглядов слишком смелых.

Ему Михайло передал письмо,Которое тепло прочел учитель,Узнав мгновенно, от кого оно.И светлых муз небесный предводитель,К ним заглянул приветливо в окно,И книги осветили их обитель.Хоть голодал Михайло в нищете,Духовной пищей были книги те.

Учить латынь, наверно, было нудно,Влача в тоске холодных келий дниИ на гроши питаясь очень скудно.Они бежали, как из западни,Всё в госпиталь, где хоть учиться трудно,Зато харчами миски там полны.Стал госпиталь за Яузой-рекоюОт голода заманчивой мечтою.

Тот госпиталь Михайло знал, конечно,Ходил туда по праздникам к друзьямИ на Бидлоо-госпиталь беспечноВзирал порой, как первый грубиян.Копался в книгах Ломоносов вечно —Он истину искал по книгам сам,А в госпитале в целях экономииУчиться стал попутно анатомии.

Жить к бурсакам Михайло не пошел.Тому, однако, тоже есть причина:Он жизнь тогда монашескую вел —За книгами (Всю ночь горит лучина).Имел он там друзей, радушный стол,Со скальпелем был дружен, молодчина.У хирургии он стоял основ,Им восхитился б даже Пирогов.

Он проявил блестящие способности,Переведен был за год в третий классИ все ж своим характером особеннымУчителей смущал уже не раз.Так Сеченев на многих был озлобленный,Завистливых, ревнивых, хитрых глазС Михайлы не спускал и ждал момента,Чтоб сковырнуть с улыбкой претендента.

Хоть им доволен был архимандрит,Но в отношеньях с ним – не очень ладно…Он похудел, но был здоров на видИ поражал друзей учебой жадной.К Познанью разыгрался аппетит!Чтоб преподать ему урок наглядный,На их экзамен прибыл Феофан,Среди владык имевший высший сан.

Имел он многочисленных враговИ пребывал в великой грозной силе:Пытал на дыбе сам еретиков,Деяние ж Петра в забытом стилеВоспел в стихах. Однако был суровИ староверам обломал их крылья,Но в этой схоластической тюрьмеДобился Ломоносов реноме.

Гость жестом попросил всех выйти вон,Остался с Ломоносовым одним.Оставив для других суровый тон,Приятную беседу начал с ним.Он спрашивал свободно обо всемИ отвечал ему как будто сынДушевно, откровенно, без опаски,Ни сана не боялся, ни огласки.

За дверью жадно слушал Виноградов,О чем беседа задушевно шла.Что друга ждет – опала иль награда,К чему тропа беседы той вела?..А недруги заране были рады,Они ему желали только зла.Архимандрит, перебирая четки,Готов лизать тирану был подметки.

Когда Михайло вышел, вновь вошлиУчителя с волненьем к Феофану.Они напоминали россыпь тли,А он сидел, раскинувшись, в сутане:Так Жанну д’Арк ведь на костре сожгли!Не обошлось, конечно, без изъяна:Перевели Михайлу в высший классИ в карцер посадили в тот же час.

Москва кипела пробужденной жизнью.На Спасский мост известный книжный торгИ школяров манил со всей Отчизны,И мужиков, познавших книжный толк.Там не было большой дороговизны,А для людей, чей пуст был кошелек,Работала тогда библиотека,Так нужная запросам человека.

Василий Киприянов жил у скал.В библиотеке ведал той делами:До книг людей свободно допускал,Читать могли их целыми часами.Михайло там подолгу пропадал,Где чувствовал себя, как в светлом храме,И возвращался затемно домой,Шагая звездной ночью под луной.

Он видел, как на Сухаревой башнеВдруг загорелся желтый огонек.То Брюс примчался наблюдать отважноЗа звездами на Север и Восток.И суеверным становилось страшно,Как бы «колдун» беду к ним не навлек.Тревогою дышали эти годы,В казну к Бирону хлынули доходы.

И в это время прилетела весть,Что нужен в экспедицию священник,В котором много добрых качеств есть:Ученый, трудолюб и проповедник.Никто не брался в это дело лезть,А Ломоносов угадал мгновенно,Что может ехать хоть на край земли,Где ходят по пустыне «корабли».

Да, ходят корабли и по пустыне,С двумя горбами или же одним,Воды они не просят и поныне,Пейзажем наслаждаются пустым,Колючками питаются сухимиИ нравится житье такое им.И кораблями ласково верблюдовПрозвали наблюдательные люди.

Когда Михайло написал прошеньеО том, что стать священником готов,Кто думал о его происхожденьи,Имел ли в Спасских школах он врагов?Такой титан имел их без сомненья,Но незаметных, словно пауков,А пауки плетут свои тенеты,В которых задыхаются поэты.

Средь пауков был главным ректор Герман,Но для него Михайло был не в счет.А Сеченеву щекотал он нервыС учителем своим почти что год:Тот замечал их каждый шаг неверныйИ не прощал любой неточный ход,Что не мешало быть ему любезнымИ для Синода очень быть полезным.

И Герману напомнил сразу он,Кем Ломоносов прежде им назвался:Дух дворянина ль выветрился в нем,Священника ли сыном оказался?Иль Посников замешан в деле том?Архимандрит хотел пройтись по залу,Но тут решил подумать обо всем:В интригах он был очень искушен.

Подписку взять решил архимандритС Михайлы, поразмыслив больше дня,О том, что тот лишь правду говорит.Он подписал, себя лишая сна,Священник над распиской той сидит,Захлопнулась, как клетка, западня.Но ожидал Михайлу суд не чести,А суд лжецов, творящих суд из мести.

Архимандрит, держа в руке расписку,Решил проверить – кто Михайло, все ж.Так не ответит, скажет пусть под пыткой:Такого великана не проймешь.Михайло и не думал, что так прыткоЗацепится Архимандрит за ложь,А ректор пригрозил ему Синодом,Чтоб выведать, кем был он все же родом.

И кинулся Михайло к Феофану,Который о расписке этой знал.Тот был взбешен его приходом страннымИ бушевал, как огненный металл.Но вдруг замолк и, приглядевшись к парню,Который был прозрачен, как кристалл,Открыл мгновенно истину простую,В душе коварной искренне ликуя:

«Мужик, мужик, ты просто холмогорский, —Воскликнул очень живо Феофан, —Достоин ты, Михайло, славной порки,А я тебе поверил, как профан.Все знаешь ты от корки и до корки,Кто ж научил тебя духовный санПринять внезапно, знаю, что робеешьИ правды всей сказать при мне не смеешь…»

Михайло тут покаялся ему,Но имени не запятнал отца,Друзей своих не выдал никому,Решив на том держаться до конца.Тирану стало больно за страну,И поддержать решил он молодца,В котором так кипела страсть к науке,Что шел легко на голод и на муки.

И пролетело время за беседой,В ней ум опять Михайлы заблистал.Был восхищен епископ, но победуОн в диспуте ему не уступал.Хоть Феофан не требовал ответа,Но взгляд его недобрым был, как сталь.И потому послал без промедленьяМихайлу в Киев продолжать ученье.

Он в Киеве провел учебный год,Где задыхался в мрачных белых стенахГде каждый ученик жил, словно крот,В своем мирке, тускнея постепенно.В изгнанье этом дням потерян счет,Но вырвался Михайло вновь из пленаИ возвратился с радостью в Москву,Чтоб завершить счастливую главу.

Пришло тут из сената предписаньеОт Спасских школ дать двадцать человек,В науках преуспевших. На СобраньиНабрали лишь двенадцать, как на грех.И все-таки Михайло за стараньеПопал в число счастливчиков.Успех Порадовал и Посникова тоже.Такой успех награды был дороже.

Московских бурсаков везли неделюУчиться в Академию наук.Под Новый год они туда поспели:Судьбы замкнулся, наконец-то, круг.Их экономом стал Матиас Фельтон,В их обгцежитье не было прислуг.Приставлен к ним был также Ададуров,Талантами блиставший в Петербурге.

Мечтал давно в петровскую столицуПопасть Михайло, трудный выбрав путь.Но вот приехал он туда учиться,Сбылась мечта, свершился высший суд.Энергией полны, пылали лица,Объединял всех благородный труд:Ученые писали диссертацииПо физике и по фортификации.

Та Академия наук былаВ Европе величайшей без сомнения.Так при Петре Великом шли дела:В столицу приглашали даже гениев,Которых как друзей она ждала.Но царь скончался после наводненияОт злой простуды, не дождавшись дня,Когда торжественно откроется она.

В ней первым президентом БлюментростВеленьем стал самой императрицы.Шумахер пригодился как завхоз.И надо было так тогда случиться,Что президент, оставив высший пост,В Москву уехал. Что же тут рядиться? —Делами начал заправлять прохвост:С учеными Шумахер был не прост.

Он нрав имел беспечного воякиИ вел себя, как тонкий интриган.И участились на собраньях дракиСреди ученых – он мирил их сам,Хоть был при этом первым забиякой.Он всех легко к рукам прибрал, тиран,Спокойно приспособясь к новой власти,В которой пробудились злые страсти.

Когда же в Питер возвратился двор,Шумахер принимал одну царицуВ кунсткамере: не приглашен былКорф, Ни Эйлер, ни Бернулли. Вот так птица,Шумахер вездесущий, с ним не спорь.Хоть Анна повидала в жизни лица,Но и она была поражена,Во что вдруг превратилась вся страна.

И Анна, воцарившись, предаласьПирам, увеселеньям и охоте.На кабана ходила, не боясь,Совсем одна, красуясь в красной кофте,Мушкет направив свой в кабанью пасть,Не дрогнула, в охотничьей заботе —Единым залпом зверя уложить.И матерно ругалась, как мужик.

Но это были все еще цветочки,А ягодки-то ждали впереди.На пытках отбивали людям почки:Чтоб выбить все петровские следы.Ядреная, некрупного росточкаВолынского сжимала на груди.Готовила нечастного для дыбы.Немногие ужиться с ней могли бы.

Из Зимнего дворца, как с бастиона,Стреляла Анна, сердце веселя,Разя живое, позабыв о троне,В народ стреляла, бросив все дела.Ракетами палила – слыша стоны,Она, как роза красная, цвела.И не случайно люди жили в страхе,Боясь окончить дни свои на плахе.

И все ж царица сотворила чудо,Назначив Корфа главным командором.И командор, взглянув на вещи мудро,Писать в сенат прошенье начал скоро,Сенат не долго думал и оттудаВ Москву пришел указ о том, что КорфуПонадобилось двадцать бурсаков.Доставил всех избранников Попов.

Случилось то, о чем мечтал Михайло:Прорвался он в великий Петербург,Учиться здесь на много лучше сталоИ жить при Академии наук.Приобретенных знаний не хватало,И он заполнил книгами досуг,Читая с заразительным азартомКоперника, Ньютона и Декарта.

Ценил Декарта очень высокоВсю жизнь свою Михайло ЛомоносовЗа острый беспокойный ум его,За то, что находил на все вопросыОтветы в сочинениях легко:Он взгляды излагал на вещи просто,В суждениях донельзя был он смел,Пространство мертвым посчитать посмел.

К Познанью мира путь отнюдь не гладок.Как в этом вечном хаосе идейСумел он столько разрешить загадок?Ведь, вникнув в философию сильней,Он в ней открыл и тайники, и клады,И жил в ней, словно в роще соловей.Он шел к Познанью мира постепенно —Оно раскрылось перед ним мгновенно.

Царица продолжала вечный пир.Делиль и Эйлер составляли картыДля атласа: готовилась в СибирьБольшая экспедиция с азартом.Достался ведьме необъятный мир,Который погребен был, как Урарту,Под бременем бироновских страстей,Но дух Петра России был нужней.

Еще никто не знал, что ЛомоносовВновь возродит деяния Петра.Шумахер в нем не чувствовал угрозы,Способностей великого пера.Тот не дерзил, не становился в позуИ верил, что придет его пора.Хоть видел, что творилось в Академии,Но он не тратил на интриги времени.

И вдруг России химик нужен стал:Его, конечно, не сыскали вновь.И Корф в Европу весточку послал,Чтоб Генкель обучил учеников.Но суммой вызвал тот «девятый вал»,Не то, что Христиан, известный – Вольф,Их взявшийся готовить с удовольствием:Ведь он стоял у русских на довольствии.

Вольф был в Европе очень знаменит,Знакомством дорожил с Петром Великим.Та с Петербургом сохранилась нить:Вольф посылал свои ученым книги,И сам готов был юношей учить.Тут вспомнили в столице, что ведь их онБесплатно обучает. Вот презент!И благодарность пишет президент.

О да, Михайло жаден был до знаний,В науках собираясь преуспеть.Он был исполнен дерзостных мечтаний,Ему минуло полных двадцать лет.Он приобщился к мудрым книгам раноИ химию вполне мог одолеть.Но прежде, чем известным стать в столице,Ему бы поучиться за границей.

Он слышал, что должны послать троихУчеников в Германию по морю.Из дюжины – лишь лучшие из нихПоедут, кто со знанием не в ссоре.Вот Петр I в это б дело вникИ речь его сверкала бы задором,Да, у Петра был острый, верный глаз,Но не ошиблись и на этот раз.

Михайло стал, как агнец, Богу мил…Творец как будто внял его желаньямИ мненье Корфа резко изменил.

Конец ознакомительного фрагмента.