Михайло Ломоносов: Роман в стихах - Виктор Плиев

Виктор Плиев

Михайло Ломоносов

«Ломоносов был великим человеком.

Между Петром I и Екатериной II он один является

самобытным сподвижником просвещения.

Он создал первый университет.

Он, лучше сказать, сам был нашим первым

Университетом.»

От автора

Автор выражает огромную признательность Михину Николаю Сергеевичу за неоценимую помощь в издании романа в стихах «Михайло Ломоносов»

Роман в стихах «Михайло Ломоносов» был написан мной двадцать лет назад. Я, кажется, хотел издать его к 280-летию со дня рождения величайшего русского гения, но все время был недоволен текстом романа. Поэтому я просто взял и положил его в ящик стола.

А потом начались невероятные исторические события, которые полностью изменили нашу жизнь. И мою в том числе. Я совсем перестал писать стихи. Увлекся прозой, написал в соавторстве со своим духовным Учителем Валерием Фриевым с десяток книг. В 2006 году был принят в члены союза писателей «Многонациональный Санкт-Петербург».

Но 3 сентября 2008 года я был у памятника «Детям Беслана», расположенного у церкви Успения Пресвятой Богородицы в Санкт-Петербурге на Малой Охте, где проходил митинг осетинского землячества. Это событие так меня потрясло, что через неделю я написал стихотворение «Памяти детям Беслана». Собственно, с этого все и началось. Я понял, что должен попробовать себя в новой ипостаси.

И тут я наткнулся в своем архиве на рукопись романа «Михайло Ломоносов». С волнением раскрыл его и начал править стихи, и октавы зазвучали. Я понял, что у меня открылось второе дыхание. Ощущение легкости, молодости и, наверное, вдохновения не покидало меня до тех пор, пока я не закончил работу над романом. Хотелось бы, чтобы состояние легкости и, надеюсь, удачи как можно дольше нас с вами не покидало, мой дорогой читатель.

Виктор Плиев

19.11.2008 г.

Новое слово о великом ученом

В 2011 году, т. е. совсем скоро, исполнится 300 лет со дня рождения гения Русской земли Михаила Васильевича Ломоносова.

Все мы со школьных лет помним строки Н.А.Некрасова:

Скоро сам узнаешь в школе,Как архангельский мужикПо своей и Божьей волеСтал разумен и велик.

Библиография о М.В. Ломоносове обширна и разнообразна. Весомую лепту в нее внесли и ленинградские (петербургские) писатели. Взять хотя бы для примера изданную в серии ЖЗЛ книгу H.A. Морозова, удостоенную Государственной премии. Упоминали о Ломоносове и питерские поэты.

Однако, не припомнится, чтобы кто-либо взялся за создание развернутого стихотворного романа, наподобие пушкинского “Евгения Онегина”. В свете этого работу Виктора Плиева, состоящую из девяти глав, и изложенную классическими октавами, мы вправе рассматривать как новаторскую. Так и хочется вспомнить пушкинские строки:

Пора! Перо покоя просит.Я девять песен написал.На берег радостный выноситМою ладью девятый вал.

Вся, сравнительно недолгая жизнь великого ученого, полная открытий, драматических коллизий, борьбы за русскую науку, за справедливость предстает перед читателем в интереснейшем стихотворном повествовании. Особенно хороши сцены смелого побега молодого студента из немецкой тюрьмы, эпизоды опытов с электричеством, теплородом, наблюдение планеты Венеры, сцены семейные и отношения с царствующими особами.

Ломоносов был не просто изобретателем, автором книг по химии, металлургии, астрономии, реформатором русского стихосложения – он был, говоря современным языком, частным предпринимателем и художником. Его мозаичная картина “Полтавская баталия” до сих пор украшает вход в Актовый зал в здании Академии наук в Санкт-Петербурге. К сожалению, не все начинания великого ученого продолжились после его кончины.

Книга Виктора Плиева читается легко, с интересом и может служить хорошим материалом, особенно для новых поколений нашей интеллигенции, для гостей нашего города, интересующихся историей науки и литературы.

В заключение хочу привести свое стихотворение на ломоносовскую тему, в дополнение к прекрасному стихотворному роману.

О природе огня

«Что сказать о природе огняПосле Ньютона и Вольтера?Ведь огонь – это тоже, что вера,В то, что ночь невозможна без дня.

Невозможна без воздуха жизнь.А огонь – квинтэссенция жизни.Все частички уносятся ввысь,Столь бесценны при их дешевизне.»

Так, реторты в огне прокалив,Размышлял Ломоносов пытливый,Молча глядя на то, как в заливУплывают льдины шумливы.

Просыпалась в апреле Нева,В первой ласке к граниту прижалась.И Кунсткамеры красной главаВ ясной Невской воде отражалась

Закипал атлантический вал,Воздух Арктики ввысь прорывался.А загадка-огонь бушевал,И в печах и в душе поднимался.

Две стихии менялись на три.Исчезали в России Бироны.Ветер, тронув весенние кроны,Над Невой возжигал фонари.

Штырь железный над крышей клоня.Шла гроза петербургской окрайной.Рихман гиб. Но природа огняОставалась непознанной, тайной.

Вступление

Посвящается 300 – летию со дня рождения величайшего русского гения Михаила Васильевича Ломоносова

В эпохи наивысшего расцветаДала науке каждая странаМехаников, философов, поэтов,Других великих светочей ума.Раскрыв природы многие секреты,Они порой лишались даже сна.Их мысли были так парадоксальны!..А судьбы их, как правило, печальны.

Коперник, написав великий труд,Стал славным сыном польского народа.Чтоб избежать религиозных пут,Он в лапы не спешил попасть Синода.Когда же он пошел в последний путь,Его творенье вышло на свободу,И многие тогда понять смоглиЗакон движенья матушки-Земли.

Декарта прогрессивные идеиВ иезуитов поселили страх.Не верующие, а лиходеи…Еретиков сжигая на кострах,От мрачного невежества балдея,Несли над миром ненависти стяг.Язык его их жалил, как рапира,И между ними не могло быть мира.

А в Англии сверкал умом Ньютон,Живя в глуши, в деревне поэтической.Когда упало яблоко, то онУвидел в этом случай методическийИ, шишку получив, открыл закон,Известный нам по физике классической.Всегда деревня двигала прогресс,И к ней сейчас повышен интерес.

В Италии в эпоху ВозрожденияПисал трактаты тайные да Винчи.Особое имел о мире мнение,В легенду он вошел еще при жизни.Кто из титанов Выше? Тем не менее,Осмыслить Ломоносова сквозь призмуДеяний этих гениев пора.Возьмем задачу эту на Ура!

Наш Ломоносов был таким огромнымСреди ученых мира всех времен,Что замысел мой кажется нескромным.Что делать – перешел я РубиконИ рад, что сверхзадачей я не сломленИ что душа моя горит огнем,Что после колебаний, как и прежде,Ко мне вернулись светлые надежды.

Глава первая

«Человеку на море первое испытание»

Забыта итальянская октава!Глаголы в ней идут за строем стройИ рифмами становятся по праву,И кажутся на первый взгляд игрой.Я воспевал тенистые дубравыЧетверостишьем, но сюжет инойМеня пуститься в сложности заставил,И наступило время высших правил.

Октаве подарил досуг свой ПушкинИ доказал, что всем владеет он.Созданием поэмы о простушкеПоэт блестнул опять своим умом.Октава эта – славная игрушка:Ей можно написать чудесный томО наших нравах, о делах прослойки,Коснувшись даже важной Перестройки.

На Северной Двине есть острова,Которые синеют на просторе.К их красоте не подобрать слова,А рядом Белое сверкает море,Игривое, как говорит молва.Давным-давно суровые поморыОткрыли там богатый рыбой край,Но жизнь помора – далеко не рай.

Там и родился гений наш. КуростровЛежит пятой у славных Холмогор.Он с малолетства полюбил народ свой,Что в рыболовстве сметлив был и спор.Как сын Петра, вдали поднялся ростом,Талантами потряс он царский двор.Но перед тем, как он попал в столицу,Ему пришлось немало потрудиться.

Крестьянка-мать лелеяла его,Заботилась, любила, опекала,И даже поиграть не одного —Со сверстниками только отпускала.Михайло не боялся ничего,А детских игр мальчишке было мало.Все лето проводил он на воде,Где лодьи драил, как отец и дед.

Он в раннем детстве полюбил природу,Зверей повадки знал и разных птиц;Трепещущую рыбу брал охотноОн на руки, чем веселил девиц.Он на снегу читал следы свободноВолков, медведей, зайцев и лисиц,А косачей и глухарей пороюПугал, идя таежною тропою.

Охотники и птицеловы в домК ним заходили в гости и по делу.И выбегал всегда веселым он,Чтоб мех потрогать золотистый белок,Смеясь и важно слушая о том,Как выдру бьют на Пинеге умело.Он в гуще разговоров этих рос,Мужая среди сосен и берез.

Шло время быстро – и подрос пацан:То в ельник знаменитый заходил,То на угор вел всех, как атаман,То к Курополке с удочкой спешил,То речке Холмогорке отдал дань,То по лугам он мчался, что есть сил…Среди просторов двинских благодатныхШли дни его не хуже, чем у знатных.

Василий Ломоносов как хозяинНовоманерный приобрел гукор[1],Когда свод вышел царских указанийНе строить лодьи прежние. С тех порОн следовал указам предписаний,На дело он был тароват и скор,Хоть грамоты не знал со дня рожденья,Зато удачу знал он и везенье.

Он сына начал брать лет десятиНа промыслы опасные морские,Надеясь в нем опору обрести.И, ветры изучив береговые,Сын возмужал на избранном пути.Я домыслы вам не пишу пустые:Об этом и легенды говорят,Которым может каждый доверять.

Какой мальчишка не мечтал тайкомПойти на море Баренцево, чтобыПринять участье в плаванье крутом,Не побоясь Харибды и Циклопа.С мальчишками шло счастье в каждый дом:Они владели смелостью особой;Почти руками мачты не касаясь,Как флюгеры, над палубой вращались.

На Севере дышало все Петром,Что позволяло верить в счастье людям.А как умело управлял рулемПомор лихой, ведя по морю судно.Вы не узнали бы Михайлу в нем.А парус ветер надувал попутный,И, словно птица, их гукор летелК Архангельску, стремителен и смел.

И года не прошло, когда МихайлоАрхангельские верфи посетил,Но шума в них веселого не стало,Не слышно было топоров и пил,На верфях жизни стало очень мало:Никто не напрягал, как прежде, жил,Старели и ветшали мастерские,Настали для рабочих дни лихие.

Но стоило немного по ДвинеПроплыть вдоль чахлых, низких береговИ снова, как легенда, о войнеНапоминала крепость, цепь и ров.Поморы знали о далеком дне,На цепь они глядели вновь и вновь,О подвиге тех дней молились Спасу.Когда-то от врагов Архангельск спас он.

Прошло почти три века с той весны,Но как не вспомнить Дмитрия БорисоваИ Рябова. Вам снились, может, сны,Как гениально Германом описаноСраженье то на берегах Двины.Как много фактов в книге той нанизано,Вплетаясь в интригующий сюжет…Ему бы позавидовал поэт.

Конечно, пишем тоже мы занятно,Хоть никому не удается статьВеликими, как Пушкин, и понятно —Немногие великому подстать.Себя поэту каждому приятноК плеяде этой робко причислять.Но где же грандиозные поэмы,Чтоб в них решались смелые проблемы?

Но я вам обещал вернуться к драме,О ней готов писать и день, и ночь.Клянусь правдивым быть, как на Коране,Правдивость мне во всем должна помочь,Чтоб тема зазвучала, как в романе,Чтоб нам представить вражескую мощь.Так наступали, пушки спрятав, шведы,Стремясь перечеркнуть Петра победы.

Укрыв солдат и пушки на фрегате,(Английский флаг на мачте реял, горд),Пытались шведы ночью, как пираты,Войти в Двину, взяв лоцманов на борт.Хоть шведы обошли почти преграды,Но не прошли – народ поморский тёрт,А лоцманы-то все из русаков —Не надо их держать за дураков.

И стали объяснять тем русским шведы,Что мирными их были корабли,Что здесь стоять нельзя им до рассвета.(Они уже до крепости дошли,Их были подозрительны советы…)Они примеров много привелиПро интересы общие в торговлеВ мануфактуре или рыбной ловле.

Но лоцман русский понял, в чем тут дело,Повел фрегат, чтоб посадить на мель,Вслед за фрегатом яхта тоже села,А лоцман только этого хотел.Душа победой и отвагой пела.Но был печален Рябова удел:Он был расстрелян шведами на месте,Однако, их триумф был неуместен.

На крепости взвился сигнал тревоги,И пушки били дружно без помех,И флагман скоро принял вид убогий,Как будто простоял там целый век.Так отстояли царские чертогиСолдаты двинские. Такой успехПорадовал Петра в его столице:Им поклонились молча царь с царицей.

А что же Рябов, опытнейший лоцман?Он жив остался в схватке роковой,Восход встречая огненного солнца:В грудь ранен был он пулею шальной.И разорвались вековые кольца,Мешавшие вести нам торг морской.И стало чистым ласковое небо,А море гладким, как краюха хлеба.

Свидетелем Михайло был тех лет.Они пересеклись с моим кумиром.И подвиг этот видел он, как свет,Связавший Русь со всем культурным миром.Гукор же, совершая дальний рейд,Шептал волне, как шепчет нежно лира,Спеша с товаром ценным в Соловки,Где всем поморам с Богом быть с руки.

Михайло ускользал всегда с вечерни,Чтоб в сладостной печали побродить,Сверяя мир с открытой мыслью верной,Да лабиринты снова посетить.Три лабиринта щекотали нервы:Причудлив был их строгий вещий вид,Таинственный, как их предназначенье,Сокрытое с начала исчисленья.

Сложили их из гладких валуновДавным-давно – их авторы забыты.Они не выше стриженых кустовИ вереском причудливым покрыты,Кто в них войдет, тот выйдет вскоре вновь,Идя вперед без путеводной нити:Ведь человек построил древний их,Чтоб в них искать присутствие святых.

Напоминал подкову лабиринт,Что был других значительно крупнее,И по нему шел смелый следопыт,Под тяжестью веков чуть-чуть робея;Второй – имел совсем округлый вид,Имел он тупики и был сложнее,А третий на улитку был похож,Иль на спираль, когда в нее войдешь.

Бродил Михайло долго по дорожкам,Понять пытаясь странный их секрет,То приближаясь к центру осторожно,Встречая в нем малиновый рассвет.Но угадать культ веры было сложно,Не очень веря в Бога с юных лет.Хоть вера вносит в жизнь разнообразие,Когда вдруг притупляется фантазия.

Но заходил не только в СоловкиОтец на перегруженном гукоре.Он достигал Мизени вдоль реки,Когда бывал на Баренцевом море,Где в бурных волнах гибли моряки,Где, как у мыса Горн, шумели штормы.Когда ж они вошли в Двину опять,Нашел в горячке сын родную мать.

Она скончалась через девять дней,Остался дом помора без хозяйки.Михайло лишь печалился по ней.Хоть под рукою было все в достатке,Не стало слышно ласковых речей.Отец женился вскоре на крестьянке,Но мачеха недолго прожилаИ, простудившись, тоже померла.

Когда вернулся с промыслов отец,То подыскал себе вдову другую.Сосватали проворно, под венецПошла вдова бедовая, ликуя.Михайло был расстроен тем в конец:Не мог забыть, конечно, мать родную.Такая забрала его печаль,Что всем соседям стало парня жаль.

Неграмотным ходил Михайло в море,Но тяга к знаньям просыпалась в нем,А книжек не хватало, как на горе,В безграмотной России тех времен.С самим собой любил Михайло спорить,Пытливый ум забил в душе ключомИ нужно было грамоте учиться,Чтоб к сочиненьям мудрым приобщиться.

Сперва учил его Иван Шубной,Затем дьячок в архиерейском доме.Учился он с охотою большой,Науки их освоил и запомнил.Дьячок его заверил всей душой,Что знает он псалтырь, а также кромеЧитает без ошибок часослов,А больше знать нельзя – и был таков.

Но знаний тех, конечно, было мало,Хотя среди других он – грамотей:Односельчане обращаться сталиЗа помощью к нему, и без затей,Бумаги сочинял им славный малый.А страсть к Познанью делалась сильней.И он к старообрядцам потянулсяИ в мир их незаметно окунулся.

Культура их достигла высоты,Но оставаясь в рамках схоластических,Она была бедна до тошноты,Хоть на людей влияла так магически.Под переплетом полным красоты,Михайло не нашел идей логических.Как будто ни Коперник, ни НьютонНе говорили прежде ни о чем.

Читая книги в тех монастырях,Все больше убеждался Ломоносов,Что смысл их лишь в путаных словах.Живая мысль полна была вопросов,Она искала выхода, но крахЕго святых исканий выбил грезы.Бунтарский дух возник из ничего,И ум великий Богом стал всего.

Михайло много слышал о Петре,Царь посещал его места родныеИ жил в простой избе, а не в шатре,Вопросы задавая не простые.Что люд живой поднялся при царе:Ценились ум и руки золотые.Царь приближал людей не по чинам,А бороды боярам резал сам.

Казалось, так недавно Петр IС Бажениным здесь сладко пировалНа острове, где посадил он кедрыВ честь кораблей, которые встречал.И Петр стал разумности примером:Ценил простой народ – велик и мал,Дорогу открывал к чинам и званьям,И за границу посылал за знаньем.

Не мог такой великий человекНе пробудить на Севере талантаИ чтоб тому сопутствовал успех.Экзамен царский повышал тем шансы,Кто знанием владел в петровский век,Надменного оставив с носом франта.Михайло знал: давно ему пораОтправиться в заветный град Петра.

«Грамматику» Милетия СмотрицкогоЧитал в глуши далекой и не раз,Он знал и «Арифметику» Магницкого,Которую от мертвой жизни спас.Пылятся эти книги, не пробиться к ним,В квартирах мертвым грузом и сейчас.Тогда такие книги были редки,И наши дорожили ими предки.

Оберегал старик их крепко Дудин,Не подпуская взрослых сыновей.Тут не помог бы даже вещий бубенИ пеньем не помог бы соловей.Да, путь к ним оказался очень труден,Но он стремился к знаньям все сильней.И лишь, когда старик скупой скончался,Он книг тех замечательных дождался.

Читал не раз от корки и до коркиТак книги старика с любовью он,Что приходилось часто на задворкиОт мачехи бежать, покинув дом,Что делал он обычно очень зорко.Но в эти книги он был так влюблен,Что все равно читал в избе, иль в банеМагницкого, Смотрицкого упрямо.

«Учености вратами» их назвалМихайло в златоглавом Петербурге,Где, как да Винчи, гений заблистал,Первопроходцем русской став науки.Мечта звала в неведомую даль!Испытывая творческие муки,Не мог он обойтись без этих книг.Источник светлых знаний видел в них.

Держа в руке Полоцкого «Псалтырь»,О будущем Михайло думать стал.Собрался в дальний путь наш богатырьИ дружбу с Каргопольским завязал.Лишь для друзей прекрасен этот мир —А Каргопольский смел был и удал,К тому же по петровскому велениюВ Парижской обучался академии.

Поскольку не нашлось в столице места,Где немцы пролезали лишь легко…А он был с детства полон русской чести,Стремясь достичь своим умом всегоБез подлости и без коварной лести.И сковырнули с «пирога» его,Направив вновь работать в Холмогоры,Где проживали славные поморы.

В трактире поселился выпускникЕдинственной церковной академииИ на латыни прочитать мог стих,Хоть на стихи Иван не тратил времени:Пить водку, к сожалению, привык,Совет же дал Михайле, словно премию,Что ехать надлежит в Москву ему,Учиться в академии уму.

И стал просить Михайло день за днемОтца, чтоб отпустил его в столицу.Вопрос же этот был уже решен:К помолвке приготовили девицу,Которую не видел даже он,Надеясь, что со свадьбой сын смирится,Что попадет к невесте пылкой в пленИ позабудет о Москве совсем.

Чтоб избежать такого поворота,Михайло вдруг прикинулся больным,И свадьбу отменили неохотно.Он движим был желанием одним,Чтоб вырваться скорее на свободу,Но действовать он стал путем другим,Решив бежать из дома незаметно,И стал готовить тайно документы.

В столице вышел именной указ,Чтоб Академия открыла двериЛишь для детей священников у нас.Михайле не везло, но он, поверьте,Достал все ж паспорт, но – иной указ:Дворян лишь брать учиться… Он все мерыПредпринял, горький получив ответ.Иван ему дал дружеский совет.

Он дал совет сидеть Михайле дома,Коль замысел слагался вкривь и вкось —И, чуть помедлив, вновь к бутылке ромаОн приложился, чтоб утихла злость:«Тебя судить там могут по закону,Ты лучше выпей, раз уж ты мой гость.»Но в несогласье тот потупил очи,Обдумывая бегство лунной ночью.

И Каргопольский стал писать письмоТоварищу, напомнив о Париже.Тот в академии служил давно,А жили под одной в Париже крышей.Письмо-рекомендация, оноЕму как будто диктовалось свыше.Письмо вручил Михайле, хоть не знал,Какой цены был этот капитал.

Но Ломоносов долго колебалсяИ рыбный проводил с тоской обоз…А ночью месяц опустил забрало,Была метель, снег жалил роем ос.К Фоме Шубному быстро он добрался,Стоял в избе морозный запах коз.Не ждал его Фома, но в том ли дело?Стояли холода и жгли метели!

Лик юноши сиял величьем Феба:Решился, невзирая на мороз.Полукафтанье, три рубля и хлебаФома вручил Михайле, как Христос.Обоз ушел, метель сверлила небо,Но у Фомы он счастлив был до слез.Прощаясь, прослезился не на шуткуИ в путь пошел далекий, тяжкий, жуткий.

Шагал Михайло с песнею в душе,Он знал давно свое предназначенье.Кружился снег, мороз трещал уже,А он шагал, как богатырь, в сраженье.На дальнем волки выли рубеже,Но не было в душе его смятенья:Свободою дышала жадно грудьИ не казался страшным дальний путь.

Михайло Ломоносов идет с обозом в Москву