Война в Арктике. 1941—1945 - Владислав Корякин

На форсирование массива тяжелых льдов «Комет» понадобилось двое суток, причем только однажды корабль основательно застрял во льду. Вечером 27 августа Белоусов отпустил немца в свободное плавание, дав ему на прощание несколько рекомендаций. Одновременно он сообщил Эйссену, что в дальнейшем плавание на восток ледовую проводку будет обеспечивать самый новый ледокол «Каганович». В проливе Санникова, соединяющем моря Лаптевых и Восточно-Сибирское, находился старенький ледокольный пароход «Малыгин», возможности которого Эйссен на основе приобретенного опыта оценил с ходу, отказавшись от его услуг.

Новые испытания ожидали «Комет» на траверсе Колымы, где немцы встретились с достаточно сложной ледовой обстановкой, и где Эйссен продемонстрировал нашим полярникам, присматривавшим за ним, все достоинства отменного моряка. Старый морской волк правильно сообразил, что теплые морские воды не позволят кромке льда прижаться вплотную к берегу, с одной стороны, а с другой — речные отложения на мелководье сделают морское дно мягким, и, полагаясь на свои надежнейшие эхолоты, пошел напрямую, выиграв несколько дней, потерянных в Карском море. Определенно, он преподнес Мелехову, начальнику восточного сектора Севморпути, неприятный сюрприз, поскольку у того на тяжелые льды были свои надежды в связи с последними распоряжениями из Москвы.

Восточнее Медвежьих островов против «Комет» и «Кагановича» одновременно объединились ветер, уплотнявший лед и прижимавший его к берегу, темные ночи на исходе лета и малые глубины. О последних свидетельствовали стамухи — нагромождения зимнего льда на мелководье, значение которых взглядом опытного моряка Эйссен оценил с первого взгляда. На исходе последних суток августа начались подвижки девятибальных льдов, в сопровождении мощных снежных зарядов и напора ветра, угрожавшего снести оба корабля на малые глубины. «В кильватер "Кагановичу", — писал Эйссен позднее, — мы продолжали держать всю ночь. Эту ночь, тьма которой становилась все плотнее, я никогда не забуду. Больше всего я опасался за руль и винт; когда отказал руль, мне оставалось только застопориться и беспомощно дрейфовать со льдом — вручную в этих условиях было управляться невозможно. Мы так далеко зашли — неужели это наш предел?» — задумывался командир «Комет», припоминая навигацию 1937 года, о результатах которой он знал. (Тогда на Северном морском пути зазимовали 26 судов, включая практически все ледоколы.) Несколько часов ушло на устранение неполадок, но в следующую вахту к востоку удалось пройти всего две мили. Позднее Эйссен отметил, что «1 сентября, к моему удивлению, господин Мелехов (начальник морских операций восточного сектора Севморпути. — В.К.) сообщил мне о прекращении плавания на восток и даже возвращении назад, поскольку Берингов пролив находится под наблюдением японских и американских кораблей. Я спокойно возразил, что подобного указания еще не получал, а руководствоваться могу только приказами из Берлина». Находясь всего в 400 милях от долгожданной цели (всего сутки хода по чистой воде), когда дело было практически сделано, немецкий моряк показал характер в выполнении полученного задания. Для подтверждения серьезности своих намерений Эйссен приказал своему переводчику, находившемуся на «Кагановиче», вернуться на «Комет», и заявил, что отказывается от советской помощи в дальнейшем плавании, что возымело свое действие. Немец догадывался, что Мелехов действует не но своей инициативе и нуждается в благовидном предлоге, чтобы выйти из возникшей ситуации. Пока решили продолжать плавание до острова Айон в Чаунскои губе, где, укрывшись под берегом, дождаться последних указаний из Москвы.

Главным препятствием для «Комет» становились не арктические льды, а московские «подковерные игры», которые Эйссен решил игнорировать, ибо реально на пути к Берингову проливу, где на побережье находились лишь пограничные посты, его остановить никто не мог. Он вызвал к себе Мелехова и вручил ему официальный документ с отказом от дальнейшей проводки, приняв на себя связанный с таким решением риск дальнейшего плавания в незнакомых водах. Мелехову пришлось согласиться, поскольку реальной возможностью остановить «Комет» он не располагал Москве пришлось сделать хорошую мину при плохой игре, согласившись с таким решением. Эйссен благополучно прошел Беринговым проливом на просторы Тихого океана, где приступил к выполнению очередного этапа своей военной деятельности, вписав себя в историю Второй мировой войны на море и вызвав панику на морских путях и в морских штабах союзников, поскольку их разведка не смогла связно объяснить, каким образом «Комет» буквально из ниоткуда возник на тихоокеанских коммуникациях.

Несколько слов в завершение этого авантюрного сюжета, имеющего самое непосредственное отношение и к войне в Арктике, и к истории Второй мировой. Спустя два года, благополучно завершив рейс с богатой добычей, «Комет» погиб в самом начале очередного похода, поскольку разведка союзников уже не выпускала его из вида. Эйссен благополучно пережил все жизненные и военные перепитии, описал свои приключения, к негодованию некоторых политиков и военных, в интереснейших мемуарах. Тут же по возвращении в Германию его статьи о походе «Комет» были использованы ведомством Геббельса в попытке внести разлад в стан союзников. Обстановка, однако, в это время была такой, что союзникам оставалось только сражаться, а не сводить счеты. Как непричастный к гитлеровским зверствам и нарушению законов войны на море, к ответственности Эйссен не привлекался. Судьба наших моряков, имевших отношение к походу «Комет», во время Великой Отечественной оказалась трагической: оба ледовых лоцмана и капитан дальнего плавания Мелехов погибли в море при исполнении своих обязанностей, а Белоусов умер вскоре после войны от неизлечимой болезни. Никто не может сказать, как это связано с их участием в проводке немецкого корабля, но есть люди, усматривающие в этом некий мистический смысл.

Тем временем на просторах будущего Арктического ТВД события пошли по неожиданному пути, причем все началось с Исландии. Захват Дании нацистами в апреле 1940 года дал повод англосаксам занять датские владения в Атлантике, включая Фарерские острова и особенно Исландию для предотвращения появления там немецких военно-воздушных и военно-морских баз. Тем самым у Англии, несмотря на выход из войны Франции, с точки зрения трансатлантических коммуникаций положение даже улучшилось в ситуации, когда ей приходилось сражаться с гитлеровской Германией в одиночку, пока великий заокеанский союзник прочухается, для оккупации Исландии и ареста в Рейкьявике немецкого консула Герлаха потребовался всего взвод морской пехоты. Однако еще до высадки англичан, играя на родственных чувствах потомков викингов, этот дипломат и разведчик сумел создать в Исландии свою сеть осведомителей, которые позднее регулярно снабжали кригсмарине важной информацией о союзных конвоях, практически на протяжении всей войны. Сходным образом ситуация развивалась и на других арктических островах на окраинах Северной Атлантики.

На Шпицбергене большинство норвежцев вместе с администрацией угольных разработок в Лонгьире не приняли сторону правительства Квислинга, посаженного оккупантами в Осло, и остались верными королю, который успел в последний момент перебраться в Англию. На стороне союзников оказались моряки третьего флота по тоннажу в мире — уже одно это ставило норвежское сопротивление в особое положение. Вместе с тем основное население архипелага в то время составляли наши шахтеры и члены их семей, безопасность которых в складывающейся обстановке ставилась под угрозу. Неудивительно, что в недрах Наркомата иностранных дел возникла идея, «в силу неспособности правительства Норвегии (Квислинга. — В. К) обеспечить эту безопасность — занять архипелаг Свальбард частями Красной Армии на все время войны и период полной нормализации международных отношений» (Жуков, с 406). С учетом дальнейшего развития событий, хорошо что Сталин не последовал этому совету, тем более что проблема была решена другим путем, о чем ниже.

В Гренландии (по арктическим меркам, совсем по соседству) события развивались другим образом, поскольку местная администрация с самого начала отказалась подчиняться оккупированному Копенгагену. Летом 1940 года президент Рузвельт на Конгрессе Панамериканских республик в Гаване объявил, что США считает себя ответственным за оборону всего Западного полушария. Вместе с тем примерно 20 тыс. эскимосов и датчан в военных условиях не могли выжить без помощи со стороны. Неудивительно, что губернатор Гренландии Эске Брюн апеллировал к правительству Соединенных Штатов, которых перспектива столкновения с полчищами бесноватого фюрера в Западном полушарии совсем не устраивала. Вдали от охваченной военным пожаром Европы американцы действовали не спеша и крайне осмотрительно, на основе существующих международных правил заключив с гренландской администрацией соглашение о переходе острова под протекцию Соединенных Штатов, что позволило им, с одной стороны, снабжать гренландцев всем необходимым (включая продовольствие, оборудование и далее оружие), а с другой — принять необходимые меры по их защите от внешнего врага. Для начала к берегам самого большого острова планеты отправились корабли Ледового патруля и Береговой охраны под звездно-полосатым флагом, с присутствием которого немцы не могли не считаться. Наибольшая опасность для Гренландии складывалось на малонаселенном восточном побережье, где вражескую деятельность было трудно обнаружить. Там Эске Брюн организовал патруль на собачьих упряжках из местных охотников датчан и эскимосов, которым в ближайшем будущем в тесном сотрудничестве с американцами предстояло немало работы и приключений в самых сложных условиях. В итоге усилий обоих сторон датский посол в Вашингтоне К. Кауфман, отказавшийся признать копенгагенских коллаборационистов, и госсекретарь Соединенных Штатов К. Хэлл 9 апреля 1941 года подписали «Соглашение об обороне Гренландии», хотя с июня 1940 года корабль береговой обороны США представительствовал в гренландских водах.