Мертвый Город - Максим Резниченко

Глава 2

Первое, что я ощущаю, когда прихожу в себя – это боль. Кажется, у меня болит все, что только может болеть. В районе плеч сильно саднят руки. Ноет шея, которую я, видимо, потянул. Ломит ноги в области колен и бедер. Болит спина, словно кто-то со всего размаху влепил мне кувалдой между лопаток, и это не смотря на то, что подавляющую силу удара принял на себя бронежилет. Голова просто раскалывается, но не от той уже знакомой боли, что сдавливает виски при попытках что-нибудь вспомнить. Слава Богу, переломов нет: руки-ноги целы – похоже, обошелся даже без вывихов. Я медленно открываю глаза, но ничего не вижу. На короткий миг появляется паника, но почти сразу проходит, когда я понимаю, что не вижу ничего не из-за того, что меня подводят глаза, а потому что вокруг и в самом деле темно. Уже ночь? Или погасли все источники освещения?

Потом я начинаю чихать: раз, второй, третий – пыль настойчиво лезет в нос и рот. Марлевая повязка появляется в руке, едва я только о ней думаю. Натягиваю ее на нос, закрепляя петлями за ушами. Дышать сразу становится легче. Опираясь руками в землю встаю, но внезапно бьюсь головой обо что-то сверху. Электрический фонарик, что я «достаю», светит неожиданно ярко. Накрываю его ладонью, давая глазам привыкнуть, и через какое-то время уже изучаю место, в котором невольно оказался. Примерно в метре от земли, надо мной нависает бетонная плита, одним краем она упирается в землю справа от меня, а другим лежит на груде каких-то обломков. Меня, что, завалило? Похоже на то. Выключаю электрический свет и, настроившись нужным образом, пытаюсь «созерцать». Нет, снова ничего не выходит. Плохо. Привычным движением запускаю руку под горло, просовывая ее под одежду. И вот тут я испытываю невероятный шок, когда не могу обнаружить на собственной шее ожерелье из табичей. Потерял? Но как?! Нет и еще раз нет. Я не мог потерять табичи. Ну да, а еще я не могу не «созерцать»… Какое-то время я пребываю в настоящем ступоре. Звук собственного дыхания отражается от нависшей над головой плиты и звучит приглушенно и обреченно. В тщетной попытке я снова пытаюсь настроиться нужным образом, чтобы «созерцать». Потом долго и безуспешно выворачиваю собственные карманы в поисках табичей. Нет, ни на миг я не испугался, ни на секунду не позволил усомниться в собственных силах. Только злость, глухая и темная, просыпается во мне и с отчаянной безысходностью требует сейчас выхода.

Электрический фонарик гаснет, оставляя меня во тьме, когда я выключаю его. Успокаиваю собственное дыхание, чтобы попытаться вслушаться. Через какое-то время, когда глаза уже полностью адаптировались к отсутствию света, мне удается разглядеть узкий, едва заметный лучик света или даже не лучик, а намек на него. Он пробивается как раз из-под плиты слева от меня, там, где она покоится на груде земли и обломков поменьше. Ну что же, бетон и земля – это не должно быть сложно. Я начинаю плести, работая с тканью сна. Мысленно тянусь к этим кускам застывшего раствора, представляя, как сначала небольшие из них крошатся, теряя свою структуру, и превращаются в пыль… Не понял. Ничего не происходит! Делаю глубокий вдох, успокаивая дыхание, и, концентрируясь только на одной мысли, – превратить в пыль вот этот осколок бетона размером с яблоко. Проклятье! Ничего не выходит! Этого просто не может быть! Снова и снова я повторяю доведенные до автоматизма действия, но результат остается неизменным – материя этого сна категорически отказывается подчиняться моим манипуляциям. Это было бы понятно, если бы сон, в котором я сейчас нахожусь, принадлежал другому Плетущему, но я точно знаю, что это не так. Во время нашего экзамена таких ограничений не должно быть. Не должно быть, но это так. И что? Я не могу «созерцать», у меня нет табичей, и я не могу работать с материей этого сна. Все мои возможности ограничиваются личными потребностями: оружием, одеждой, пищей и водой. Выходит, что по всем признакам это сон другого Плетущего. Позже, все рассуждения позже, сейчас главное – выбраться отсюда и как можно быстрее.

Я протискиваюсь к тому месту, откуда идет свет, и начинаю осторожно отбрасывать в сторону камни и грунт. Включаю фонарь. Как же жарко! Чувствую, что голова под шлемом уже, но его не снимаю – потерплю, пока не выберусь. Едкий пот заливает глаза, я оттираю его ладонью, а когда смотрю на нее, вижу, что она в крови. Бутылка с водой появляется в руке. Я снимаю уже почерневшую от пыли марлевую повязку и щедро лью на лицо прохладную жидкость. Остатки я опрокидываю в рот, полощу его, избавляясь от вкуса крови, и сплевываю. На этот раз вместо марлевой повязки я «достаю» респиратор. Надеваю его. Стягиваю с ладоней обрезанные, без пальцев, перчатки и надеваю такие же, но уже с пальцами – не хочу себе еще и ногти ломать о камни. Вслед за перчатками я «достаю» саперную лопату и начинаю осторожно разгребать завал в том месте, откуда падает уже отчетливо видный луч света. Осторожно и без спешки я откидываю перемешанные с землей куски бетона. Мне везет на самом деле – толщина завала в этом месте незначительная. Отверстие, через которое снаружи попадает свет, в ширину уже не менее десятка сантиметров. Еще немного, и я смогу увеличить его до необходимых размеров и выбраться, наконец, отсюда. Мне едва удается увернуться, нелепо отпрянув назад, когда немаленьких размеров булыжник скатывается в расширяемую мной дыру. Вслед за ним скользят и ссыпаются камни поменьше, и через несколько секунд я снова оказываюсь отрезанным от внешнего мира. Проклятье! Нет, останавливаться нельзя. Неизвестно, как долго еще сможет удерживаться бетонная плита, под которой я сейчас нахожусь. Мне вообще повезло, что она оказалась достаточно прочной и не рассыпалась под весом завала.

Мою одежду уже можно отжимать – такая она мокрая от пота. Едкими каплями он лезет в глаза, и я позволяю себе только вытирать его плечом, полностью занятый созданием нового лаза. Грунт и обломки все время ссыпаются сверху, не давая толком расширить отверстие, но спустя какое-то время мне все-таки удается увеличить его почти до полуметра в диаметре. Уже ввинчиваясь в проем, думаю, что сперва нужно было как-нибудь укрепить его. Когда я выбираюсь наружу почти по пояс, начинает осыпаться земля. Ругаясь сквозь стиснутые зубы и проклиная все на свете, вырываюсь из каменного мешка и отползаю прочь на несколько метров. Из-за бешеного стука сердца, громыхающего в голове, я не слышу, как обваливается проход, через который я вырвался наружу, а только вижу, как, поднимается облако пыли. Гора завала странно оседает – видимо, плита, из-под которой я выбрался, не выдержала нагрузку и обвалилась. Все мысли о счастливом спасении потом. Сейчас я оглядываюсь, стараясь выкинуть из головы картинку обрушивающейся на меня бетонной плиты. Примерно в десяти метрах слева высятся стены какого-то полуразвалившегося здания. Справа, в двух-двух с половиной десятков метров, имеется такое же здание. Не думая ни о чем, кроме того, как добраться до ближайшего укрытия, я за несколько ударов сердца, прямо на четвереньках, преодолеваю расстояние до ближайших стен. Все-таки приходится вздернуть себя на ноги, потому что дверного проема поблизости нет. Помогая себе руками и всем телом, переваливаюсь через окно и, оказавшись за стеной, коротко перевожу дух. Не вставая, чтобы не мелькать в пустых окнах, ползу по земле, стараясь преодолеть как можно большее расстояние до того, как… что? Не знаю, но почему-то я твердо уверен, что нужно убраться подальше. И побыстрее. Углом встретившая стена здания останавливает меня, и я в изнеможении облокачиваюсь спиной о бетонную поверхность, устраиваясь между двух стен. Целую минуту напряженно вслушиваюсь в окружающее пространство, но кроме ветра, заунывно выводящего свою тоскливую песню, и собственного тяжелого дыхания, ничего не слышу. Стягиваю с рук грубые перчатки, благодаря которым мои ладони и пальцы остались неповрежденными, когда я разбирал завал, и отбрасываю их в сторону. Снимаю с лица респиратор, а с головы – шлем и наслаждаюсь прохладным сквозняком. Гляжу вверх, туда, где стены бывшего некогда здания образовывают прямоугольник, через который видны низкие багровые тучи. Вода с легким лимонным привкусом из бутылки, что появляется в моей руке, кажется невероятно вкусной, и я выпиваю ее полностью.

– И что дальше? – негромко роняю я.

– Нужно искать своих, – отвечаю себе же.

Ракетница в моей руке появляется, едва только я о ней думаю. Колеблюсь всего секунду, опасаясь, что тварь, сумевшая разрушить целое здание, сможет обнаружить меня по сигнальной ракете раньше друзей. Но, с другой стороны, вечно прятаться в этих руинах нельзя – время идет, а нам еще нужно найти зеленую дверь. Даже не мысль, а всего лишь ее отголосок, возникает где-то на периферии моего сознания при мысли о зеленой двери. Я пытаюсь ухватить ее, зацепить, напрягая память, и прикрываю глаза, чтобы легче… Тиски тупой боли даже не сдавливают, а вгрызаются в мозг, немилосердно сверля и долбя его, когда я силюсь вспомнить. У меня вырывается невольный стон, и я тотчас распахиваю глаза, надеясь, что и в этот раз этот нехитрый прием сработает. Он сработал. Не сразу, но боль отступила, оставив после себя странный звон в ушах, но и он вскоре исчезает. Делаю судорожный вдох – оказывается, я и не дышал – и обессилено откидываюсь спиной на стену. Страшно сушит горло. Я «достаю» бутылку с водой и выпиваю ее, не чувствуя вкуса. Ладно, нельзя так нельзя. Сейчас главное – найти друзей. Вскидываю руку с зажатой в ней ракетницей и жму на спуск. Хлопает, и, громко шипя, ввысь уносится ярко зеленая звездочка. Ракета достигает максимальной высоты и, оцарапав низкие тучи, зависает в воздухе на раскрытом маленьком парашюте. Ну вот, теперь нужно глядеть в оба. Вдруг раздается громкий шорох, но я успеваю увидеть взмывающую вверх неожиданно далеко ярко-желтую ракету. Мои друзья дали о себе знать, но последнее, что я сейчас сделаю – это отправлюсь к ним навстречу. Знакомое шипение с каким-то присвистом раздается совсем близко, и я, холодея от страха, понимаю, что тварь, по вине которой я совсем недавно оказался под завалом, находится по ту сторону стены, совсем рядом! Я даже чувствую, как бетонная поверхность, к которой сейчас прислоняюсь, едва ощутимо вздрагивает, когда исполинская туша монстра касается ее. Я уже догадываюсь, какой облик имеет та тварь за стеной, но сейчас это знание мне ничего не дает. Она слишком близко, а я не хочу рисковать. Если бы не мои ограниченные возможности, я бы, конечно, не стал таиться и атаковал существо, но, к сожалению, это не так, и мне остается только прятаться. Единственное, что меня радует – это то, что тварь, похоже, не чувствует или чувствует слабо мое присутствие, иначе вряд ли бы она стала медлить и попыталась меня достать. Что ей стоит развалить и эту стену, за которой я сейчас прячусь? Шипение умолкает, но шорох, напротив, звучит все громче и доносится уже, кажется, отовсюду. Каких же она размеров!? Только бы монстр не стал заглядывать сюда, пусть ползет себе дальше. Внезапно звук, сопровождающий движение монстра, утихает, и наступает неестественная тишина. Даже ветер, словно в испуге, не решается ее нарушить. Капля пота скатывается по лбу, пересекает переносицу и зависает на носу. Невероятно сильно хочется смахнуть ее. Так же, как и вытереть покрывшиеся испариной виски и скулы. Я открываю рот и вдыхаю воздух животом, чтобы даже так не выдать себя малейшим звуком.