Петр Великий - Вольдемар Балязин

Неплюев рассказал историку Ивану Ивановичу Голикову, о котором речь впереди, такой случай.

В 1700 году Петр по дороге к Нарве заночевал в одном купеческом доме и там увидел 17-летнего юношу редкой стати и красоты. Юноша очень понравился Петру, и он попросил отца отпустить с ним сына, обещая сделать его счастливым, а со временем произвести в офицеры гвардии. Отец мальчика, купец Иголкин, не хотел отпускать сына, так как он был единственный, горячо любимый ребенок, и не было у купца никакого другого помощника в его деле.

Петр все же настоял на своем, и юноша уехал с царем под Нарву, где вскоре пропал. Узнав об этом, безутешный отец запустил дела и разорился. В 1711 году, через 11 лет, узнал купец, что его сын попал в плен к шведам и находится теперь в Стокгольме вместе со знатным пленником – князем Юрием Федоровичем Долгоруковым. Тогда Иголкин написал царю Петру челобитную на полковника Преображенского полка Петра Михайлова, который забрал у него сына и обещал сделать его счастливым, но слова своего не сдержал, и вместо того сын его не в гвардии, а в плену, и из-за того он сам отстал от своего дела и понес большие убытки. Купец просил царя велеть полковнику Петру Михайлову сына из плена выкупить, а ему возместить все убытки. А следует знать, что имя Петра Михайлова носил царь, подобно псевдониму.

Составив такую челобитную, купец поехал в Петербург, отыскал там Петра на Адмиралтейской верфи и передал бумагу ему в руки. Петр бумагу прочитал и сказал старику-купцу, что он сам челобитные не принимает, но так как дело необычное, то он учинит резолюцию «рассмотреть», но после того пусть этим делом занимается Сенат. Причем имя ответчика Петр вычеркнул, чтобы не мешать Сенату принять верное решение. Сенат же постановил, что «челобитчик лишился сына по тому одному, что положился на уверение ответчика сделать его сына счастливым, но который не только не сдержал обещания своего, но, лишив отца сына, столько лет без вести пропадавшего, был причиною всего его несчастия. А потому ответчик должен: 1) сына его, из полона выкупя, возвратить отцу; 2) все показанные истцом убытки возвратить же».

Петр обменял на солдата нескольких шведских офицеров, присвоил вернувшемуся купеческому сыну офицерский чин и велел быть ему возле отца до самой смерти старика, а после того вернуться на службу.

Нарвская конфузия

Теперь же, уважаемые читатели, вновь предоставим слово С. А. Чистяковой, с фрагментами из книги которой вы уже знакомились в предыдущих книгах серии «Неофициальная история России».

Вот что она писала: «Итак, капитан бомбардирской роты Петр Михайлов выступил в поход вместе с ротой Преображенского полка.

Петр решился идти прямо к Нарве; известий о Карле XII не было, а между тем со всех сторон говорили, что Нарва плохо укреплена и взять ее не трудно. Поход был решен, но затруднений было много: военных запасов оказалось недостаточно; войска по причине распутицы подвигались медленно, и дорогое, невозвратное время уходило; под Нарвою собралось от 35 до 40 тысяч русского войска, изнуренного походом и недостатком съестных припасов; пушки оказались негодными.

Наконец 20 октября русские батареи были готовы и открыли огонь по городу, а к Ревелю отправлен был отряд для наблюдения. Бомбардирование Нарвы продолжалось, город несколько раз загорался; ожидали, что худо защищенный город немедленно сдастся; но пришло известие, что Карл XII высадился в Пернау и подвигается к Нарве.

Петр видел, что ему самому надобно немедленно спешить в Новгород, чтобы двинуть оттуда продовольствие войскам и, главное, чтобы лично увидеться с польским королем Августом и условиться с ним о дальнейших действиях. 17 ноября, в день, назначенный для выезда государя, в укрепленный лагерь прибыл Шереметев с известием, что шведы с своим королем приближаются. Петр поручил главное начальство над армией герцогу де Кроа, а сам вместе с прежним главнокомандующим Головиным уехал.

Карл быстро шел вслед за Шереметевым; на рассвете 19 ноября с восемью с половиной тысячами человек войска явился перед русским укрепленным лагерем и ударил всею массою своих сил на русских, которых де Кроа растянул в линию по одному человеку, чтобы защитить разом весь лагерь. Испуганные русские солдаты смешались, и первая мысль у них была, что немцы-офицеры и начальники изменили; они крикнули: „Немцы изменили!“ – и вместо того, чтобы сражаться со шведами, принялись бить своих офицеров. Крик „Немцы изменили!“ отнял последнее мужество у солдат, и они побежали. Шереметев с своею конницею бросился вслед за бегущими и вплавь начал перебираться через реку Нарву; при этом утонуло до тысячи человек. Карл обрадовался бегству конницы; он более всего опасался, чтобы она не налетела на него с тыла и не смешала его полков; теперь все опасения исчезли, и шведы с большею силою погнали бегущую пехоту: она бросилась на мост, мост обломился, и множество народу перетонуло. После этого солдаты совершенно перестали слушаться, крики „Немцы изменили!“ стали яростнее, и необузданная толпа с ожесточением бросилась на своих офицеров. Увидев это, герцог де Кроа закричал: „Пусть сам черт дерется с такими солдатами!“ – бросился бежать вместе с другими иностранцами и отдался в плен шведам. Остались на своих местах только два полка – Преображенский и Семеновский: они огородились полковыми повозками, рогатками и чем попало и из-за этого укрепления, не нарушая каре, продолжали стрелять до самой ночи. Кроме того, отряд Вейде также твердо оставался на своем месте и отбивался. Сам Карл был в передних рядах шведов и своим мужеством воспламенял войско; он лошадь свою увязил в болоте, с трудом высвободился сам и пересел на другую; но и эту убили под ним; садясь на третью лошадь, он заметил: „Русские хотят меня, видно, упражнять в верховой езде“. Сражение прекратилось только по случаю совершенной темноты.

Победа была еще не окончательно решена; Преображенский и Семеновский полки и отряд Вейде твердо стояли на своих местах; между шведами был беспорядок, так, например, два отряда, в метелице не узнав друг друга, долгое время сражались между собою и потеряли много людей. Ночью солдаты забрались в русский лагерь; в оставленных палатках нашли много вина и так пили и пировали, что потеряли всякое сознание. Если бы русские воспользовались этим мгновением, то могли бы вернуть то, что потеряли; но ими некому было распоряжаться; русские генералы не знали, где что делается, где отряд Вейде, что преображенцы и семеновцы, долго ли они могут продержаться.

Опасаясь, как бы со светом не возобновилось сражение и как бы русским не слишком потерпеть от него, генералы Долгоруков, князь Имеретинский, Головин и Бутурлин начали с Карлом переговоры о свободном отступлении русских войск за Нарву, отдавши шведам артиллерию. Карл рад был избавиться от русских и согласился, сказав: „Я позволяю русским сохранить оружие в награду за храбрость, с какою защищались“. Вейде с своим отрядом последовал примеру русских генералов. Шведы немедленно принялись наводить мост, и к утру он был готов; когда стройные и твердые полки Преображенский, Семеновский и отряд Вейде переправились, и, следовательно, их опасаться нечего было, шведы нарушили свое слово: задержали генералов военнопленными и отобрали все оружие у оставшихся по сю сторону солдат, а со многих вместе с амуницией срывали одежду; нарушили они договор под тем предлогом, зачем русские увезли с собою денежную казну, тогда как о ней не было и разговора.

Карл торжественно вступил в Нарву и привел с собою семьдесят девять человек знатных русских военнопленных, в том числе десять генералов; ему досталась вся русская полевая и осадная артиллерия, много знамен, ружей, обоз и весь лагерь. Победа была вполне блистательная; она совершенно отуманила голову молодого, восемнадцатилетнего победителя. Он начал смотреть на себя как на непобедимого героя, самим Богом посланного в мир как великого завоевателя».

Судьба государственной казны

В тот день, когда произошла нарвская конфузия, 19 ноября 1700 года, Петр находился в Новгороде. Узнав, что в руки шведов попала вся казна и вся артиллерия, он тотчас же предпринял действия, чтобы пополнить казну и создать новую артиллерию.

Рассказывают, что когда Петр еще не знал, где взять ему медь для отливки новых орудий, некий пушечный мастер пришел к нему и посоветовал снять с колоколен половину колоколов, добавив при этом: «А после того, как Бог даст одолеешь своего противника, то из его же пушек наделать можно колоколов, сколько хочешь. К тому ж есть из них много разбитых и без употребления». Так и сделали, в ту же зиму армия получила много новых пушек.

Что же касается казны, то велено было князю Петру Ивановичу Прозоровскому, в чьем ведении находилась Оружейная палата, всю серебряную посуду и вещи из серебра перелить и перечеканить в деньги. Князь вскоре прислал Петру множество серебряных монет. Петр думал, что они отлиты из посуды, однако Прозоровский все сохранил в целости, а прислал царю неприкосновенный запас государственной казны, который хранил он в великой тайне. Посуду же и вещи отвез князь к себе в дом и там спрятал, распустив слух, что эти сокровища переплавлены на монету. И только, когда в Москве праздновались первые победы над шведами, он сознался Петру, что вся посуда цела и ею можно будет сервировать праздничные столы в Грановитой палате.