Город для отдыха героев враждующих армий - Андрей Курков

 связали меня и поволокли на осле назад в горы. Очнулся я, когда какой-то

 европеец в чалме пытался заговорить со мной, используя полтора десятка

 незнакомых мне языков. Он был весьма озадачен, но когда я поинтересовался

 у него по-английски, чем я могу быть полезен, он радостно подскочил.

 Узнав, что я в некотором роде американец, европеец предложил мне

 развлекательную экскурсию в какое-то живописное ущелье, предупредив при

 этом, что мне придется взять с собой автомат, так как в ущельях сейчас

 много стреляют.

 Эта экскурсия окончилась плачевно. Местные жители, с которыми мы шли,

 оглушили нас по дороге, связали и передали в руки какой-то джирге. Я так и

 не понял, что обозначало это слово. Во всяком случае это не было название

 местного суда или подобного карающего органа. "Джирга", представлявшая

 собой трех седобородых горцев, отвезла нас в городок, где случилось

 непредвиденное: такие же горцы расстреляли сопровождавшую нас "джиргу",

 перегрузили нас на других ослов и снова уволокли в горы.

 В конце концов мы попали в то же ущелье, из которого отправлялись на

 "экскурсию". Вечером, оставшись один, я нашел какую-то военную форму

 зеленого цвета, которую горцы использовали вместо подушки. Я одел эту

 форму и спустился с гор. До сих пор я считаю, что это был самый разумный

 мой поступок в этой жизни. Около двух дней я спускался с гор и вышел к

 военному лагерю, в котором находились европейцы в такой же зеленой форме.

 Уже подходя к воротам, я заметил несколько притаившихся дехкан,

 вытаскивавших из длинного деревянного ящика небольшую ручную ракету. К

 этому времени я уже понял сущность восточного гостеприимства, поэтому снял

 автомат с плеча и попробовал их обойти. Увы, я так и не научился ходить

 незаметно. Первый же мой шаг был услышан правоверными и, слава Аллаху, что

 я успел разрядить в них автомат быстрее, чем они сообразили запустить в

 меня ракету. На стрельбу сразу же прибежали бойцы из военного лагеря.

 Четверо душманов оказались прошитыми одной моей очередью. Один из них уже

 был в гостях у Аллаха, другие только собирались. Симпатичные ребята в

 зеленой военной форме принялись меня обнимать. Потом подошел офицер,

 крепко поцеловал меня, при этом чуть не поцарапав мой нос жесткими усами.

 Мне дали медаль с нормальным европейским текстом. Кроме медали мне тут же

 объявили отпуск на 20 суток. Они подумали, что я - контужен, и поэтому не

 разговариваю с ними и не отвечаю на их вопросы. Меня отвезли на джипе в

 Кабул, а оттуда я уже был переправлен к морю, в самый удивительный, самый

 мирный в мире город. У этого города не было имени. У него было название:

В 

 ГОРОД ДЛЯ ОТДЫХА ГЕРОЕВ ВРАЖДУЮЩИХ АРМИЙ.

В 

 Это был прекрасный город. На моих глазах низенькие одноэтажные домики

 тяжело вздыхали известняковыми боками и спросоня щурили узенькие оконницы.

 Кипарисы потягивались и подравнивали свои ветви. А вышедшие на улицу люди

 казались медлительными, нехотя плывущими по воздушному течению птицами.

 Через день после приезда у меня возникло впечатление, что я обрел

 давно утраченную родину. Я приехал утром. Вышел из машины и тут же увидел

 перед собой белый, как фата невесты, дом. Я подошел к нему и погладил

 ладонью известняковую стену, еще не прогретую восходящим солнцем. А потом

 соединил ладони в молитвенном жесте и ощутил приятную шершавость

 оставшихся на коже известняковых крупинок. Если ваша судьба не напоминала

 шарик для пинг-понга, то вы не поймете меня. Просто любая война ощущается

 сначала ладонями, потом глазами. Они приучают ваши ладони к холодному

 металлу, к гладким бокам снарядов, к грязи, в которую приходится бросаться

 во время обстрелов. Ваши ладони постепенно огрубевают и тогда может

 наступить самое страшное - атрофия чувственности, когда ваша ладонь не

 сможет отличить разгоряченный ствол пушки от нежной женской руки. Если это

 уже произошло - можете прощаться с жизнью, вам ее больше никогда не

 полюбить. Вам покажется, что жизнь - это короткая передышка между атакой и

 контратакой. Со мной, слава богу, этого не произошло. Я не дал приучить

 свои ладони к войне. И теперь меня радует каждое касание к дереву, к стене

 дома, к женщине, пытающейся понять меня. Я знаю, что я живой и это,

 пожалуй, главное.

 Первые дни я просто бродил по городу, изучал его, глазел на море и

 горы, на мужчин, сплошь одетых в спортивные костюмы, на девушек,

 прогуливающихся по набережной. Я уже знал кое-что об этом городе. Вся его