Под псевдонимом Дора - Шандор Радо

Вести полезную работу становилось, все труднее. В складывавшейся политически неблагоприятной ситуации можно было ожидать, что власти предпримут строгие административные меры против иностранцев и эмигрантов. К слову сказать, официально я числился венгерским гражданином и считался старым эмигрантом.

С приходом на пост премьер-министра Пьера Лаваля начали вырисовываться контуры той политической линии, которая позднее вылилась в сотрудничество с гитлеровцами. Во Франции, как, впрочем, и в Англии, все явственнее ощущалась половинчатая ориентация: с одной стороны, беспокойство по поводу прихода к власти агрессивного германского фашизма, с другой - чуть ли не симпатии к нацистам, осуществлявшим беспощадный террор по отношению к коммунистам и всем левым организациям. Одобрение получила даже расовая политика Гитлера.

Во Франции в тридцать пятом году реакционные силы вышли на авансцену политической жизни. Мы, журналисты-эмигранты, вскоре почувствовали на себе жесткую руку цензуры. Начались притеснения со стороны парижских властей. С болью в душе я все чаще приходил к выводу, что нам рано или поздно придется свертывать деятельность агёнтства Инпресс.

Я уже всерьез начал подумывать, не оставить ли мне и не отдаться ли целиком научной работе. Ведь география, и в особенности картография, была настоящим моим призванием. Увлечение этим видом знаний началось у меня чуть ли не с раннего детства. Сперва, конечно, в примитивной форме. Мне было лет шесть, когда я с увлечением прочел первую книжку. Это было рождественское приложение к иллюстрированному журналу, который выписывали мои родители. Книжка представляла собой путевые заметки венгерского педагога Бенедека Баратоши-Еалога, проехавшего по транссибирской железной дороге в Японию накануне русско-японской войны. К внутренней стороне ее обложки была приклеена карта, на ней красной чертой обозначался путь автора из Венгрии в Японию через Сибирь. То была первая карта, которую я увидел. На всю жизнь осталось в памяти яркое впечатление - карта огромного Российского государства. С тех пор я страстно заинтересовался картами, далекими странами и вообще географией.

В гимназии учился я хорошо; все предметы давались легко, без особых усилий, но самыми любимыми стали уроки географии. Нужно сказать, однако, что родители, не препятствуя этому моему увлечению, в то же время всячески заботились о том, чтобы их первенец получил всестороннее образование: помимо гимназических занятий я брал уроки музыки и иностранных языков. Детский ум чрезвычайно восприимчив, и не удивительно, что в результате систематической учебы я овладел немецким, французским и английским языками, а позднее самостоятельно изучил еще два - итальянский и русский. Знание нескольких иностранных языков сыграло очень важную роль в моей жизни.

Путь мой в науку не был прямым и безмятежным. Из-за различных обстоятельств эмигрантской жизни приходилось прерывать учение и снова начинать уже в другом месте, в ином чужеземном городе.

Судьба эмигранта, кочевавшего из страны в страну, повлияла даже на само направление моих ранних научных работ. Обстоятельства сложились таким образом, что сразу же после окончания Лейпцигского университета, преследуемый полицией, я был вынужден бежать из Германии и временно поселиться в Москве. Именно здесь, в Столице Советского государства, мной были сделаны первые самостоятельные шаги на научном поприще. Мне поручили составить путеводитель по Советской стране. С жадностью я принялся за ату чрезвычайно интересную и новую для меня работу. Как географ и картограф я и впоследствии занимался в основном Советским Союзом. Сделал много карт Страны Советов для всех издававшихся в Германии больших атласов, написал ряд статей об СССР для немецкой энциклопедии. Кроме того, по возвращении из Москвы в Берлин редактировал немецкие географические издания, положил начало деятельности картографического агентства Пресс-географи.

Не прекращал я научной деятельности и в Париже, куда перебрался после фашистского переворота в Германии. Наряду с журналистской работой в агентстве Инпресс сотрудничал в журнале парижского географического общества, составлял для некоторых органов французской печати карты, отображающие текущие международные события, охотно выполнял заказы советских друзей из редакции "Большого Советского Атласа" по редактированию карт иностранных государств.

Именно с этой работой и была связана упомянутая выше поездка в столицу Советского Союза.

Итак, приехав в октябре 1935 года в Москву, я отправился первым делом в редакцию "Большого Советского Атласа", находившуюся тогда в старинном здании на улице Разина. Как всегда, меня гостеприимно, по-дружески встретили сотрудники редакции, географы и картографы. Это были преимущественно совсем еще молодые люди. Мне удалось повидать также Николая Николаевича Баранского, крупного советского ученого, который был тесно связан с географическим отделом "Большой Советской Энциклопедии" (первого ее издания). По его поручению я написал в свое время несколько статей. Мне предстояло и на этот раз выполнить для "Энциклопедии" ряд научных работ.

В Москве я навестил многих своих венгерских и немецких друзей; нужно было посоветоваться с ними относительно роспуска Инпресса. Однако события приняли для меня совершенно новый, неожиданный оборот.

Как-то мне в гостиницу позвонил, а потом и заехал один венгерский товарищ - я знал его как журналиста. В беседе выяснилось, что этому товарищу уже известий о критическом положении Инпресса: ему рассказали мол московские друзья-венгры, которым я накануне сетовал на постигшие нас трудности. Я очень удивился, когда гость сообщил, что мною интересуются некоторые работники Генерального штаба Красной Армии; с ними, оказывается, он разговаривал обо мне и моих делах. По его словам, товарищи из Генштаба придерживаются мнения, что я мог бы принести более серьезную помощь делу антифашистской борьбы, если бы, оставив работу в Инпрессе, перешел на другое поприще; если я согласен, мой гость готов представить меня кое-кому из генштабистов. Этот разговор навел меня на мысль, что, по-видимому, речь идет о разведывательной работе.

Я, конечно, не имел ни малейшего представления о такого рода деятельности. Знакомых в Генштабе РККА у меня не было. Даже когда за год до этого я приезжал в Москву по вызову редакции "Большой Советской Энциклопедии" и в ресторане "Прага" неожиданно встретился со своим берлинским знакомым Рихардом Зорге, то нисколько не подозревал, что беседую с одним из сотрудников советской военной разведки. Кстати, это была моя последняя встреча с Зорге, Лишь многие годы спустя я узнал о его подвиге.