Убойные ребята - Михаил Серегин

Особую пикантность описанному безобразию придавало то, что главный виновник «торжества» был священником одной из многочисленных церквей города, а две его спутницы в ночном автошоу – прихожанками данного храма. Фокин подтвердил свой духовный статус, когда его транспортировали в отделение: он проснулся и начал бормотать что-то вроде «седохом и плакохом на реци вавилонския», а потом, с криком «Покайтесь, грешники!» и безбожно при этом икая, попытался выскочить из мчащейся на хорошей скорости патрульной машины. Хотя в том состоянии, в котором находился Фокин, можно было только вывалиться. Что он и сделал.

К счастью, к этому моменту машину успели существенно тормознуть, иначе это кончилось бы печально даже для могучего организма Афанась Сергеича. А так он просто вывалился на асфальт, несколько раз перекатился и, замерев наконец в неподвижности, захрапел. И без того намучившиеся стражи правопорядка попинали для профилактики бесчувственное тело гражданина священнослужителя, но так как это ничего им не давало, с дикими ругательствами поволокли статридцатикилограммовую тушу в машину.

…Отчет обо всем этом безобразии и был помещен в газете. Свиридов скомкал газетный лист и швырнул его в корзину для бумаг. На лету бумажный ком был перехвачен обезьяной со звучным именем Наполеон и мгновенно растерзан в клочья. Свиридов покачал головой и подумал, что, верно, в своей эволюции Афоня Фокин мало чем ушел от вот этого представителя семейства приматов, который сейчас с гыгыканьем носился по комнате, выражая явный восторг от содеянного.

Накануне Фокин ввалился к Свиридову примерно с теми же утробными звуками, что сейчас издавал тезка великого французского императора. Нет надобности говорить, что Афанасий был пьян. Его продержали в милиции около трех суток, хотели оставить на полную катушку, на все пятнадцать, но из уважения к духовенству и лично к митрополиту Саратовскому Феофилу, который приходился непутевому пастырю двоюродным дядюшкой, Фокина отпустили восвояси. Когда его отпускали, дежурный с хитрой усмешкой протянул Афанасию газетный разворот, где была пропечатана вся история с автошоу и голыми девицами. Статейка называлась незамысловато, но крайне язвительно: «Каков поп, таков и приход». Причем под словом «приход» понималась не только паства, но еще и процесс. Кто не знает, в молодежной среде «приход» – это наступление опьянения, как алкогольного, так и наркотического.

После освобождения Фокин пошел к себе домой и там тихо напился и уснул. А с утра, похмелившись, он чуть живой явился к Свиридову, ткнул тому газету куда-то в подмышку, упал на диван и уснул. Спал он уже несколько часов, и его храп уже порядком прискучил Владу. Свиридов пытался заглушить этот храп выстрелами из пневматического пистолета, из которого он упражнялся по тараканам, мухам и прочей живности, но толку выходило мало. Тут не «воздушка» требовалась. Да, кстати. Пневматический пистолет был не единственной игрушкой в доме Свиридова, но остальные стреляли слишком громко и могли привлечь внимание соседей. Каждый человек в жизни собирает свою коллекцию. У одного это коллекция марок или компакт-дисков, второй коллекционирует жен или подруг, третий – скажем, венерические заболевания, четвертый… ну, и так далее. Влад Свиридов – по роду деятельности – коллекционировал оружие. Коллекция огнестрельного оружия Влада Свиридова насчитывала около двух десятков единиц и в денежном эквиваленте, верно, представляла собой целое состояние. Конечно, всегда имелся шанс на то, что хранение на дому подобного уникального арсенала станет достоянием гласности, и тогда им заинтересуются компетентные органы. Именно на этот случай Владимир завел целый гербарий разнокалиберных лицензий, разрешений, дарственных и прочих официальных документов, которые он изыскивал, приобретал или покупал всеми мыслимыми способами. Однажды даже дошло до смешного: он оформил по знакомству фиктивную дарственную на новенький «узи», приобретенный при довольно сомнительных обстоятельствах. А перешел он к нему якобы по наследству как именное оружие дедушки, героя Великой Отечественной войны! «Узи», израильский пистолет-пулемет, от героя ВОВ!

Вообще же стрельба была у Владимира чем-то вроде чесотки, мучительного зуда (как алкоголь у Фокина): пострелял, попортил потолок и стены и на время успокоился, чтобы через некоторое время снова судорожно схватить в руки любимую игрушку. Целями не всегда служили несчастные насекомые. Стены двух комнат были увешаны портретами особо любимых политических деятелей с аккуратно напечатанными принтером концентрическими кругами и жирной точкой в центре. Галерея персоналий была разномастной: от исторических лиц – Ленина, Сталина, Брежнева, до засаленной колоды нынешнего политического бомонда.

Свиридов прицелился и всадил пулю во второй глаз свежераспечатанного интернетного Берии. Грозный нарком внутренних дел с листа формата A4 взирал на Свиридова с явным неодобрением. Влад покрутил пистолет на пальце и бросил в угол дивана. Надоело. Любовницу, что ли, завести… новую. Он подумал, что неплохо было бы прогуляться, как вдруг зазвонил телефон.

Владимир дотянулся до аппарата на журнальном столике.

– Слушаю.

– Марков говорит, – прозвучал в трубке низкий баритон, – давай-ка, подгребай ко мне. Дело есть.

– Серьезное?

– Да уж мало можно найти дел посерьезнее. В общем, есть заказ.

– Понятно, – сказал Свиридов. – Буду через полчаса. Значит, дело у Китобоя ко мне есть, – положив трубку, резюмировал он вслух. – Это, конечно, занимательно. Особенно если учесть, что, кажется, деньги у меня уже кончаются.

– Вла-ад!!

Свиридов поморщился. Эти трубные звуки свидетельствовали о страшном: о том, что Фокин пробудился.

– Вла-а-ад!!

Свиридов появился в дверях. Страдальческое лицо Афанасия Фокина багровело на подушке.

– Если насчет того, чтобы за пивом сходить, так даже и не думай: не пойду, – объявил Свиридов.

– Да не… я вот что… денег мне займи, а? За… за пивом я тогда уж сам… эта-а…

– Денег нет. То есть немного есть, но я тебе не дам. В гостиной в баре осталось немного рому. Полбутылки. Я его, правда, с горячим чаем пью, но так и быть… похмеляйся, бродяга.

Фокин заметно оживился.

– А ты куда? – спросил он.

– Дела. Пей ром, веди себя культурно и к Наполеону не приставай. Ясно?

Валерий Леонидович Марков, в определенных кругах известный под звучным именем Китобой, пригладил свои и без того аккуратно уложенные волосы и произнес:

– Ну что ж, Вован, а выходит так, что надо тебе вертаться во Владивосток.

– До того света и то, по-моему, ближе, – с непроницаемым лицом отозвался Свиридов. – А что мне делать-то там, во Владивостоке? Ты что, решил там филиалы налаживать, что ли, Валерий Леонидыч?

– Погоди, – прервал его тот. – Наладить там в самом деле кое-что не мешало бы. Только не фили… этот… фили-ал, как ты сказал, а – порядок.

– «Страна наша велика и обильна, а порядка в ней нет», – процитировал Свиридов. – Как было в девятом веке, так до сих пор и осталось.

– Владивосток, как ты правильно сказал, – это у черта на куличках, – продолжал Марков. – И там все по принципу живут: «До бога высоко, до царя далеко». Лапа Москвы, конечно, длинная, но и она не всегда дотуда дотягивается. Потому там тот правит, кто в разборах оттопыристее себя показал. Там еще с тех пор, как Горбатый перестройку заварил, все делалось не так, как у людей. У них во Владивостоке всегда был четкий раздел: воры и спортсмены. Воры – это ты сам понимаешь, законников кодла, «синих», а спортсмены – это из бойцов выходцы, подкованные ребята, раньше в спорте шарились, в боксе там, в борьбе, все такое. Так вот, спортсмены были с ворами в напрягах, определился четкий раздел, где и кто свой кусок пирога имеет, кто кого стрижет. Воров еще года три назад конкретно подпирали, лидеры спортсменов, Голубь-старший, Руслан Резаный и Чех, конкретно работали, в Штатах с Япончиком связались, так что многим из тех, кто по воровским понятиям жить пытался, пришлось мотать из Владивостока. Есть там такой Боцман. Вор в законе. Его положенец по Узбекистану Дато Ташкентский еще короновал. Этот Боцман как бы крестный воровской братвы. Только когда воров подвигать стали из Владивостока, этот Боцман уехал в Новосибирск, что ли. Сидел, выжидал. Спортсмены между собой грызться начали, да тут еще «пиковые», хачики, стало быть, подпирали. Пошел размен. У спортсменов положили и Чеха, и Руслана Резаного, и Голубя с братом положили. У «пиковых» тоже верхушку повыжгли порядком. Сам знаешь, какие разборки были в те годы. Сейчас, конечно, поутихло все немного, так это только так, для понту. А никуда ничего не делось, просто поумнели… которые раньше на стрелах друг другу глотки рвали, как шакалы. Шакалы друг другу глотки порвали, не без помощи Боцмана, конечно, а он, Боцман, вернулся во Владивосток, потому как воры снова сильные стали. Боцман у них вроде как третейский судья. Держит воров железной рукой. «Пиковых» на поводке держит, не дает им особо распоясаться. В общем, крестный отец. Боцман, конечно, авторитетный. Общак он держит, группировка его, «дальние», как они себя называют, полгорода под себя подмяла, да что там… говорят, что Боцман и губернатора на коротком поводке держит и вздохнуть не дает. Это он правильно, потому что губернатор ворюга и мусорный мужичишка каких мало. Слили инфо, что Боцман и дотации из Москвы распределяет. Причем так, что никакие комиссии не подкопаются. «Дальние» эти несколько крупных банков держат, через них капиталы и прокачивают. И что ж удивляться, что никаких… этих… субсидий не хватает Приморью, если половина денег прямиком в общак, который Боцман держит, идет. Оно, конечно, Боцман порядок какой-никакой поддерживает. То есть поддерживал. До последнего времени… – Китобой скривился в недоброй усмешке, – вот это-то последнее время… из-за него я тебя и позвал.