Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

— Но это как раз то, что я подразумевал, старый друг! — Король сердито тряхнул головой. — В этом возрасте призраков и теней все равны. Любой туповатый подмастерье счастливее меня.

— Ах, мой лорд, мой лорд, — седая голова Таузера качалась из стороны в сторону, но бубенчики на его колпаке давно уже онемели. — Вы жалуетесь сезонно, а не резонно. Время настигает всех рано или поздно, и малых и великих. У вас была неплохая жизнь.

Престер Джон поднял перед собой Сверкающий Гвоздь, держа его как святое древо. Он прикрыл глаза тыльной стороной узкой ладони.

— Ты знаешь историю этого клинка? — спросил он. Таузер бросил на него острый взгляд; он слышал ее тысячи раз.

— Поведай мне, о король, — сказал он тихо. Престер Джон улыбнулся, но взгляд его был прикован к обтянутой кожей рукоятке меча.

— Меч, маленький друг, это продолжение правой руки мужчины… и кровь его сердца. — Король поднял клинок выше, так, чтобы он поймал проблеск света из одного из высоких окон. — Точно так же человек — добрая правая рука Господа, исполнитель воли Сердца Господа. Ты понимаешь?

Внезапно он наклонился, сверкнув ясными глазами из-под косматых бровей.

— Ты знаешь, что это такое? — Трясущийся палец коснулся смятого куска ржавого металла, примотанного к рукояти клинка золотой проволокой.

— Поведай, о мой лорд. — Таузер отлично знал.

— Это единственный гвоздь из истинного древа казней, до сих пор находящийся в Светлом Арде. — Престер Джон поднес рукоять к губам и поцеловал ее. — Это гвоздь из ладони Эйдона Узириса, нашего спасителя, из его руки. — Глаза короля, поймавшие странный отсвет сверху, казались волшебными зеркалами.

— Конечно есть еще реликвия, — сказал он после паузы. — Кость из пальца святого Эльстана, убитого драконом… Вот здесь, в рукояти.

Снова наступила пуза, и когда Таузер поднял глаза, господин его опять плакал.

— Тьфу, тьфу на это, — простонал Джон. — Как я могу жить во славу Божьего меча, когда груз стольких грехов все еще терзает мою душу. Рука, сразившая Красного дракона, ныне не может поднять чашку с молоком. О, я умираю, Таузер, умираю.

Таузер наклонился, взял в свои руки костлявую руку короля и поцеловал ее.

Старик всхлипывал.

— О, пожалуйста, хозяин, — взмолился шут, — не плачь больше. Все люди должны умереть — ты, я, все. Если мы не убиты глупостью юности или невезением зрелости, значит наша судьба жить подобно деревьям: старше и старше, пока не зашатаемся и не упадем, таков путь всех вещей. Как можешь ты противиться Господней воле?

— Но я построил это королевство! — дрожа от ярости, Джон Престер ударил кулаком по ручке трона. — Это должно иметь вес против любого пятна греха на моей совести, даже самого темного! Конечно, милостивый Господь запишет это в книгу Судного дня! Я вытащил этот народ из грязи, изгнал проклятых подлых ситхи из страны, дал крестьянам правосудие и закон… Добро, содеянное мной, должно весить много. — Голос Джона прервался, словно мысли его блуждали где-то. — Ах, мой старый друг, — горько произнес он наконец. — Теперь я даже не могу дойти до рынка или аллеи. Мое… Мое королевство гибнет в пороке и пьянстве, пока слуги перешептываются и ходят на цыпочках за дверью моей спальни. Великий грех!

Слова короля эхом отскакивали от каменных стен зала и медленно рассеивались среди кружащихся пылинок. Таузер вновь завладел рукой короля и сжимал ее, пока тот не успокоился.

— Хорошо, — сказал Престер Джон некоторое время спустя. — По крайней мере, мой Элиас будет править жестче, чем я могу теперь. Увидев все это, — он обвел рукой зал, — я решил отозвать его из Меремунда. Он должен быть готов принять корону. — Король вздохнул. — Я думаю, мне пора прекратить эти женские причитания и возблагодарить Господа за то, что у меня есть сильный сын, способный принять власть над королевством, когда меня не станет.

— Два сильных сына, мой лорд.

— Фа! — Король поморщился. — Много имен могу я дать Джошуа, но не думаю, что сильный — одно из них.

— Ты чересчур суров, хозяин.

— Ерунда. Ты намерен учить меня, шут? Никто не знает Джошуа лучше меня, его отца! — Рука Джона задрожала, казалось, что он сейчас поднимется на ноги.

Наконец напряжение ослабло.

— Джошуа — циник, — продолжал король уже спокойнее, — циник, меланхолик, безразличный к своим подданным, а у короля нет ничего кроме подданных, каждый из которых потенциальный разбойник. Нет, Таузи, он со странностями, мой младший, особенно с той поры… с той поры, как он потерял руку. Ах, милосердный Эйдон, может быть, это моя вина.

— Что ты имеешь в виду, хозяин?

— Я должен был жениться после смерти Эбеки. Он рос в холодном доме, без королевы, может быть в этом причина странностей мальчика. Хотя Элиас не такой.

— Принц Элиас жесток, — пробормотал Таузер, но если король и услышал, то не подал виду.

— Прекрасно, что Элиас — мой первенец. У него смелый и воинственный характер. Я уверен, что будь Джошуа старшим, его права на трон не были бы в безопасности. — Король Джон покачал головой с холодной нежностью, затем неожиданно протянул руку и схватил шута за ухо, словно почтенный старик был ребенком пяти или шести лет.

— Обещай мне одну вещь, Таузи…

— Что именно, мой лорд?

— Когда я умру — довольно скоро, надо думать: мне не пережить зимы, — ты приведешь принца Элиаса в эту комнату… Да, если коронация будет здесь, ты сделаешь это после коронации… Приведи его сюда и вручи ему Сверкающий Гвоздь. До тех пор ты будешь хранить меч у себя. Я боюсь умереть, пока Элиас далеко в Меремунде, а Сверкающий Гвоздь должен попасть прямо в его руки с моим благословением. Ты понял, Таузи?

Трясущимися руками Престер Джон вложил меч в узорные ножны, но замешкался, развязывая узел на перевязи. Таузер опустился на колени, чтобы помочь ему.

— Какое благословение, мой лорд? — спросил он, прикусив от усердия кончик языка.

— Повтори ему то, что я сказал тебе. Скажи ему, что меч — это кровь его сердца и продолжение его правой руки, точно так же как мы — инструменты Сердца и Руки Господа нашего… и скажи ему, что никакая цель, даже самая благородная, не стоит… не стоит… Впрочем нет, говори только то, что я сказал о мече. Повтори ему это.

— Я скажу ему, мой король, — сказал Таузер. Он поморщился, хотя узел был уже развязан. — Я с радостью исполню твое желание.

— Хорошо. — Престер Джон откинулся назад и закрыл глаза. — Спой мне снова, Таузер.

Таузер запел. Пыльные знамена наверху слегка покачивались, казалось, легкий шепот прошелестел среди толпы молчаливых слушателей.

Глава 2. ЛЯГУШАЧЬЯ ИСТОРИЯ

Праздная голова — огород дьявола. Саймон уныло размышлял над этим излюбленным выражением Рейчел, глядя на груду лошадиных доспехов, разбросанных по всему прогулочному холлу капеллана. Минутой раньше он радостно прыгал по выложенному кафелем коридору, пролегавшему вдоль внешнего края церкви, направляясь подметать комнату доктора Моргенса. Конечно, он размахивал немножко метлой, как будто она была знаменем древа и дракона войск Престера Джона, а он их предводителем. Может быть, ему стоило повнимательнее смотреть по сторонам, но кто же знал, что какой-то идиот повесит лошадиные доспехи в коридоре капеллана. Грохот, ясное дело, был ужасающий, и Саймон с минуты на минуту ожидал появления тощего и мстительного отца Дреозана.

Собирая бренчащие пластины сбруи, местами оторванные от кожаных полос, составлявших основу сооружения, Саймон обдумывал другое изречение Рейчел: «Дьявол находит работу для ленивых рук». Это было глупо, конечно, и злило его.

Никакая не лень и не праздность мыслей привели его к беде, а наоборот, дела и размышления. Если бы только его оставили в покое!

Отец Дреозан так и не появился к тому времени, как Саймон наконец сложил доспехи в несколько ненадежную кучу и быстро запихнул ее под край скатерти.

Правда, при этом он чуть не опрокинул золотой ковчег, стоявший на столе, но в конце концов без новых неудач проклятые доспехи исчезли с глаз долой, не оставив ничего, напоминавшего об их существовании, кроме светлого контура на стене. Саймон потер чистое место метлой, чтобы сровнять края, и поспешил к выходу мимо лестницы, ведущей на хоры.