Книга Розы - Кэри Си Джей

Строгие предписания в отношении одежды регулировались системой талонов различного номинала, варьировавшегося в зависимости от касты. Поскольку производство тканей и кож главным образом было ориентировано на нужды континента, вся обувь изготавливалась из пластика и резины с подошвами из пробки или дерева, а одежда шилась в основном из одинаковых грубых тканей. И все же, несмотря на эти ограничения, отличить женщину высшей касты не составляло труда.

Различия между мужчинами не так бросались в глаза и заключались не столько в одежде, сколько в поведении. Иностранцы вели себя уверенно и развязно, в то время как местные держались скромнее, демонстрируя знаменитую английскую выдержку.

На углу Адам-стрит кучка немолодых мужчин, выкатившись из паба, подобострастно уступила дорогу паре офицеров, шагавших бок о бок и занявших весь тротуар.

Розе вспомнился припадок ярости отца после объявления о создании Союза: «Во всем виноват правящий класс! Нами руководили идиоты и мошенники. С такими вождями нечего удивляться, что мы сразу сдались».

Мать, бледная от волнения, объясняла дочерям, что папа болен и сам не понимает, что говорит.

Главная прелесть поездок на автобусе заключалась в том, что Роза и Хелена получали возможность поговорить, не опасаясь подслушивания сослуживцев. Совершенно свободно разговаривать было, конечно, нельзя, тем более что следить за пассажирами общественного транспорта проще простого, а соглядатая распознать сложно, поэтому, прежде чем что-то сказать, не мешало оглянуться по сторонам. Однако сидевшая за ними лени — невзрачная, с косичками и в очках с толстыми стеклами — уткнулась в дешевую книжку под названием «Любовь солдата», а расположившиеся с другой стороны две магды с заправленными под косынки волосами злобно перемывали кости подруге.

Хелена закатила глаза:

— Я и забыла, ты ведь у нас специалист по сказкам. Как работа?

— Отлично. Со сказками просто. Проще, чем с Бронте.

— Не понимаю, чего ты жалуешься! Я готова убить кого-нибудь, лишь бы занять твое место.

— Сказала девушка, не пропускающая ни одной кинопремьеры.

— Знаю, со стороны такая жизнь выглядит очень заманчиво, но ты пойми — ведь совершенно невозможно расслабиться. Все время надо искать неточности. Любые огрехи, просочившиеся сквозь сито. Если обнаружатся политические ошибки, отвечать мне. Представь себе, какое напряжение. Можно подумать, что я сижу и ем шоколад.

— Шоколад? Смутно припоминаю…

Хелена ухмыльнулась. Она не могла сдержать рвущуюся из нее наружу жизнерадостность. Все в ней казалось непокорным, от молочно-белых локонов, выбивающихся из-под шляпки, до вечного намека на улыбку в уголках рта. Боги щедро оделили Хелену своими дарами — разве что не родилась немкой, — и главным из них было чувство юмора, жизненно необходимое на государственной службе.

— Только не говори мне, что помощник комиссара Кройц не привозит тебе шоколад из своих частых заграничных поездок. Готова поспорить: прячет в своем чемодане огромные коробки, перевязанные сатиновыми ленточками.

— Не понимаю, о чем ты.

— Да брось. Разве я слепая?

— И?..

— Он тебя обожает. Я же вижу, как он вокруг тебя увивается. И знаю: ты сама от него без ума. — Она слегка толкнула Розу локтем. — Я умею хранить тайны, Рози, ты же знаешь. Ведь мы лучшие подруги, не забыла?

Автобус неожиданно резко затормозил и, выглянув наружу, Роза увидела колонну военных автомобилей, перегораживающую взъезд на мост Ватерлоо. Поперек моста натянули белую ленту, и полицейский направлял движение, ловко жестикулируя, словно дирижировал необычайно бодрым уличным оркестром.

— Сегодня был инцидент, — тихонько проговорила Хелена.

— Где?

Хелена быстро огляделась вокруг.

— В конторе шептались, что в Институте Розенберга. В самый разгар процедуры классификации. Как будто самой процедуры недостаточно, чтобы вымотать нервы. Помнишь?

В первые дни Союза, вскоре после подавления сопротивления, все граждане страны женского пола старше четырнадцати лет получили повестки явиться на классификацию. Процедура проводилась поэтапно ввиду огромной численности, но в результате более половины населения прошло ее довольно быстро, с военной четкостью.

Тогда ярким, солнечным субботним утром, придя в Институт Альфреда Розенберга — бывшее здание Каунти-холл на южном берегу Темзы, — шестнадцатилетняя Роза оказалась в многотысячной толпе женщин. Вызванные на классификацию выстроились в длиннющую очередь, тянувшуюся к институту через весь мост Ватерлоо. Вокруг ходили патрули с собаками, и Роза заметила, как охранники помоложе бросали жадные взгляды на ее ближайшую соседку, девушку примерно одного с Розой возраста, выделявшуюся из толпы красотой и уверенным видом. Она отличалась породистой статью беговой лошади: длинные стройные ноги, широко расставленные светло-голубые глаза, блестящие волосы и слегка сбрызнутое веснушками лицо. Девушка откидывала голову, купаясь во взглядах мужчин, прекрасно зная, что ее внешность точно соответствует идеалу режима. Такие черты назывались нордическими — высшая похвала, — и Роза не сомневалась, что соседку по очереди сразу отнесут к высшей касте.

Но при этом не ухудшатся ли шансы самой Розы от присутствия рядом такой красотки? И, может, следует отступить от нее подальше назад? Но Роза тут же отказалась от этой идеи. Система в Союзе не оставляла ни малейшего места для вкусовщины. Процедура оценки Розенберга отличалась научной основательностью, и для пущей ясности на стенах Института висели таблицы с точными соотношениями размеров головы, формы носа и цвета глаз для каждого расового типа. Каждое незначительное отклонение точно соответствовало точке на шкале кастовой классификации, от женщины класса I (А) до женщины класса VI (F).

Метод уже прошел испытания на континенте и показал высочайшую надежность. Измерения проводились с 1935 года — не только для того, чтобы отличить арийцев от других рас, но и для оценки женщин, желающих выйти замуж за членов СС. Почему бы не распространить эту методу на всю женскую половину населения? Однако разъяснения нисколько не успокаивали.

Начиналась процедура с краниометрии: на голову надевали стальной прибор, напоминающий гигантскую когтистую лапу, и замеряли размеры металлическими щупами. Затем наступал черед антропометриста с набором стеклянных глаз шестидесяти оттенков и незрячих гипсовых черепов, неприятно напоминавших посмертные маски, замерявшего угол подбородка, носа и лба и фиксировавшего результаты в журнале. Бесконечная вереница женщин медленно брела по коридорам, где стоял запах, напоминающий школьный спортивный зал: пота, затхлой нестираной одежды и… страха.

Когда дошла очередь до Хелены и ее профиль стали измерять с помощью устройства, напоминающего пару здоровенных компасов, она закатила глаза, и Роза с трудом удержалась, чтобы не захихикать. Девушка излучала анархическое веселье и озорство, словно все происходящее — уморительная шутка, понятная только им двоим. В нервозной толпе женщин, сгрудившихся в зале, ее оптимизм хоть как-то скрашивал тягостную процедуру.

На классификацию черт лица, взвешивание и замеры уходило добрых полчаса, после чего нужно было перейти в следующий зал, где происходил второй уровень отбора: заполнение анкеты. Требовалась подробнейшая информация о семье, предках, состоянии физического и психического здоровья. Наконец, когда все галочки были проставлены, женщинам присваивали класс, соответствующий происхождению, репродуктивному статусу и расовым признакам, определяющий все аспекты их дальнейшей жизни: где жить, какую одежду носить, разрешенные развлечения и отведенная норма питания в калориях.

Хотя у каждого класса было официальное наименование, никто не утруждал себя неуклюжими терминами вроде «женщина класса II (В)», вместо этого неизбежно возникли прозвища. Члены первой, элитной касты именовались в просторечии гели, в честь самой милой сердцу Вождя женщины, его племянницы Гели. Кларами — в честь матери Вождя — назывались женщины фертильного возраста, которым в идеале полагалось произвести на свет не менее четырех детей. Женщины, занимающиеся профессиональной деятельностью, такие как конторские служащие и актрисы, назывались лени, в честь Лени Рифеншталь, ведущего кинорежиссера режима. Паулы, в честь сводной сестры Вождя, работали в социальной сфере, учителями и медсестрами; магды выполняли низкоквалифицированную работу на фабриках и заводах, а греты трудились кухарками и прочей прислугой. Существовали и другие разряды — для монахинь, матерей инвалидов и акушерок, — а в самом низу иерархии находилась категория, именовавшаяся фриды, производная от фридхоферфрауен — плакальщицы. В эту категорию попадали бездетные вдовы и старые девы за пятьдесят, непригодные для воспроизводства и не способные принести никакой пользы мужчинам.