Путь. Книга 3 - Сергей Сироткин

– И ты решил напугать меня, чтобы я отступил и не ходил в их земли?

Учитель смахнул слёзы рукавом тоги, посмотрел на ученика и с мольбой в голосе произнёс:

– Не ходи, Астинья, в земли те, проклятые! Потому как не помочь выродкам этим! – старик пытался говорить тихо, но у него не получалось, и он невольно привлёк внимание других монахов. – Они уже принадлежат Пустоте и злу лютому, которое не позволит вывести их жертв в Свет!

– Ты впервые за столько лет произнёс моё настоящее имя… – Ас опустил взгляд, понимая, что наставник по-отцовски хочет остановить его и не допустить смерти воспитанника, к которому относился, словно к родному сыну. – Но я обязан. Это моё предназначение, – медленно поднял он взгляд на учителя.

– Я знаю, и знание это меня неимоверно терзает, – Евсей отвернулся, скрывая слёзы, вновь хлынувшие из глаз. – Они убьют тебя за правду, которую ты будешь нести, и от которой под пытками жуткими не откажешься, потому что непокорен и не сможешь спасти себе жизнь, отринув то, во что веришь душой светлой.

После слов Евсея не только в зале, но и во всём храме наступила звенящая тишина, словно наставник наконец-то осмелился и всё-таки огласил неизбежный смертный приговор. Все монахи, сидящие за спиной Аса, открыли глаза и пристально смотрели на собрата, в ожидании, что он откажется от гибельной миссии, которую многие считали бессмысленной. Казалось, даже время остановилось, и сам мир взирает на своенравного постояльца, которому уготована незавидная участь, в надежде, что тот дрогнет. Но надежде свойственно умирать, пусть даже и последней, но всё равно, её удел – умирать.

– Значит, так тому и быть, но от своего предназначения не отрекусь, – еле слышным, но всё же разрушающим тишину голосом произнёс Ас.

– К моему несчастью, но радости души, что не ошибся в тебе, я другого ответа не ожидал, – обречённым голосом, полным печали и скорби, ответил Евсей.

Ас поднялся, и, покинув храм, понуро вернулся в центр двора под лучи жёлтой звезды, которая неумолимо клонилась к закату. Её ласковые прикосновения заставили непокорного ученика распрямиться, закрыть глаза и погрузиться в заботливые объятия мира, что готов был приютить в себе каждую сущность, нуждающуюся в жизни. Осторожные прикосновения ветра слегка трепали волосы и одежду сына Света, напоминая, что он не один, он с миром, и какие бы испытания в будущем ни обрушатся на него, мир их разделит, приняв на себя часть боли, унижений, страданий.

Так и простоял Астинья закат жёлтой звезды, вмещая в себя жалкие крохи сил, пробивающиеся сквозь невидимую сферу, окружающую Мир Богов, будто само Сущее доносило их, подобно горстям живительной воды, сквозь засушливую и безжизненную пустыню до жаждущего путника, чтобы напоить постояльца для предстоящего страшного пути.

Сладковатый запах свежей крови стремительно распространялся, насыщая воздух на поле битвы некоторой приторностью. Он одурманивал и заставлял убивать больше и больше, лишая воинов сострадания, превращая их в кровожадных убийц, а в жертв вселял парализующий ужас, который и делал их таковыми из убийц, но только на мгновение, перед тем как испустить дух от безжалостного удара противника. Этот тонкий, ни с чем несравнимый аромат неумолимо угасающей жизни вёл вперёд, щедро поил силой, только бы рука, крепко держащая разящий клинок, не останавливалась и продолжала рубить людей направо и налево, выстилая твердь мира позади беспощадного убийцы грудами окровавленных тел. И он, воин великой империи, рубил, колол, вгрызался зубами в шеи врагов, вкушая их тёплую багровую жидкость, полную жизни, подобную нектару, что пьют только боги войны. А идущие рядом, такие же безрассудные в жажде смерти товарищи, добавляли друг другу куража, и свирепым криком заставляли почувствовать себя самими богами, не ведающими ни жалости, ни поражений.

Тит шёл в первых рядах перемазанный чужой кровью, запёкшейся под палящими лучами жёлтой звезды, и в неистовстве своём был похож на безумца, одержимого ненасытным бесом. Но то был не бес, а тёмная сущность убийцы, заставляющая сеять смерть. Тьма покрыла душу воина, превратив своё детище в жестокий разящий клинок, чтобы он не дрогнул в ответственный момент, и убил, потому что на поле брани либо ты убьёшь, либо убьют тебя. И Тит убивал, причём делал это настолько виртуозно, что заставлял поверить всех, видящих его, в свою неуязвимость. Его несчастные враги падали как подкошенные, не успев понять, что уже переступили невидимую границу между Явью и миром мёртвых. Их сердца просто внезапно останавливались, навсегда прекращая биться, и повергнутые противники, вставшие на пути слуги смерти, лишь пополняли огромный список павших от руки знаменитого на всю империю сотника.

Будучи в полном расцвете сил, легионер уже девять лет исправно устанавливал новую власть императора на западных землях, и будто был храним чьей-то неощутимой но всемогущей волей, так как за всё время службы не получил ни одного ранения. И потому не только враги, но и сослуживцы за спиной неуязвимого воина поговаривали, что он вовсе не человек, а демон, прибывший в мир из недр самого Пекла.

Тит знал, что его подозревают в связях с тёмными силами, но никогда не оспаривал выдуманные от страха сплетни солдат, потому что они были для него безразличны, и только посмеивался в душе над человеческим невежеством. Но многие воины были рады, что находятся под началом «слуги Тьмы», так как считали, что именно такая сущность командира оберегает в битвах их самих от костлявой руки смерти. И мало кто знал, что удел безжалостного, и, пожалуй, лучшего воина империи, был давней мечтой Тита.

Ещё с детства он грезил стать воином на службе императора ведь в его стране люди, добывшие славу в сражениях на благо империи, пользовались исключительным положением, ставящим их выше остальных соплеменников. Но не высокое положение прельщало мечтательного ребёнка, а возможность увидеть умопомрачительное разнообразие мира и пройти через невероятные приключения, рассказы о которых он мог слушать часами, от ветеранов многочисленных войн, в кабаке отца. И как только ему исполнилось пятнадцать лет, добровольно записался на службу.

Блестяще закончив обучение за три года, Тит был зачислен в легион, и уже после первого сражения, проявив себя храбрым и умелым воином, стал десятником, а ещё через два года – сотником.

Многие сослуживцы завидовали самому молодому командиру легиона, но уважали его, а подчинённые беспрекословно выполняли все приказы любимчика бога войны, которому постоянно улыбалась военная удача, и победа была чуть ли не преданной женой, отдающей себя только в руки своему неизменному обладателю.

Вот и сейчас, будучи на острие атаки, Тит шёл первым во главе сотни, вонзившейся клином в ряды противника, сеял в них панику, и всего лишь свирепым видом заставлял вставших на его пути врагов содрогнуться и послушно умереть от смертоносного клинка. А клинок сотника, вместе с пиками и мечами солдат, пел заунывную песню торжества смерти, которая словно сидела на плечах верного слуги, и злорадно смеялась в такт лязгающей музыке не ведающего жалости оружия.

Сотня Тита вспорола оборонительный порядок противника, создав брешь, в которую хлынул весь имперский легион, разделяя неприятеля на две части и постепенно его окружая. Противник предпринял попытку уйти в глухую оборону, чтобы перегруппироваться. Но им не хватало то ли выучки, то ли времени, так как легионеры десятками, стремительным единым натиском, не давали врагу ощетиниться копьями и спрятаться за щитами.

Искусно владея коротким мечом, легионеры убивали одного-двух копейщиков и вновь прорывали оборону, вливаясь в ряды противника подобно яду, впрыскиваемому змеёй в жертву. Именно в таких моментах битвы личная выучка Тита и его подчинённых позволяли стремительно развивать атаку, не давая возможности врагу что-либо противопоставить имперскому войску.

– Руби влево! Руби вправо! – громко выкрикивали десятники, направляя подчинённых, чтобы немедленно пресекать попытки противника занять оборону и не дать ему возможности перевести дух.

Авангард врага уже был полностью уничтожен, и обезумевшим от крови легионерам теперь противостояли основные силы противника. Но их ждала та же участь, что и предшественников. Воины империи вошли в раж и в неистовстве походили на одержимых. Казалось, им не ведома усталость, а, напротив, с каждым убитым солдатом противника они становились сильней. Шаг за шагом, тесня противника, легионеры приближали сражение к победе, выстилая поле битвы мёртвыми телами.

Вскоре неприятель был практически разделён на две части, и совершающие маневр обхода фланги легиона были уже близки к окружению противника, заключая его в два кольца. Но, приглушив стоны умирающих и крики несущих смерть, прозвучал сигнал к отступлению, который вовремя подал трубач по приказу командующего противостоящего легионерам войска. Неприятель немедленно, одним слаженным манёвром начал отход назад, предотвращая тем самым замысел имперского легиона, за исключением первых рядов, которые, напротив, бросились на легионеров, сдерживая наступление, и своими жизнями позволяли уцелеть остальным, отступающим силам.