Путь. Книга 3 - Сергей Сироткин

И только Ас, будучи учеником своенравным и упрямым, на протяжении всего пребывания в храме успел испытать на себе, пожалуй, все наказания. Всякий раз он пытался доказывать свою точку зрения на практически все возникающие вопросы, и было редким явлением его неожиданное смирение с чужим мнением. С возрастом он, конечно, научился сдерживать порывы, так как подвергал сомнению любую услышанную укоренившуюся в умах людей истину, но до этого успел доставить немало головной боли и настоятелю, и его помощникам, и больше всего наставнику, который, хоть и скрывал, но всё же души не чаял в непокорном ученике.

– Настоятель! – обратился Ас к дремлющему старцу. – Позвольте мне отправиться в мир!

– А твой наставник не против? – тихим, несколько немощным голосом спросил настоятель, который, судя по быстрому отклику, вовсе не дремал.

– Против, – понимая, куда клонит старец, опустил взгляд Ас.

– Вот тебе и ответ, – и настоятель снова стал казаться спящим.

Непокорный послушник немедленно встал из-за стола и покинул трапезную.

Когда старики остались одни, настоятель открыл глаза, и, посмотрев на наставника Аса, спросил:

– Евсей, почему ты против? Он ещё не готов?

– Нет, не готов. Боюсь, он наделает глупостей.

– А если сбежит?

– Обязательно сбежит, – усмехнулся наставник. – Я в этом не сомневаюсь.

– Тогда почему не отпустить?

– В случае самовольного ухода во всех совершённых глупостях он будет виноват сам. Винить будет некого, и мудрость станет его личным приобретением, как, впрочем, и положено, причем ещё до появления первых морщин.

Настоятель храма ничего не ответил, а лишь снова закрыл глаза, предавшись молчанию и тишине.

В трапезную вошли трое монахов и принялись быстро убирать со столов грязную посуду и оставшуюся пищу. Евсей посидел за столом ещё некоторое время. Убедившись, что разговор закончен, он поднялся на ноги и неспешно покинул настоятеля с его помощниками.

Старик вышел из трапезной, и, миновав длинный коридор, проходящий через весь храм, вышел на задний двор. Под сенью старого раскидистого дерева на скамье сидел Ас и кормил хлебом голодного подопечного. Ребёнок жадно ел кусок хлеба и торопился, будто боялся, что сейчас у него отнимут вожделенную добавку к обеду.

Евсей остановился и терпеливо дождался за колонной храма, когда самый молодой послушник доест, чтобы не испугать его и не дать повода подавиться от неожиданности.

Мальчик доел, и, поблагодарив заботливого собрата, убежал, проскочив в храм настолько стремительно мимо Евсея, что даже того не заметил.

– Хоть кол на голове теши! Упрямый ты настолько, что руки опускаются от бессилия! – упрекнул старик ученика.

Ас молчал, глядя куда-то вдаль, в синеву неба, выражая на лице довольство своим поступком, в правильности которого не сомневался. Возражать наставнику он и не думал, а решил терпеливо вытерпеть всю упрекающую речь, которая должна сейчас обрушиться на него подобно неизбежному наказанию, которое Ас считал самым худшим из всех, так как находил изнуряющим и бесполезным, когда был убеждён в своей правоте. Но Евсей молчал, чем вызвал в молодом послушнике, который на такового вовсе не походил, удивление.

– Это всё? – тихо спросил Ас.

– А чего зря воздух сотрясать?! Горбатого смерть исправит. Меня больше беспокоит твой возможный побег, которым ты можешь перечеркнуть свою жизнь и повлиять пагубно на жизни другие.

– Пагубно? – уточнил монах.

– Да. Если твой разум всё ещё слаб, а дух немощен, то всякое твоё утверждение, основанное лишь на своеволии и несогласии с чужим мнением, будет ложью, и пусть даже бескорыстной, но оно может погубить всех, кто его внемлет. Ты будешь сеять не Свет, и даже не Тьму, а мрак, в котором нет ничего, кроме вечного отчаяния. А люди, поражённые ложью, теряют связь с миром, закрываются в теле и начинают изъедать самих себя, что приводит к утрате воли, разума и непременной потере души, ведущей к полному уничтожению. И всё это благодаря необдуманному слову, – Евсей повернулся к Асу и пристально на него посмотрел. – Мы здесь воспитываем не сердобольных мужей, жаждущих помогать обездоленным, голодным и безбожным, а воинов, сражающихся с ложью, что распространяется в мире повсеместно. А какой из тебя воин, если ты элементарных истин понять не можешь?! Ты полон жалости, которой не помогаешь людям, а губишь их, причём веруя в благость своих намерений. Благодаря твоему куску хлеба, что ты отдал из жалости, ребёнок переел, а значит, отравился. И, мало того, когда он будет испытывать голод, он его не стерпит, не добудет пищу трудом, а просто пойдёт попрошайничать, вымаливая у таких жалостливых, как ты, одолжений, превращаясь незаметно для себя в паразита.

– Так мне нужно нести чужое слово, в которое верит кто-то, но не я?

– Нет, бестолочь! – вспылил старик. – Ты обязан нести слово, в котором ты уверен, потому что убедился в его правоте по средствам своей сущности! А ты несёшь только чушь, которую предполагаешь, но никак в неё не веришь, потому что не знаешь, правдиво твоё слово или нет!

– Конечно, я снова бестолочь! – повысил голос Ас, и тут же получил оплеуху.

– Потому что сопляк твердолобый, и не слушаешь, что тебе говорят!

Ас осекся, потирая ушибленное место, понимая, что сказал какую-то глупость, но какую именно, в толк взять не мог.

– Слушай! А может, тебя на цепь посадить?! А? – старик прищурился и слегка наклонился, пытаясь встретиться с опущенным взглядом ученика. – Будешь, как собака лаять – всё равно слова твои подобны монотонным звукам – пусты или лживы. А когда вновь захочешь стать человеком, пользуясь и разумом, и душой, я тебя с цепи отпущу! Не хочешь?!

Ас робко помотал головой, не желая собачьей участи, и испугался, так как знал, что наставник слов на ветер не бросает, и посадить на цепь может.

– Хотя нет! Тебя на цепь сажать – только собаку обидеть. Она стократ разумнее тебя, оболтуса, будет! Потому что зря лаять не станет, а ты ведь и ночью спать не дашь гласом своим бестолковым! – Евсей резко встал и в горячках твёрдым шагом направился в храм, не желая больше видеть ученика.

Гнев учителя охолонил, как ушат ледяной воды. Так наставника Ас ещё не гневил. Не зная, что делать, он молча сидел под сенью дерева, мечась в рассуждениях об услышанном. Он никак не мог понять, как можно нести зло благими намерениями, и всего лишь словом, в которое веришь. Пусть оно не проверено, но душа ведь не лжёт. А значит, если чувствуешь, что прав, то, несомненно, говоришь правду. Именно этому его всегда учил наставник. А теперь он нанёс удар по его представлениям о правде, слове, душе.

– Попало из-за меня? – отвлёкся от размышлений Ас, услышав голос самого молодого послушника храма.

– Нет. Из-за себя.

– Чего натворил? – теперь мальчуган задавал собрату его недавний вопрос, заставив Аса улыбнуться.

– Не знаю, – взъерошил монах копну русых волос, почесав голову.

– А ну его, старика этого сварливого! Ему вечно всё не нравится! – попытался утешить Аса ребёнок. – Вот давеча он сказал мне намыть котёл, в котором мясо готовят. Ну, я и намыл. Хорошо, даже замечательно! Котёл блестел! Так он мне по шеям дал! Говорит, намыл слишком усердно. Кто ж знал, что его песком мыть нельзя, и он теперь ржаветь будет?! Я не знал! Так за что мне по шеям-то?!

– Не расстраивайся! – потрепал по-братски Ас подопечного по плечу. – Не ты первый, кто надраил этот котёл до блеска, не ты и последний.

– Так если я не первый, чего ж по шеям-то мне давать?! – продолжал возмущаться мальчуган.

– Это твой личный опыт содеянной ошибки, закреплённый наказанием, – произнёс Ас и сразу осёкся, поняв, что хотел донести до него учитель.

Он вскочил с места и торопливо направился в храм. Пройдя половину коридора, Ас свернул направо, в огромный зал, где сидели монахи в полной тишине перед вырезанными из дерева обликами светлых богов и созерцали мир через себя путём медитации. Евсей сидел в первом ряду, возле подножия Перуна, поникнув головой, а по его щекам текли слёзы.

– Ты боишься за меня?! – тихо спросил Ас, усевшись рядом с учителем. – Но почему? Ты сам говорил, что я рождён пойти в мрачные земли, чтобы пролить Свет в усопшие души и вывести народ из мрака.

– Затравят они тебя, и жестоко убьют, но не просто лишат жизни, а будут издеваться над тобой, и страдания твои будут приносить им наслаждение. Потому как нет в них ни Света, ни Тьмы, а есть лишь ложь, посеянная слугой Искусителя, что называет себя богом истинным и единым.

– И ты решил напугать меня, чтобы я отступил и не ходил в их земли?

Учитель смахнул слёзы рукавом тоги, посмотрел на ученика и с мольбой в голосе произнёс:

– Не ходи, Астинья, в земли те, проклятые! Потому как не помочь выродкам этим! – старик пытался говорить тихо, но у него не получалось, и он невольно привлёк внимание других монахов. – Они уже принадлежат Пустоте и злу лютому, которое не позволит вывести их жертв в Свет!