Три случая под водой - Александр Самохвалов

— Братцы… беда…

И тут только мог сказать: «что за чорт?»

А манометр показывал чуть ли не двадцать атмосфер давления — дело совсем невозможное.

Это значило, что человека на смерть сдавило.

Староста бледный, метнулся к помпе:

— Братцы, стойте! Не качай помпу! Беда! Что за чорт?

Все еще не верилось. Очень уж ясный, очень уж тихий день. Даже солнце теперь в воде отразилось и светило прямо в лицо из-под воды.

Даже два солнца.

Одно в небе — другое в воде.

— Что за чорт?

Весь пароход в воде отразился. Зеркало из чистого серебра.

А за зеркалом было темно, холодно. Там водолаз мучился последними муками.

Там его сдавило клещами. Тысячи клещей. Не вздохнуть ему. Не поднять грудь. Задыхается водолаз. И вдруг вспыхнули искры в глазах у него и заискрились ярко, ярко. Нестерпимо ярко.

И видит водолаз, что это и в самом деле ясный день. И даже не морозный, а летний и тихий, тихий.

И видит, что он даже и не водолаз совсем никакой, а мальчишка маленький. И стоит он у частокола. А в частоколе колья косые. И из-за них солнышко ярко, ярко светит. И вдруг откуда ни возьмись собачонка залаяла — ав-ав… А он испугался и побежал. А солнце с ним бежало по частоколу — и так замерцало ярко-ярко, невыносимо ярко. Так что и частокол пропал, — осталось только одно мерцанье. И стало гаснуть…

А водолаз секунду одну подумал:

— Когда же это со мной было?

И вдруг почувствовал, что мягко ему что-то стало, — сделался он как вата.

— Неужели умираю? Что это? Умираю?

А сиянье померкло.

И все померкло.

Ничего не осталось.

А наверху все сразу поняли, что беда серьезная очень. У всех взгляды в воду были. Только уж не на отраженье смотрели они, а глубже — туда, где погибал товарищ.

Уже пробовали тянуть за канат — напрасно. Не срывается. Скорее, скорее, по другому надо.

Надо найти, где водолаз. С сигнальным канатом на ялике едут под корму «Герцена».

На «Герцене» один матрос быстро быстро сбрасывает с себя штаны и рубаху. Он будет нырять. Теперь на него вся надежда. В одних трусиках он спускается по борту к ялику. Глазами уперся в воду. Быстро, быстро соображает, где руль, где винт.

А то можно так нырнуть, что разобьешь голову.

Пользы мало, если вместо одного двое погибнут. Но он храбрый человек.

Он знает, где руль, где винт. И он бросается в воду вниз головой. Круги сошлись над ним. Все отраженья разбили вдребезги.

Проходила секунда.

Еще секунда.

Еще. Еще.

Все считают секунды. Сердца у всех остановились.

Матрос вынырнул красный от напряжения.

Рукой за борт ялика держится. Как насос дышит. Между вздохами слова отдельные:

— Есть… В троссе запутался… висит вниз головой… Если не помер, тогда без памяти..

Опять нырнул. Опять все считают секунды, но староста знает, что так не спасти. Сколько раз нужно матросу нырнуть, чтобы распутать тросс! А за это время, конечно, товарищ погибнет. Но что делать? Что делать? А сверху еще капитан кричит:

— Товарищи, где он? Где он? Отведите его багром. Придется дать ход. Судно относит.

И верно: «Герцена» относило. Но староста рассердился:

— Вы что? хотите винтом человека зарезать! Нельзя дать ход. С ума, что ли, сошли!

Но он увидел, что ход дать придется. «Герцена» относило. Несло к дамбе бетонной. Прямо на угол. Если не дать ход, пароход загубить можно. А если дать ход, водолаза лопастью можно пополам разрезать.

Судно или человек?

Что делать?

Опять матрос вынырнул:

— Ну, и чорт!.. вот запутался!..

Все советуют: кто — багор, кто — топор, кто — пилу…

Но староста знает, что ни топор, ни багор не помогут.

Вдруг что-то упало в воду. Едва слышно плюхнулось.

Тут матросик один был в полосатке с клешами. На ремне у него финский ножик висел в ножнах.

Хватился, нет ножика. Он, видимо, над водой наклонялся, наклонялся — ножик то у него и выпал.

И вдруг все видят: на том месте, где ножик упал, пузыри.

Пузыри, пузыри, — пузыри…

А в воде висело громадное толстое чучело ногами вверх. Руки растопырены, ноги тоже. Тонкий троссик стальной обхватил его за медную голову. Прикрутил, наверх не пускает. Качается чучело на троссике, как неживое.

Вдруг что-то блеснуло. Рыбка, не рыбка. Ткнулось чучелу в руку, возле рукавицы. И нет ее.

А там, где ткнулось, — брызнуло вдруг пузырьками.

Пузырьки, пузырьки, пузырьки…

С бота тут крикнул кто-то:

— Эй, староста, гляди-ка, манометр падает!

Староста так и бросился к боту.

Верно. Падает.

Вдруг закричал:

— Стой, ребята! Спасем, кажется, братцы!

— Спасем, спасем! Жив будет! Качай помпу!

Весь красный сделался. Ноги согнулись. Глаза широкие.

Матрос хотел нырнуть снова, а староста командует:

— Стой, не надо!

Тот удивился. А староста не объясняет — не до того ему. Все на пузыри смотрит. А пузыри все идут, идут. Опять староста крикнул:

— Что манометр?

— Падает…

— Спасем, спасем! — прыгает староста в ялике. Качай, братцы!..

А сверху капитан кричит уже в третий раз, кажется:

— Товарищ, товарищ, я должен дать ход…

— Подите к чорту!

Но ход все равно дать нужно. Капитан бежит к мостику, командует в медную трубку:

— Слушай команду… вперед самый тихий… стоп… тише… назад самый тихий.

Опять бежит на корму:

— Ну, что?

Староста видит, что ничего пока, винт идет мимо товарища.

— Давайте, чорт с вами!

Капитан опять к мостику, опять командует:

— Вперед самый тихий… назад…

«Герцен» выравниваться начал. Бурлит под кормой. Староста опять крикнул:

— Что манометр?

— Падает, почти в норме!

Староста подумал: теперь нужно действовать, теперь спасен. И он скомандовал матросу:

— Ныряй!

Нырнул. А тут ход винту дали. Вынырнул.

— Распутал, — говорит, — немного.

А капитан командует: вперед… самый тихий…

Вдруг сигнальный канат натянулся струной — трын… лопнуло что-то, и сигнал и шланг относить стало в сторону.

Тут у всех сердце замерло: или пан — или пропал, или отрезало — или разрезало…

— Тащи, ребята!

Староста отдал канат товарищам, а сам сел на лавочку и закрыл глаза. Чему быть, того не минуешь.

Тихо, тихо стало. Слышно было только, как вода с мокрого каната скапывала. Ребята осторожно тащили канат.

Зашумело, заплюхало. И у всех крик радости:

— Есть водолаз!

Староста открыл глаза, видит — товарищ цел.

Медную шею опутал троссик стальной тонкий — тот самый, которым подводил водолаз крюк крана. Обрез на нём светлый, — это винтом обрезало. А на рукаве водолазьей рубахи — дырка. Возле самой рукавицы. А за рукавицей блеснуло что-то. Рыбка — не рыбка. Финский ножичек!

Водолаз был в обмороке. Шесть недель пришлось ему пролежать в больнице.

Потом он поправился, опять полез в воду.

Водолаз и есть водолаз.

СЛУЧАИ ВТОРОЙ

I

Ветер. По всему Волхову. Волхов сизый. Ничего в нем не отражается.

Волхов не любит отражениями баловаться.

Очень глубокий Волхов. До десяти сажен.

А все-таки поставили поперек его три громадных бетонных быка. Хотят на быки положить железный мост. А по мосту пойдут поезда.

Ветер свищет между быками.

Под водой тоже в роде как ветер. Теченье.

Вода мутная.

На дне почти ночь.

В дно уперлись быки бетонные.

Теченье хлещет между быками.

Свищет ветер между быками.

Возле быков кран, баржа с камнем, с цементом, с другими разными материалами.

Строят мост.

У быка у средняго два водолазных бота.

На каждом по водолазу одеваются.

А боты покачивает.

Водолазов тоже покачивает.

Хлещет между быками теченье.

Если бы со дна посмотреть — одна желтоватая муть.

И по ней тучи.

Длинная туча — это баржа.

Квадратная — это кран.

Очень маленькая тучка — бот водолазный. Другая такая же тучка — другой бот.

Один водолаз усатый — это Нефедов. Вся грудь у него в крылатых винтах.

Шлем у него на нарезке на винтовой. Это удобно, потому что легко навинтить. Раз, раз, и готово. Двенадцатиболтовка — называется.

Зато он легко и свинчивается, а это опасно.

Другой водолаз — брат Нефедова. У него шлем на трех болтах. Такой шлем тяжелее — зато не скрутится.