Кара Господа (СИ) - Амеличева Елена

Сначала я боялась его, но старикан оказался ласковым и добрым, всегда баловал меня. У него была большая черная трубка, которую он почти не выпускал изо рта, но курил редко, набивая ее собственноручно выращенным табачком, вонючим до ужаса и таким едким, что глаза слезились. Я ходила за ним по пятам, заворожено глядя, как серебристые клубы дыма поднимаются из жерла трубки и важно плывут ввысь, и пыталась выпытать у деда, зачем вообще курить. Он щурил глаза, утопающие в веках, глубоко изрезанных морщинками, показывал на небо и знаками объяснял, что пушистые облака там появляются благодаря ему. Я считала его волшебником.

А вот у Глеба не получилось поладить с ним. Может, виноват был переходный возраст или сказалось внешнее сходство брата с нашим отцом (дед недолюбливал зятя, уж не знаю, что у них там в прошлом стряслось). Я очень переживала из-за их стычек, когда Глеб отказывался читать то, что дедушка писал, пытаясь поговорить с ним, плакала. Постепенно они притерлись друг к другу, перестали конфликтовать, "немые ссоры" случались все реже, но взаимопонимания не возникло. Брат так и не выучил язык жестов, упрямая задница!

— Саяна, как ты? — голос Наума Ильича заставил меня вернуться из воспоминаний на грешную землю.

— Бывало и лучше. — Пробормотала я.

— Возьми отпуск, девочка. Ты заслужила.

— Только что об этом думала.

— Не думать надо, а брать горящую путевку на юга и собирать чемодан.

— У меня брат в Стамбуле.

— Вот, навести брата! Давно не виделись, наверное.

— Больше года.

— И не волнуйся, девчонки пока за тебя пошуруют.

— Вы уверены?

— Главное, чтобы была уверена ты. — Мужчина ободряюще улыбнулся. — Поезжай. Считай, что шеф подписал тебе отпуск на месяц, начиная с завтрашнего дня. Хорошего отдыха!

Я проводила его взглядом и набрала Глеба. Долгие гудки текли в ухо. Еще чуть-чуть, и включится голосовая почта, которую брат никогда не проверяет.

— Саяна? — вдруг раздался на том конце знакомый родной голос. — Привет, сестренка! У тебя что-то случилось?

— Привет. Тяжелый день на работе. Славик сегодня умер.

— Тот самый? Сайчонок, мне жаль. Как ты?

— Буду в норме. Наверное. Потому и звоню. Мне дали отпуск, хочу приехать к тебе. Можно? — тишина.

— Глеб, ты там?

— Да.

— Если не вовремя, так и скажи, не обижусь. Съезжу в Прагу.

— Нет, приезжай, давно ведь не виделись.

— Больше года. — Я вздохнула. — Точно не помешаю тебе?

— Точно.

Какой-то он странный, дерганый, будто куда-то торопится, рассеянный, у него что-то падает — судя по звукам, которые долетают до моего слуха.

— Что ты там делаешь?

— Ищу кое-что… твою мать!

— Так ты встретишь меня, если завтра прилечу?

— Да… — Рассеянно отозвался брат.

— Глебка, у тебя ничего не случилось? Все хорошо?

— Да. Сайчонок, мне некогда. Все, давай. Поговорим, когда прилетишь.

Короткие гудки. Вот засранец! Я убрала сотовый в сумку. Глаза пробежались по кабинету. Почему-то подумалось, что больше мне сюда вернуться не суждено.

Глава 2 Тьма изгоняется светом

В старой церкви пахнет воском. Я не в силах промолчать. Совершать грехи так просто,

Но не просто искупать.

М. Круг "Исповедь"

Глеб

В маленьком стамбульском храме было пусто и пахло сладким ароматом ладана с долгим лимонным "послевкусием" и настоящими, восковыми свечами. Этот запах всегда меня успокаивал, от него щемило сердце, на глазах выступали слезы — светлые и чистые. У написанного на Афоне образа святого Пантелеймона догорали огарки. Царили тишина и спокойствие — то, чего мне так не хватало сейчас.

Я любил этот храм, расположенный на верхнем этаже многоквартирного жилого "муравейника". Дом Господень мог вместить в себя разом не более нескольких десятков человек. Мне было приятно приходить в него — отрешиться от мирской суеты, побыть наедине с Богом, прислушаться к тому, что творится в душе. Набраться сил.

В Стамбуле немного православных церквей, в некоторых ремонт затянулся на десятилетия, в других и вовсе запустение. Жаль, что все так сложилось, ведь Константинополь, сердце христианства, всегда был популярным у русских паломников, что останавливались в нем по пути на Афон или в Святую землю.

Сейчас это сложно даже представить — куда ни глянь, всюду пиками пронзают небеса башни минаретов, словно охраняющие величайшую потерю христианского мира — храм Святой Софии, Айя-Софию, некогда — патриарший собор великого града. Сначала он был превращен безбожниками в мечеть, а теперь уныло тянет ярмо музея.

Я поставил свечку у подаренной русской монахиней Митрофанией иконы Владимирской Божией Матери, и сам встал рядом, отдавшись молитве. В такие моменты на меня обычно снисходило спокойствие, приводящее в порядок мысли и наполняющее душу уверенностью. Но не сегодня. Мирские мысли обуздать не удалось.

— Тебя что-то тревожит, сын мой? — спросил, подойдя ко мне, отец Тимофей

— полный, двум мужчинам руками не обхватить, еще довольно молодой, длинные темные волосы, собранные в хвост, даже не тронуты сединой. Его усилиями этот храм стал сердцем христианской общины Стамбула, за это я его уважал. Он тоже относился ко мне по-доброму, как и ко всем своим прихожанам, впрочем.

— Да, батюшка.

— Желаешь исповедаться?

— Не сегодня. Благословения хочу попросить.

— На что? Ежели дело благое, Господь сопроводит тебя, защитит и наставит. Так что задумал ты?

— Дело во славу Его.

Когда я закончил говорить, отец Тимофей сжал кулаки. По красному лицу разводами поползла бледность.

— Не будет тебе благословения! — прошипел он. — Негоже на такое покровительство Господа просить!

— Нелюдю противостоять — богоугодное дело. — Возразил я.

— Окстись, сын мой, грех на душу вешаешь — судить берешься! Это лишь Всевышнему дозволено!

— Непротивление злу — тоже грех!

— Злоба неуемная говорит в тебе и гордыня! Недоброе ты замыслил, сын мой. Смертоубийство не выход, что бы ни было! Добро творить надобно — в том борьба со злом христианская! Тьма светом изгоняется! Смирение, молитва, пост тебя спасут. Покайся, пока не поздно, спаси душу свою от адовых мук!

— Для торжества зла необходимо только одно условие — чтобы хорошие люди сидели сложа руки! — процитировал я и, резко развернувшись, ушел.

Гули дома не было. После нашей утренней ссоры она прорычала мне в лицо все турецкие ругательства, которые знала, и вылетела из квартиры так хлопнув дверью, что заскрежетали замки у половины соседей — решили, видимо, полюбопытствовать, что за ураган буйствует в подъезде.

С губ сорвалась усмешка, что ж, мой характер тоже не медовый. Да и к лучшему сейчас, что любимая не дома. Потому что мне нужно найти то. что она бережет, как зеницу ока. Я осмотрелся. Вряд ли женщина успела оборудовать тайник под половицей или в подоконнике. Времени у нее было мало. Куда успеть спрятать — быстро и надежно? Итак, начнем.

Шкафы стали первыми в очередь на расправу. Но ни в постельном белье, ни среди одежды его не было. Переворошил кровать, прощупал матрас — нету. Поиск среди многочисленных книг заставил взмокнуть, ведь каждую пришлось внимательно осмотреть, но искомое так и не нашлось. Так, диван, ванная, туалет. Даже в кальян заглянул! Нигде нет!

Ну не могла же она его с собой унести! Или могла? Я замер, прикидывая, способна ли взбешенная Гуля на такое расчетливое коварство. Да кто ее знает, с женщинами никогда не угадаешь! Кстати, про главное забыл — о женском царстве, кухне!

Сколько же здесь мест, куда она могла его заныкать! Но меня так просто не остановишь! Отказаться от шикарнейшего шанса расквитаться с этим нелюдем, достойно отомстить и получить возможность достать и его самого? Не дождетесь! Я сжал зубы и начал с кухонных шкафов.